Империя в огне

– Это как? – красноречие хана внезапно иссякло.

– А он ещё и на губах свистел, – подлил масла в огонь караульный.

– Т-ты шайтана зазывал? – Угэдэй стал заикаться.

– Браги крепкой налей, да в баньку своди, – стал наглеть я, поняв, что нарушил ещё какое-то табу, решил умереть достойно.

Угэдэй, ошалев от такой наглости, залпом осушил ковш бормотухи и произнес осипшим голосом:

– Ти сё, тля навозьная, я хьян! Зарубить наглеца.

Ко мне сразу же бросилось десятка полтора желающих немедленно услужить повелителю. Я пошевелил стянутыми за спиной руками. Бесполезно. Вязать сволочи умели. Но всё-таки самый прыткий из телохранителей нарвался на пятку моей ноги и, неприятно захрюкав, отлетел на своих товарищей, по пути некоторых из них уронив на землю. Зазвенело покатившееся по полу оружие, заматерились обескураженные кешиктены.

– Вот! – хан ковшом показал в мою сторону. – Это настоящий воин, вы его даже связанного взять не можете. Пшли вон, сволочи!

Затем немного успокоился и протянул мне ковш:

– На, билать! – Это слово тоже привнесённое всё теми же необразованными степняками в великий и могучий.

Такие жесты были нам не в новинку, поэтому вына- чиваться и ждать, пока придёт кто-то третий и замахнёт мою долю, я не стал и, взяв ковш зубами, осушил его не отрываясь.

– А теперь давай, – выдохнул я, отбросив ковш за спину, – посылай меня, как татарина, на убой!

Как говорят исторические источники и сами монголо- татары: они любили воевать, любить женщин, плодить детей, скакать на лошади и пить водку. Так вот, пить водку они любили больше всего из перечисленного. Правда, к Чингисхану это не относилось, пьянствовать он не любил, а вот его дети были всегда не прочь пригубить, особенно Угэдэй-хан. Позже я узнал, что Чингисхан, чтобы умерить пьянство в своих войсках, приказал выпивать в день не более одного кувшина спиртного. Угэдэй, чтобы не нарушить этого приказа, сделал простую вещь – увеличил объем своего кувшина в два раза.

– Еще один ковш нашему урусу богатуру! Да развяжите вы его! – крикнул довольный хан. – Надо же, «как татарина на убой», – покачивая головой, повторял он понравившееся ему выражение.

Тогда я ещё не знал, что Угэдэю очень понравилось сравнение, и своих воинов, идущих в сражение первыми, он станет называть «татарами», то есть идущими на смерть. А наши современные татары, как бы они этим ни гордились, к монгольским завоеваниям не имеют никакого отношения. Настоящие татары были полностью истреблены ещё при жизни Чингисхана.

– С превеликим нашим уважением желаю чокнуться с тобой, – решил я подмазаться к хану, раз обстановка стала такой дружеской и интимной. Я протянул ему ковш для того, чтобы чокнуться.

– Что? Ты не доверяешь своему повелителю? Ты хочешь смешать наше вино! – закричал он в негодовании.

И тут я понял, что это перебор. Так не доверять другану, это верх свинства даже для меня, человека, всё время забывающего о традициях.

– Дак я же не потому, – попытался оправдаться я. – У нас так принято, чтоб со звоном бокалов.

Хан меня понял, или сделал вид, что понял:

– Желаю видеть тебя и богатура Диландая в моём шатре!

И что тут началось! Я стал свидетелем того, как в перерывах между битвами развлекался Угэдэй-хан. Если бы я выпил всё вино, что подносили мне, – я бы умер. Если бы я переспал со всеми женщинами, что принимали передо мной самые соблазнительные позы, – я бы умер.

