Imago

Наверное, ее Бэтмен очень любил.

Потому что в какой-то момент он тоже срывается, бьет ее, оказавшись всего лишь простым человеком под маской.

Дает по лицу, и Харли хохочет, скалится и показывает язык, прокушенный насквозь. Она сама как смерть, страшная, синяя и с опухшей челюстью, а ей смешно от того, как она умрет.

От руки Бэтмена, которого так и не убил Джокер. Вот она, вселенская справедливость.

Получите и распишитесь, мистер Джей. Вашу игрушку сломал мальчик, которого вы не хотите трогать.

Бэтмен снова ломает ей запястье, то, что еле-еле зажило, и Харли визжит, чувствуя, как лезет изнутри осколок кости, распарывая кожу.

Скоро все будет кончено, так что ей нужно еще потерпеть.

Под веками уже чудятся кровавые всполохи, и она вот-вот отключится, но откуда-то издалека приходит новый голос. Низкий и хриплый. Разъяренный.

Режущая боль в руке стихает, да и Бэтси ее больше не держит, не крутит выломанное запястье.

Лежит на полу, растянувшись в луже крови, рядом со своей мертвой летучемышиной подружкой, а над ним парит зеленая тень, гигантская, разозленная.

Мистер Джей пришел.

Джокер бьет, не сдерживаясь. Пинает Бэтси, как когда-то пинал ее, машет кулаками, выплевывая ругательства пополам с безумным смехом.

Как будто тот ему вовсе не дорог, а так… дорогу перешел неудачно.

— Ты посмел… — слышит Харли сквозь пелену шума в ушах. — Посмел ударить ее! Она моя, только моя, Бэтси! Гребаный ты ублю…

Когда все заканчивается, Джокер уносит ее на руках. Лицо опухшее — у Бэтмена тяжелый кулак, а грим стерся, сменившись кроваво-красной маской, и все же держит он ее крепко. Несет к машине, усаживает на сиденье рядом со своим, даже волосы ей пытается пригладить, как будто она больше не нелюбимая и надоевшая игрушка.

— Ш-ш-ш, куколка, тише, — успокаивает он Харли, — все будет хорошо.

Этот перелом будет заживать куда дольше, думает Харли, глядя на собственное запястье, раздувшееся и скользкое от крови. Но какая разница.

Теперь все снова как раньше.

Харли любит Джокера. А Джокер снова любит Харли.

========== Homecoming ==========

Возвращение в Аркхэм сродни возвращению домой.

Все совсем как прежде. Заунывная тишина, прерываемая тихими шепотками, несущимися изо всех темных углов. Ровное гудение электричества, замкнутой цепью опоясывающего лечебное учреждение в три кольца. Даже лампочки под потолком, затянутые сеткой, чтобы не разбить и не пораниться осколком, гудят, приветствуя ее.

Харли вернулась.

Харли дома.

Она улыбается, проходя мимо охранника, показывает ему язык, изображая из себя дурочку набитую, а сама ждет, выжидает тот самый удачный момент, чтобы потянуться вперед, ведь внимание ее стражи ослаблено, щелкнуть зубами и ухватиться за мочку уха, чтобы оторвать.

Ведь так будет очень весело. Голоса будут довольны, а весь Аркхэм узнает, что Королева снова с ними.

Ей хватает доли секунды и одного рывка, чтобы проделать этот фокус. Харли ведь гимнастка, так что изворачиваться умеет мастерски.

Во рту полно чужой крови, а на зубах обрывок ушной раковины. Кто-то из охранников бьет ей под дых, заламывает за спину руки, швыряет на пол и требует срочно димедрол, потому что эта сука взбесилась.

Ну, тут уж Харли позволяет им все это сделать. Даже не сопротивляется, просто позволяет упаковать себя в белую рубашку, выплевывает ненужный лоскут кожи изо рта — пусть пришьют обратно, если постараются, и держится.

Изо всех сил держит глаза открытыми, а себя в сознании.

Она знает, каким путем ее поведут в изолятор, через третий корпус, через многочисленные прозрачные стенки, за которыми сидит столько психов, сколько Готэм не выдержит. А где-то среди них, в самом сердце этого дурдома, и ее пудинг.

Ее тащат, а каблуки скрипят по полу. Бессмысленно, рвано. Скоро и каблуков не останется. Но Харли не собирается помогать тюремщикам, клацает ими по полу, издавая неровный, но все же громкий стук.

Пусть знает, что она идет. Пусть боится, потому что Харли уже совсем близко.

Камера Джокера находится сбоку. Еще бы, даже шепот его ядовит. Парочка психов уже не выдержали и сами покончили с собой. Вроде бы Аркхэму это и на руку — дохлые чокнутые не такие страшные, как живые чокнутые, но комиссии это не понравилось. Так что его одного держат в отдалении. Обернутого в такое количество пуленепробиваемого стекла, что сам Бэтси лоханется, вздумай он пострелять в своего заклятого врага.

Ну, Бэтмену теперь до Джокера и дела нет. Занят новыми врагами, Готэм же та еще помойка, мимо нее ни одна крыса не пробежит.

И если Бэтси абсолютно похрен на Джокера, то вот Харли нет. У них с мистером Джеем личные счета. Очень даже неоплаченные. И просроченные.

Она пялится на его камеру отяжелевшим взглядом, потому что седатив уже действует, вырубает ее словно лошадь, да только она не какая-нибудь подопытная крыса, после чана с химикатами любые наркотики срабатывают с трудом. Окидывает глазами прозрачное стекло, за которым маячит темная тень. Гротескно-длинная, вытянутая, с тонкими ветками рук и маревом зеленого.

Ее любовь так близко, так недосягаемо близко, что Харли подбирается, шевелится в руках изумленных санитаров, думавших что тащат отключившуюся психопатку.

Ворочает неповоротливым языком во рту.

— Здравствуй, пудинг, — она выплевывает это ему, зная, что он услышит. Как будто между ними телепатическая связь или что-то вроде. Они же связаны. И не только общим падением в кислоту, или безумием. Между ними столько всего, что удивительно, как они еще мысли друг друга читать не научились.

— Заткните ее, — раздается чужой голос, — вырубите скорее, пока снова не начала сопротивляться, ну же!

И пока на голову не опустилась пелена забытья, Харли добавляет, так громко, как может из своего севшего горла.

— Вот я и добралась до тебя, мой сладкий.

Это не угроза, нет. Грозить Джокеру? Она что, из ума выжила? Хах, отличная шутка, кстати. Но нет, это констатация факта.

Харли с ног сбилась, разыскивая его по всем злачным местам, по темным закоулкам, моргам и больницам, даже Бэтси пришлось потревожить. Так испереживалась, что чуть не рехнулась, даже больше, чем уже есть.

Но теперь ему некуда бежать.

Краем сознания, угасающего, зыбкого, она видит Джокера таким, какой он сейчас, без всех своих кроваво-красных улыбочек, без белого грима, а еще он не смеется.

О нет, ни капельки не смешно ему. Просто стоит по другую сторону стекла и смотрит, напряженно, тяжело.

А значит, шутка удалась.

Ее запихивают в десятый корпус. А это на другом конце лечебницы. Считай, что на другом конце земли. И его Харли больше не видит. Специально для нее и в своем корпусе изолятор найдется. Такой, чтобы посидела с недельку, спеленатая как муха в паутине, и больше не рыпнулась.