Император Мэйдзи и его Япония

Участники траурной процессии в Киото были облачены в традиционные одеяния. Тело Мэйдзи поместили в специальный погребальный паланкин, который несли 52 человека. Рядом находилась еще одна смена носильщиков. Вечером процессия направилась в район Фусими-Момояма, где и были проведены заключительные погребальные ритуалы. Они продолжались всю ночь. Гроб поставили в каменный саркофаг – тело, согласно синтоистскому обычаю, предали земле. Устроители похорон соблюли и еще один древний добуддийский обычай – поставили на могиле глиняные статуэтки – ханива. В глубокой древности тысячи таких статуэток окружали курган, в котором покоился правитель или аристократ. Однако эта практика прекратилась уже в VIII веке. На сей раз статуэток оказалось всего четыре. Это были боги-защитники, оберегающие покойного императора от всей нечисти четырех сторон света (ситэнъо). Почитание именно этих богов было предписано императору новогодним ритуалом. Парадокс состоял в том, что все последние годы Мэйдзи воздерживался от его отправления, отряжая вместо себя кого-нибудь другого.

Траурный павильон в Токио был открыт для посещения с 18 сентября по 6 ноября. Помимо погребальной повозки, там выставили и другие атрибуты погребального обряда – барабаны, гонги, стяги. Место погребения в Киото было открыто для публики до 3 ноября. В качестве главного экспоната выступал погребальный паланкин. Миллионы людей посетили эти места и сделались соучастниками погребального ритуала. Мэйдзи объединял их не только при жизни, но и после смерти. Министерство внутренних дел с удовольствием сообщало, что даже социалисты, которые никогда не украшали своих домов национальными флагами, на сей раз вывесили траурные стяги. Утимура Кандзо, который двадцать лет назад отказался поначалу кланяться портрету императора, написал, что воспринимает смерть Мэйдзи словно потерю отца.

Ретроспектива. Средневековье требовало прекращения активности подданных в случае смерти сёгуна или императора. На время траура запрещались музыка и танцы, зрелища и увеселительные мероприятия, торговля рыбой и убиение живых существ, функционирование государственных учреждений. Могла приостанавливаться деятельность даже синтоистских святилищ (ритуальные действа, которые имеют в синто, как правило, массовый характер, отменялись или переносились на более поздний срок). В старом Киото период траура продолжался 35 дней в случае смерти императора и 50 дней – в случае кончины сёгуна. Траур не объявлялся по родственникам сёгуна, но при кончине членов семьи императора он соблюдался. В княжествах также соблюдался траур, но менее продолжительное время. Таким образом, система идеологического (ритуального) контроля распространялась на все население, которое, безусловно, было информировано о случившейся смерти [380] . Однако в самих погребальных обрядах участвовало лишь очень ограниченное число лиц.

380

Курода Хидэо. О-но синтай, о-но сёдзо:. Токио: Хэйбонся, 1993. С. 42–43.

Правительство Мэйдзи наследовало традицию преподнесения смерти императора как общенационального события. Тем не менее разница в подходе оказалась огромной. От подданных требовалась теперь не пассивность, не прекращение привычного ритма жизни, а активность. В ритуалах похорон императора принимали участие миллионы людей. Если раньше траур воспринимался в контексте ритуального загрязнения (именно поэтому не могло быть и речи об участии в похоронах посторонних людей), то теперь участие в похоронах рассматривалось как акт лояльности и одновременно очищения. Вся страна жила в соответствии с ритмом, заданным покойным императором. 13 сентября моления и собрания проводились по всей стране, цены на черный креп взлетели.

Смерть и похороны Мэйдзи создали «информационный повод» для того, чтобы вспомнить прошлое – как далекое, так и близкое. На литографиях, которые были выпущены в связи со смертью императора, изображались и поминались главные события его правления. Подданные империи видели на них прибытие «черных кораблей» в 1853 году, вспоминали бурные события Реставрации, перенос столицы в Токио, выезды императора в самые дальние уголки страны, введение обязательного образования и воинской повинности, провозглашение конституции, военные кампании и парады победы.

Ноги Марэсукэ и его супруга в день самоубийства

Похороны Мэйдзи принесли стране нового героя. Им оказался бывший командующий 3-й армией Ноги Марэсукэ. В тот самый вечер, когда волы вывезли тело императоры из дворца, он и его жена совершили дзюнси (смерть вслед за сюзереном) – покончили жизнь самоубийством. Они не хотели жить на этом свете без своего императора. Ноги поставил столик у окна, смотрящего в сторону дворца, покрыл его белым покрывалом, поставил на него фотографию Мэйдзи и ветку сакаки. Потом он распорол себе живот своим армейским мечом, а затем упал на его кончик так, чтобы он пронзил горло. Жена ударила себя кинжалом в сердце. Утром этого дня супруги позвали ничего не подозревавшего фотографа, который запечатлел их. На снимке Ноги в полном генеральском облачении сидит за круглым столиком и читает свежую газету.

