Империя Страсти
Шрифт:
— Тот, после которого ты избегала меня в течение недели, потому что боялась уступить тому, чего мы оба хотим.
— Я не хочу тебя.
— Хочешь сказать, что если я залезу под это платье, то не обнаружу твою киску, набухшую, мокрую и готовую к тому, чтобы в нее вошли?
— Нет.
Это слово прозвучало так тихо, что я удивилась, что он его услышал.
Его лицо расплывается в дьявольской ухмылке.
— Тогда давай проверим это.
Прежде чем я успеваю возразить, мир уходит у меня из-под ног.
Глава 12
Аспен
Это
По иронии судьбы, первый раз тоже был его.
Кингсли.
Он же самый раздражающий мужчина, когда-либо ходивший по земле. И самый привлекательный.
Только я не перекинута через плечо, как все эти годы назад. Теперь он несет меня на руках, как в каком-то пошлом фильме. На секунду я слишком дезориентирована, чтобы понять, как изменились события. Только когда мы вышли из комнаты Гвен и двинулись по коридору, я вынырнула из этого состояния.
Я ударяю кулаком по его груди, и, клянусь, твердая штука издает звук под моей рукой. Может, он все-таки не человек, а я в ловушке с бездушной машиной.
Но находилась бы я в таком положении, если бы он не был из плоти и костей?
— Какого черта ты творишь, Кингсли?
— Переношу тебя в более подходящую обстановку. Не знаю, как ты, но секс в комнате моей дочери меня отталкивает.
— Спусти меня! — я зарычала, дрыгая ногами в воздухе, чтобы заставить его ослабить хватку.
Он впивается пальцами в мою талию, и я вздрагиваю.
— Если ты не хочешь усугубить свои травмы, оставайся, блядь, неподвижной.
Я уже собираюсь откусить ему ухо, когда он толчком открывает дверь в… свою комнату.
Я просто прошла мимо нее раньше, в разгар очевидных попыток Марты держать меня как можно дальше от нее.
Белый свет заливает пространство, подчеркивая чистоту, минимализм и почти клинический вид комнаты. Цвета такие же простые — серый, черный и белый.
Мое сердце учащенно забилось, когда я поняла, что именно такие цвета в моей собственной спальне. Боже. Что за извращенные совпадения.
Кингсли опускает меня на кровать, мягко, но в то же время с такой твердостью, которая демонстрирует его потребность в доминировании.
Я приподнимаюсь на локтях как раз вовремя, чтобы увидеть, как он снимает пиджак. В его движениях ощущается контроль, легкость и уверенность человека, который знает, что делает и куда идет.
Его белая рубашка натянулась на мускулистой груди, когда он бросил пиджак куда-то в недоступное мне место. Затем, не разрывая зрительного контакта со мной, он расстегивает запонки и закатывает рукава рубашки на мощные предплечья.
Я не смогла бы отвести взгляд, даже если бы попыталась. Дело в том, что Кингсли жилистый. У него большие руки с длинными пальцами и заметными венами, которые тянутся от их тыльной стороны к кистям.
И хотя я как-то забыла подробности того времени, воспоминания о том, что эти руки делали со мной, начинают бить по мне. Прямо между ног.
Не говоря уже о том, что порезы на тыльной стороне его рук
и костяшках пальцев добавляют варварскую грань к его и без того бездушному виду.В этот момент его можно было бы назвать безжалостным монархом, склонным к завоеваниям.
— Вот в чем дело, дорогая, — говорит он голосом, полным вожделения, который затягивает мой собственный. — У тебя повреждены губы и прикушен язык, вероятно, потому что ты отказалась доставить этим ублюдкам удовольствие видеть тебя слабой. В результате ты постоянно кусала его, пока почти не откусила.
Мой рот открывается.
— Как…
— Ты сказала это тогда, верно? Ты лучше проглотишь свой яд. Знаю, Ницше твой кумир и святой мессия твоего мозга, но он чертов кретин, который не смог определиться, так что в следующий раз, когда окажешься в опасной для жизни ситуации…
Его колено опускается между моих ног, без труда раздвигая их, и он кладет руку на матрас возле моей головы.
Другой рукой он вновь накрывает мою челюсть. Его большой палец скользит по моим губам, и их покалывает одновременно от удовольствия и боли.
— Ты откроешь эти чертовы губки и будешь кричать о помощи. Я ясно выразился?
— Я же сказала тебе, что не верю в это.
Я пытаюсь оттолкнуть его руку, но он не оставляет мне возможности бороться. Он обладает таким авторитетом, от которого невозможно отмахнуться, и, хотя раньше я восставала против этого, сейчас я чувствую, как теряю этот воинственный дух.
— Ты начнешь… со временем. А сейчас… — он снова проводит большим пальцем туда-сюда по моим губам, не жалея опухших, порезанных или сломанных частей. — Так как тебе больно, я меняю прежний вызов с поцелуя на что-то другое.
— Что-то другое…?
Мой невысказанный вопрос так и повисает в воздухе, когда он тактично опускает руку между моих грудей и проводит пальцами по материалу, пока оба моих соска не выступают. Трение о платье настолько болезненное, что я задыхаюсь.
— Ты такая чувствительная здесь, не так ли? — говорит он с мрачным садизмом, затем смыкает губы вокруг соска через ткань и сосет.
Тот факт, что он даже не потрудился снять платье и делает это через него, грязнее, чем все, что я могла себе представить.
Он лижет, щипает и кусает мой сосок так сильно, что я думаю, что кончу от одного только трения. Всплески боли в плечах и верхней части груди смешиваются с удовольствием и распространяются на ноющее ядро.
Это слишком.
Он.
Это.
Все в этом моменте настолько сюрреалистично, что я не могу охватить его своим разумом. Все, что я могу сделать, это попасть в его ловушку с беспомощностью жертвы.
Мои волосы образуют ореол над головой от того, как сильно я извиваюсь. Дискомфорт от синяков и его безоговорочных притязаний делает атмосферу животной по своей природе.
И именно тогда, когда я думаю, что могу испытать оргазм от одних только ощущений, Кингсли отпускает истерзанный сосок, оставляя мокрое прозрачное пятно на белом платье, и облизывает губы, словно гордясь своей работой.
Я готова назвать его сотней красочных имен, но эта мысль исчезает, потому что его голова опускается к другому моему соску, уделяя ему то же внимание, что и предыдущему.