Имперский престол

Для монарших переговоров все было готово. Не так давно перестроенная усадьба воеводы Шеина подходила для этого более всего. Богатая усадьба, вычурная даже со статуями, своей часовенкой. Михаила Борисовича стоило бы проверить на предмет коррупции, но его поступок с Яном Сапегой, когда Шеин не стал предателем, заставляет меня принимать воеводу, как русского героя, несмотря ни на что. Сейчас понимаю некоторых русских правителей-руководителей, когда и понимаешь, что твой приближенный вор, но позволяешь ему таковым оставаться, так как КПД полезного действия выше, чем ущерб.

— Семен Васильевич, докладывай! — сказал я, когда сразу же по въезду в Смоленск, собрал совещание.

— Вечный мир готов. Тридцать три листа списали, — начал доклад приказной боярин Приказа Иноземных дел Семен Васильевич Головин. — Старик Кшиштоф Радзивилл пытался сопротивляться, держал совет с королем и Жолкевским, но мы договорились. Пришлось отставлять и Ковно и Вильно… Но на то мною были получены разрешения от тебя, государь-император.

— По землям говори! Все, что хотели наше? — проявил я нетерпение.

— Да, государь-император. Не могло быть по иному, — Головин явно гордился своей работы и проявлял чуть ли не горделивое самолюбование. — Мы отдаем Вильно, Ковно, ряд других городков. Но забираем себе Западную Двину со всеми городами и тридцать верст на запад от реки, чтобы Двина была наша. Ну и все земли наши до шведов, Ревеля и Нарвы. На юге все земли на Восток от Днепра наши.

— Запорожье? — спросил я.

— Коли казаки решат, то быть им с нами. Создадим Гетманщину Запорожского Войска с Черкассами столицей или в Чигирине, пусть сами казаки и решают, — самодовольно отвечал дипломат.

Все, что я планировал, вышло, даже больше того. На Ригу, Динабург я не особо рассчитывал. Первоначально думал, что эти территории по Западной Двине, до Полоцка, отдадим, как уступку полякам. Но получилось взять другие земли, чтобы уже их возвращать.

Можно было упереться рогом и стоять на том, что и Вильно и Ковно, все будет Россия. Вот только нельзя слишком сильно ослаблять Речь Посполитую. Это государство должно оставаться в достаточной мере сильным, чтобы противостоять другим вызовам и играть существенную роль в будущей Тридцатилетней войне.

Если этого конфликта не случится, то я получу сильнейшую Европу, экономический и демографический рост которой уже при моей жизни может привести к «Драгху нах Остену». Польша станет настолько слабой, что Германской империи стоит только начать военные действия и уже скоро у меня будет общая граница с цесарцами. Спокойно ли они тогда будут смотреть на развитие России? То-то! Обязательно захотят прижать, забрать, ослабить. Так что Речь Посполитая нужна, как некий молниеотвод от Османской империи, ну и германцев. Да и шведы быстро сообразят, что могут стать великой империей, если заберут себе ряд польских земель. Вон, у них Густав Адольф подрастает. Может принц и мог испытывать симпатию к России, но питать иллюзий на этот счет не стоит.

— Только вчера прибыл вестовой от Сагайдачного. Казацкая Рада приняла решение… — я сделал театральную паузу. — Они согласились на мои условия и ждут серебра и пороха. В письме были намеки на то, что не все прошло гладко и какая-то часть казаков ушла во Львов, выказав лояльность Сигизмунду. Но наше серебро свою работу делает.

— То-то, государь, все серебра ждут! — пробурчал Скопин-Шуйский.

— Лучше купить воина, чем воевать с ним. Запорожцы доказали, что лихие и сильные воины. Сколько стоит подготовить тридцать тысяч, а то и больше воинов? — отреагировал я на ремарку головного воеводы.

— Много серебра, — Михаил Васильевич улыбнулся. — Прав ты, государь-император. Вот только мне обидно, что православные воины ждут от нас серебра, еще не доказав свою честность и верность. Только месяц назад наше воинство било сечевых казаков, а нынче, значит, дружбу водить.

— Прав ты, головной воевода, но и сам же понимаешь, насколько нам важно было заполучить казацкое воинство себе, — отвечал я на посыл Скопина.

Я так же сильно сомневался в лояльности казачества. Если условно наше, русское, казачество получилось не приструнить, а направить в выгодное для всех сотрудничество, то с запорожцами может выйти сложнее. История показывала, как казаки виляли политическим хвостом. Как Россия стала сильной и готова была воевать, при том успешно, с Речью Посполитой, а казаки уже выдыхались в своем восстании, так Богдан Зиновий Хмельницкий собрал Раду в Переславле, выказал быть «на века вечные» с Россией. А как только русское государство даже чуточку спотыкалось, так и бежали в разные стороны. Но вывод, который я для себя сделал, один — нужно быть сильным и тогда никто не побежит от тебя, если только не враг.

— Ну и где мой венценосный брат? — спросил я, вставая с лавки.

Пора было уже и подписать согласованный документ.

Удивительное это дело — Вечный мир! Как может быть мир вечным, если он заключается на двадцать лет? Может. И вот, что напрягало и заставляло задуматься, — польская делегация настаивала на том, чтобы мир был подписан только на десять лет. Это они хотят прийти в себя и вновь начать войну? Но мне нужно больше мирного времени на западном направлении. А что будет через двадцать лет? Россия станет сильнее, если только меня не прибьют.

— Царь Димитрий! — приветствовал меня Сигизмунд.

Не назвал, курва, своим братом. Ну и в бездну таких братьев!

— Король Сигизмунд! — отзеркалил я приветствие.

— Когда-то мы говорили без толмачей, ты же прекрасно говорил на польском языке, даже немного шведский знал. Что изменилось? — с некоторой издевкой спрашивал Сигизмунд.

Волноваться? Переживать, что меня раскрыли и заподозрили во лжи? Царь не настоящий? Чушь! Да кто он такой, чтобы поддевать русского монарха?

— По чести на переговорах говорить на языке победителей, — мокнул я котяру Сигизмунда в прокисшее молоко.

Король насупился, стал тяжело и громко дышать. Я приметил, что швед на польском троне уже несколько раз порывался встать. Видимо, это его привычка такая — переживать и нервничать стоя. Пусть сидит в некомфортных условиях. Он проиграл, это факт. Я могу продолжать войну, если бы не обращал пристального внимания на экономику, словно Кащей не чахнул над златом, то обязательно продолжил войну до полной капитуляции Польши.

— Ты не назвал меня братом, значит ли это, что польская корона отказывается признавать меня русским императором? — жестко спросил я.

— Я здесь, значит… — король замялся.

Я понял причину очередной заминки короля. Он попался в ловушку. Признавать меня правителем это, конечно, вынужденная мера. А признавать титул императора? Подобного Сигизмунду не простят. Польша еще лелеет мечту на имперскость, так что никаких империй, кроме цесарцев, признавать не может, тем более Российскую.