Империя молчания
Шрифт:
– Да-да, садитесь. Секундочку. – Он обошел ее сзади и подошел к окну. – Если вы не против, я приоткрою немного, здесь очень душно.
– Я не против, это ваш кабинет, – ответила она его спине.
– Вот так гораздо лучше!
Открыв окно, он повернулся. Девушка сидела, ожидающе глядя на него. Он снова занервничал. Разговор с другом, табак, эйфория после подъема по лестнице, которые разогнали его кровь и все в ней содержавшееся, немного снизили тревогу, поглотившую его этим утром, но сейчас она вернулась. Также он понял, что флирт вряд ли был именно его идеей, скорее следствием еще пьянящего похмелья.
– Так, ну, давайте приступим. Меня зовут Антон Валерьевич, я юрист администрации района. Как вас зовут? – он решил прогнать свое побуждение к неформальному диалогу и постарался вести себя в рамках приличий. Девушка ему, конечно, очень понравилась, но он понимал, что время и место для такого знакомства были неподходящими.
– Меня
Катя. Она не представилась по имени и отчеству или просто полным именем. Это было необычно, учитывая официальность их встречи. Антон постарался трезво взглянуть на девушку перед собой и ситуацию в целом. Язык тела, выражение лица, краткость высказываний говорили о том, что она будто бы не хотела здесь находиться, по ней было видно, что она планирует провести в этом месте как можно меньше времени. Казалось, что вся обстановка, и он, и Карина вызывали в ней неприятие.
В действительности ему нечего было ответить ей. Ситуация с полигоном действительно складывалась кошмарная. Он и сам не знал, что он будет с этим делать. О строительстве мусорного полигона на три тысячи гектаров рядом с заброшенной железнодорожной станцией местные власти узнали в то же время, что и местные жители. Или так оправдывался глава района. Понять, врет этот человек или говорит правду, Антон не мог никогда, поэтому предусмотрительно все время держал в голове мысль о том, что он, скорее всего, врет. Власти региона, как оказалось, знали о начале строительства, проект был согласован. Предполагалось, что на полигон будут вывозить тонны мусора из столицы по железной дороге. Местные активисты, узнав об этом, организовали забастовку, потому что специалисты местного филиала агентства водных ресурсов, проанализировав возможные последствия влияния на окружающую среду, пришли к выводу, что гигантская свалка в перспективе загрязнит грунтовые воды, они в свою очередь реки, а те вынесут столичные нечистоты в мировой океан. Антон не разбирался в вопросах загрязнений грунта, водоемов и океанов, но верил в то, о чем предупреждали специалисты. Особенно укрепило его веру молниеносное заявление главы о том, что эти якобы специалисты сами не знают, о чем говорят, что, если все согласовано, значит, никакой опасности быть не может, и прочее в подобном духе, не опирающееся на факты, но должное покончить с сомнениями в полезности гигантской помойки невдалеке от их города.
О чем думали столичные чиновники, планируя эту авантюру, которая могла причинить вред огромной территории, не ограничивающейся пределами страны, не знал никто. Вероятнее всего, они просто не думали.
Девушка протянула ему пачку бумаг молча, не отрывая взгляда от его лица. Она смотрела на него прямо и цепко. Редко кто из тех людей, с кем он общался каждый день, позволял себе подобный взгляд: бескомпромиссный, требовательный, но в то же время безучастный, не ждущий чего-то, готовый не получить ничего.
Требовательность и безучастность. Странное, противоречивое сочетание, однако оно имело смысл. Девушка знала, что он, точнее, организация, в которой он работал, должна принять какие-то меры. Но также она понимала, что добиться от их организации чего-либо так просто не получится. В общем, она была заранее разочарована в результате своего визита.
Обычно к нему приходили люди, которые не знали, на что они могли рассчитывать, чего могли требовать, чего могли ожидать и что могли получить. В их глазах он видел заискивание, мольбы, враждебность, если они заранее настраивали себя на неудачный исход визита или прошли уже несколько кабинетов из марафона по пинг-понгу здешних слуг народа. Этих людей для себя он делил на три категории: просящие, требующие и нейтральные.
Катю он отнес бы к нейтральным, что было неправильно. Нейтральные, приходящие, точно знающие, куда и к кому, являлись такими же чиновниками, как он, или родственниками, друзьями таким же чиновникам, как он. Они приходили для галочки, Антон уже заранее знал об их визите, давал им то, за чем они пришли, и они уходили.