Я бы умер ещё в десятке случаев, потому что наш век научил меня только одному изо всех предлагаемых на ханской вечеринке разнообразий – пить и не закусывать. Всё остальное – это не для нас. И, по-моему, именно это умение позволило мне занять подобающее место среди веселящейся публики, меня круто зауважали. Но я ведь тоже не железный, и наконец наступил момент, когда память стала пропадать, а нехороших людей, которым бы я врезал по физиономии прямо здесь, за столом, становилось всё больше и больше. Как в калейдоскопе закружились картины: братание с Диландаем, полуобнажённые красотки, исполняющие танец живота, вспыхнувшая обида на монголов за ещё непокорённую Русь, рукопашные стычки с пьяными нукерами… Наконец, полная потеря памяти и… отбой.

Может, всё бы и обошлось, но Угэдэй назюзился, так что лыка не вязал, а кто за меня кроме него заступится? Ночевать пришлось в зиндане вместе со своим новым побратимом Диландаем. Утром невыносимо болела голова…

– Выпустите нас или предъявите обвинение, сатрапы узкоглазые! – не выдержал я холода. – Или поднесите чарочку за упокой души, а то напоить напоили, а похмелиться не дали. Так поступают только садисты. Даже шайтаны так не делают, – блажил я, тряся прутья решётки.

Шутка ли сказать, вечером был в лучших дружбанах у монгольского хана, а утром за решёткой. Столпившиеся вокруг чумазые мальчишки, глядя на нас, надрывают животы от смеха.

– Эй, пацаны, дайте воды, – попытался я подманить одного из них.

Вскоре один из оборванцев сжалился над нами и тайком от стражника передал нам плошку с водой.

– Класс! – зажмурил я глаза. Оставшуюся в плошке воду передал Диландаю, уже стоявшему возле меня и облизывавшему пересохшие губы.

– Как звать-то тебя, Гаврош?

– Барони, – шмыгнул носом малец.

– Как! – Вы, наверное, понимаете, что меня удивило в этом имени. Плюнуть некуда, одни знакомцы кругом. – Скажи ещё, что ты из рода Киле?

– А как ты узнал? – Глаза мальчонки поползли вверх. – Ты что, тоже тудири?

– Навроде того, – ответил я, внимательнее приглядываясь к пацану.

«Ничего не происходит случайно, – билась в голове беспокойная мысль. – Но ведь вечной жизни не бывает! А шастать по временам? Оказалось, можно!»

– Я только учусь, – шмыгнул носом пацан.

– Откуда ты, малой? – поинтересовался я.

– Моя родина далеко, на берегу большого озера, что у великой реки Чёрный Дракон… Сейчас сюда придут люди хана, урус, – кивнул пацан в сторону шатров.

– Не теряйся, Барони, – произнёс я торопливо, кося глазом на приближающихся нукеров, – я хочу ещё говорить с тобой.

Угэдэй смотрел на меня с пониманием, но поднести похмелку не торопился. Сам-то он уже забыл мои мелкие прегрешения и готов был в очередной раз даровать жизнь. А вот его брат, хранитель Ясы, Чаготай, считал иначе. Ему очень не нравилось: что я часто насвистываю; что, ввязавшись в драку, убил несколько воинов; что нехорошо отзывался о его папе. У Диландая прегрешений было гораздо меньше, чем у меня: помочился в костёр и, как я, о Чингисхане нехорошее что-то сказал. Но и его не пощадили. Казнить решили нас самым гуманным способом – сломать хребет.

Но тут своё слово сказал Угэдэй:

– Это воины, – сказал он, – убивать их нельзя. На моей памяти ни один из воинов не смог одолеть чаши Чингисхана и остаться на ногах. За что же нам хоронить этот добрый обычай? А как гласит Яса: «Человек, одурманенный вином, не может отвечать за свои поступки и поэтому достоин снисхождения».

– По-твоему, если этот пьяница смог выпить содержимое ханского кубка, значит, он хан? – скептически ухмыльнулся Чаготай.

– А может, это сам Великий хан требует перерождения, – раздались робкие голоса поддержки.