В предсмертном стихотворении Ноги говорилось:

Горюя О божестве божественном, Что покинул Сей бренный мир, Отправляюсь за ним.

В приложенной записке Ноги пояснял, что в 1877 году, во время боев с армией Сайго Такамори, он потерял флаг своего полка. И уже тогда этот проступок так мучил его, что он хотел искупить его смертью, но ему это не удалось. Во время войны с Россией при осаде Порт-Артура погибли десятки тысяч «сыновей императора», за которыми не уследил Ноги. Но Мэйдзи не стал винить его и назначил директором привилегированной школы Гакусюин. Во время болезни Мэйдзи Ноги каждый день приходил к дворцу и возносил молитвы о выздоровлении, но император все-таки скончался. Его смерть наполнила генерала таким горем, что он решил последовать вслед за своим господином. После окончания войны с Россией Ноги уже просил разрешить ему самоубийство, но тогда император велел подождать того дня, когда он умрет сам. И вот этот день настал…

Поначалу оценки поступка Ноги Марэсукэ были разными – от самых восторженных до самых уничижительных. Като Хироюки посчитал самоубийство анахронизмом и спрашивал, почему генерал не мог перенести свои верноподданнические чувства на нового императора – Тайсё. Другие говорили, что он, занимая пост директора школы Гакусюин, эгоистично лишил малолетних детей Тайсё своего руководства. Из опасения дальнейшей потери кадров генералитет вообще попытался скрыть мотивы самоубийства Ноги, заявив, что тот страдал душевным заболеванием. Газеты писали, что он на днях должен был принять английского принца, и его самоубийство означает, что он не выполнил своего служебного долга. Они рассуждали в полном соответствии с установлениями сёгуната Токугава, который запретил дзюнси еще в 1603 году. Формулировка закона была жесткой: самоубийца, совершивший дзюнси, подох, как собака. Законы законами, но верные вассалы, последовавшие вслед за своим господином, все равно считались в приличном самурайском обществе настоящими героями.

Однако уже через пару дней тон газет резко изменился. Правительство имело достаточно возможностей для того, чтобы они одумались максимально быстро. И теперь они слились в согласном хоре: Ноги был признан образцом верности монарху. Другие мнения не приветствовались.

Правительство попыталось скрыть последнюю волю Ноги: он просил, чтобы его родственники стали носить другую фамилию. Но Токутоми Сохо посчитал, что сокрытие завещания является оскорблением памяти покойного, и его газете «Кокумин симбун» удалось опубликовать полный текст. Тем не менее фамилия Ноги была восстановлена в 1914 году.

Правительству удалось запретить публикацию полного текста медицинской экспертизы относительно причин смерти Ноги – чтобы избежать излишнего физиологизма, который мог подпортить картину «красивой» смерти. Реабилитация воинского кодекса чести бусидо продолжалась. Кодекса, который всегда уделял наибольшее внимание не самому сюзерену, а его преданному вассалу. Это и немудрено – подданные Великой Японской Империи должны были подражать вовсе не Мэйдзи, а его верноподданному. Наряду с Кусуноки Масасигэ и 47 самураями Ноги попал на страницы школьных учебников и стал любимым героем для подрастающего поколения воинов.

Мори Огай

Но общество все равно раскололось. Два замечательных писателя – Мори Огай (1862–1922) и Акутагава Рюносукэ (1892–1927) – заняли прямо противоположные позиции. Если Мори Огай восхищался Ноги и бусидо (повесть «Семья Абэ»), то Акутагава – издевался (рассказ «Генерал»). Однако раскол вышел неравным. Большая часть общества согласилась с Мори Огай. Это была трагическая ошибка. Как для самой Японии, так и для всего остального мира. Япония оказалась лишь одним из звеньев той цепи ошибок, которые преследовали человечество всю первую половину ХХ века. Несмотря на всю разницу национальных культур, ошибки оказались похожими. В их основе лежит убеждение: кто-то там, на самом верху, знает лучше тебя, что нужно делать. И поэтому его жизнь обладает большей ценностью, чем твоя собственная, которую следует принести в жертву.