Именем закона. Сборник № 1
Шрифт:
— Он живет один? — спросил Медников.
— С женой. Сейчас у них гостит внучка, девочка лет двенадцати.
— Если жена и внучка дома, придется Полякова везти на допрос в прокуратуру, — сказал Медников и вопросительно посмотрел на Корнилова. Полковник пожал плечами.
— Ладно. На месте все станет ясно, — решил следователь. И спросил: — Зорий Александрович, вам не удалось выяснить, чем занимался Поляков прошлую неделю?
— Удалось. Он так провел эти семь дней, как будто знал, что мы начнем выяснять его алиби!
— Конечно,
— Догадывался, что убийства произойдут? — с сомнением спросил Медников.
Мирзоев внимательно следил за разговором.
— Догадывался, что к нему могут быть вопросы.
— Притормозите, — Мирзоев тронул шофера за плечо и обернулся к Медникову: — В этом доме ваш оперативник… — Он улыбнулся. — «Шефствует» над Петром Михайловичем. Я только узнаю, все ли спокойно. А вилла Полякова за углом.
Следователь скрылся в подъезде новенького пятиэтажного дома из белого кирпича. Домик был неплохой, чистенький, портили его только вразнобой застекленные лоджии.
Он отсутствовал минуты три, не больше. Вернувшись, сказал:
— Хорошо все складывается! Поляков дома один. Жена с внучкой уехали в город.
Дом Полякова утопал в зарослях сирени и чем-то отдаленно смахивал на старинные постройки Каменного острова. Запущенный, неухоженный сад наводил на мысль, что у хозяев нет ни времени, ни сил содержать его. Но в дверях приехавших встретил плотный загорелый мужчина с бритой головой в синем спортивном костюме, рекламной маркой которого служила всемирно известная лилия.
— Сколько гостей! — сказал мужчина спокойно. — Смотрю в окно — машина остановилась. Не каждый день ко мне черные «Волги» подкатывают. Подумал, надо встретить.
Пожалуй, только многословие выдавало его тревогу. «А может быть, он прирожденный болтун?» — подумал Корнилов. Но тут же отогнал эту мысль. Болтуны быстро попадаются.
— Полковник Корнилов, — представил Медников Игоря Васильевича. — А я следователь Ленинградской прокуратуры. — Он достал удостоверение, но Поляков даже не взглянул в него.
— Товарища Мирзоева я знаю, — сказал он. — У нас в институте с докладом выступал. О борьбе с самогонщиками. Я подумал, уж не самогонный ли аппарат вы хотите у меня найти?
— Нет, Петр Михайлович. Я должен вас допросить по делу об убийстве.
Поляков озадаченно присвистнул.
— Ну что ж, допросите. Милости прошу в дом.
Большая прихожая, обитая малиновой кожей или кожзаменителем, с огромным трюмо и напольными часами, с покрытым лаком паркетом совсем не подтверждала мыслей, навеянных запущенным садом.
— Сюда, пожалуйста, в кабинет, — пригласил хозяин, открыв одну из трех дверей, ведущих из прихожей.
Кабинет был просторным, светлым, с фонарем вместо крыши, с двумя большими — во всю стену — окнами из цельных стекол. Так светло и празднично здесь было, так красиво билась в окна сирень пополам
с солнцем, что Корнилов подумал: «Вот и говори после этого, что преступник предпочитает тень».Широким жестом Поляков пригласил всех садиться, а сам остался стоять, опершись локтем о книжную стенку. Крепкий, подтянутый. Спросил:
— И кого же я убил?
— Может быть, и вы присядете? — сказал Медников.
Поляков сел.
— Неделю тому назад на Каменном острове был убит Капитон Григорьевич Романычев…
— Убили Капитона?! — нахмурился Поляков. — Кому помешал старик?
Корнилов понял, что они уедут из Гатчины с пустыми руками. Как он и предполагал, этот бритоголовый ровесник Советской власти не намерен был давать следствию шанс.
— Вы его знали?
— Мне кажется, я знал его всю жизнь.
— Гражданин Поляков, сейчас я начинаю официальный допрос. Вы знаете, есть некоторые формальности…
— Да, да, знаю. В век информации все всё знают, — в голосе хозяина проскользнули минорные нотки — словно легкая грусть об убитом. — Ответственность за дачу ложных показаний. Правда, только правда, ничего, кроме правды…
Медников положил перед Поляковым бланк допроса.
— Распишитесь, пожалуйста, что вы предупреждены об ответственности.
Поляков расписался.
— Теперь назовите свою фамилию, имя, отчество…
И допрос начался.
На вопрос о том, как состоялось знакомство с Романычевым, Поляков ответил беспроигрышно: в сорок втором году, на Андреевском рынке. Оба пришли покупать жмых, попали под бомбежку, вместе прятались в подъезде соседнего дома. Это было так похоже на правду. Кому придет в голову спрашивать, есть ли свидетели?
С Климачевым он знаком не был. И Корнилов понимал, что взрослые дети покойного зампреда райсовета о Полякове от отца никогда не слышали. Да и с Романычевым он уже лет пятнадцать не встречался. Так, открытки к празднику.
— А Капитон Григорьевич вас поздравлял? — спросил Медников.
— Изредка присылал весточку.
— Не сохранили ни одной открытки?
— Нет. Такие вещи не хранят.
— В прошлую субботу днем вы были в центре Гатчины?
Поляков задумался:
— Да, я ездил на центральный переговорный пункт. У нас не работал телефон, а я должен был позвонить сыну. Этот междугородный телефон на улице Ленина.
— Вы не встретили Романычева?
— Товарищ следователь, я же сказал — последний раз…
— Встретили или нет?
— Нет.
— За несколько дней до смерти Романычев сделал признание, что в годы войны вместе с вами и Климачевым, умершим в 1976 году, печатал фальшивые продовольственные карточки. Чтобы скрыть преступление, вы оклеветали начальника спеццеха типографии имени Володарского Бабушкина.
— Товарищ следователь, это уже переходит всякие границы! — Поляков говорил спокойно, но чувствовалось, что негодование вот-вот вырвется наружу.
— Входили вы в преступную группу?