Просящие сначала робко стучали в его дверь, затем многократно извинялись за то, что потревожили такого важного и занятого человека, рассказывали о своей проблеме, смущаясь и будто стыдясь самого того факта, что эта проблема вообще возникла. Эту категорию он невзлюбил больше всех. Он сам уже понял почему, хотя сначала не понимал. Когда он только начинал работать, таких посетителей он жалел больше всего, пытался им помогать. Он давал им советы: куда пойти, к кому обратиться, что сделать, как обратиться, как попросить, как потребовать. Половина из них не возвращалась, вторая половина возвращалась с причитаниями о том, что ничего не вышло, что нужен иной путь, что все слишком сложно, наверняка ведь можно найти более легкое решение. Ему потребовалось совсем немного
времени на то, чтобы это начало раздражать, затем злить, а в конце концов породило желание брать таких людей за грудки, трясти и орать, что он уже все им объяснил, «просто сделай что нужно!»Требующие, как ни странно, тоже стучались робко, но, войдя, с порога объявляли ему войну. Он был для них препятствием, которое было необходимо преодолеть, на пути к тому, чего они желали. Те же объяснения и советы разбивались о поджатые губы, нахмуренные брови и прищуренные глаза. «Дай мне то, что мне нужно, и я уйду», – говорили их бескомпромиссные лица. А он не мог. В большинстве случаев не мог, а в меньшинстве не хотел. Волею каких-то древних инстинктов в нем просыпалась потребность в соревновании, кто кого. Методом проб и ошибок он нашел-таки способ воздействовать на ту и другую когорту. Лучше всего работала идея о том, что ему тоже нелегко, как этим людям. «Я такой же простой наемный служащий, с небольшим окладом (о бонусах он разумно умалчивал), с таким же гадким начальством, что и у вас!» – эта мантра действовала безотказно и на просильщиков и на хотельщиков. Он полагал, что секрет успеха крылся в частичной искренности его доводов. Людям, даже самым воинственно настроенным, было достаточно услышать, что они не одни, что есть еще такие же несчастные, как они, а может, и больше, чтобы отпустить ситуацию.
Катя отличалась от всех них. На его памяти была всего пара человек, которые вели себя подобным образом, редкие исключения. Отличались они своей внутренней уверенностью, которая никак не зависела от его ответа или действий.
Он так же молча принял документы и посмотрел на титульный лист. Оформлено все было грамотно. Обращение не от лица кого-то конкретного, а от жителей района. В конце была надпись «От нижеподписавшихся» и большое количество листов с подписями и данными этих людей. Как и сказала Катя, их было 1 541 человек. Он не проверял, но поверил ей. Большое количество для их небольшого района. Он поднял глаза на девушку.
Катя больше не смотрела на него. Пока он разглядывал документ, он не мог наблюдать за ней, но она могла. Может быть, пока он таращился на бумаги, она увидела в его лице то, что окончательно убедило ее в его бесполезности? Он снова перевел глаза на нестройный ряд фамилий, написанных вручную, и подписей 1 541 человека, чтобы дать себе время решить, что сказать девушке. Почему-то ему стало важно, чтобы она поверила, что ему не все равно, что он хочет и приложит все усилия, чтобы изменить ситуацию к лучшему. Но он также понимал, что не может. Он знал, что все уже давно решили за них. За район, за регион. Даже если бы глава захотел изменить это, даже если бы этого захотел губернатор – все было решено. Но также он видел, что хрупкая молодая женщина, сидящая напротив него, не согласна, она верит, что эти кривые буквы, выведенные на нескольких десятках листов бумаги, можно противопоставить миллионам «аргументов» тех, кто купил в аренду площадку под свалку.
Зная, что исход предрешен, он искал слова, которые помогли бы ему донести до Кати честность его намерения попытаться повлиять на ситуацию и одновременно внести ясность в отношении нерадужной перспективы. В голову приходили только избитые фразы, которые обычно и говорили чиновники людям, надеявшимся на справедливое разрешение ситуации. Он подумал, что честность и признание его беспомощности будут лучшим вариантом.
– Я мог бы сейчас сказать, что мы предпримем какие-то меры, даже что мы предпримем все возможные меры, но вы сами понимаете, что все уже решено, – выдохнул он наконец.
– Я этого не знаю, и остальные подписавшиеся люди не знают.
– Я действительно думаю, что вам не стоит тратить время на это. Я бы очень хотел помочь, но не могу.
Он вложил в свои слова всю искренность, на которую был еще способен, и надеялся, что она войдет в его положение. Говоря, что он хотел бы помочь, он говорил правду, он хотел помочь каждому входящему в это здание. Каждую историю, которую он слышал в этом кабинете, он пропускал через себя, пробовал поставить себя на место человека, который к нему обращался. Он сам не понимал, зачем он это делал. Он мог бы отмахиваться от этого, как от всего другого неприятного, что происходило в его жизни, в его родном крае, в его стране. Но когда перед ним сидел живой человек, говорил с ним, делился часто сокровенным, он приоткрывал эту внутреннюю дверцу и запускал в себя те печали, которые приносили ему эти люди. Возможно, таким образом он пытался возместить им или самому себе свое бессилие, словно то, что он на какое-то время примерит на себя их неудобства и боль, вместо того чтобы попытаться помочь им, облегчит их беды. Или его. Но в ответ он им врал или говорил не всю правду, чтобы не ранить их, чтобы не выглядеть мерзавцем и одновременно остаться лояльным той системе, винтиком которой являлся. Сейчас он этого не делал. Наоборот, он сказал девушке все как есть, не соврал, не стал придумывать тысячу и одну причину отказать, как он обычно это делал, сочувственно кивая. Действительно сочувственно. И сейчас Антон хотел, чтобы и она прониклась, поняла, что он в безвыходном положении.