Имя Кати

– Э-э-э, да, – сказал Серёжа.

Ани перевёл дух и обнаружил, что, пока объяснял схему программы, выложил её на столе из упаковки паштета, двух вилок, ножа и куска хлеба. Он даже подумал, что можно включить трансляцию с очков и показать схему Серёже, но сдержался.

– Слушай, – спросил Ани, – что ты знаешь о 81-й библиотеке?

– Сходи лучше в 43-ю. Или ищи в интернете по старинке.

– А?

– В 81-й слишком богатые.

– Кто?

– Девушки.

– В смысле? В библиотеку ходят знакомиться?

– А зачем? Книги читать? Знакомиться, конечно.

– Не знал.

На самом деле Ани ещё утром, до начала рабочего дня, зашёл на сайт библиотеки, долго рассматривал фотографии и заметил на них девушек – хорошо одетых и красивых. Ани тогда подумал, что если бы оказался там, то подошёл бы вот к этой, взял любой том с соседней полки, потом как бы невзначай посмотрел на то, что выбрала она, и завёл разговор. Ведь это не сложно – завести разговор, если видишь, какая у девушки в руках книга.

Но когда начался рабочий день, Ани скрючился над схемами интеграции программ и мысли о разговорах с девушками вытеснились мыслями о том, как общаются между собой модули, базы данных и обработчики объектов. Ани закрывал глаза и представлял их в виде белых трубок с синим отливом, коробок с окошками и глянцевых пластиковых кирпичиков, плавающих по воздуху и слипающихся в многомерные конструкции. С этими штуками тоже бывало непросто, но Ани умел решать технические проблемы: если модули не хотят общаться, то загвоздка либо в несовместимости протоколов, либо в правах доступа.

– Серёж, – спросил Ани, – как думаешь, если девушка не хочет с тобой знакомиться – проблема, так сказать, в протоколе или в правах доступа?

– Проблема в одежде. Ты придёшь, а девушки будут смотреть сквозь тебя, будто на тебе плащ-невидимка.

– Шутишь?

– Какие шутки. В таких заведениях пиджак стоимостью меньше трёхсот российских долларов делает тебя невидимым.

– Трёхсот?..

– Ага, – добродушно сказал Серёга, – так что иди в 43-ю.

– Как они понимают, что меньше трёхсот?

– Понимают. Ну и проверяют очками.

Ани задумался, как спросить про робота, который направил Катю в престижную библиотеку, но ничего в голову ему не пришло. Он замолчал. Коллега истолковал молчание по-своему:

– Да не переживай: они ничем не лучше нас. И богатые девушки не красивее обычных. В постели, когда разденешь, все одинаковые. Дорогие шмотки снимать, дешёвые – без разницы.

– Спасибо, – сказал Ани, – у меня другой звонок.

И оборвал соединение. Он огляделся, открыл шкаф и осмотрел критически свой пиджак. Пощупал его. Пиджак стоил сильно меньше трех сотен, но вполне поглощал и отражал свет. Хотя, наверное, и выглядел дешёвым – этого Ани не знал. Триста долларов были суммой, на которую они с Катей без проблем могли прожить месяц: обычная еда, квартплата и одежда, включая Катины бесконечные береты, кепки и шляпки, которые она последние полгода меняла, как заведённая.

Его больше беспокоили не деньги, а порядок. В их квартирке он следил, чтобы ножницы лежали в нужном ящичке, а обувь не расползалась по коридору. Чтобы одежда висела в шкафу, а не вырастала кучей на Катиной кровати. Чтобы на тумбочке не было пыли, а в тумбочке…

В синей тумбочке в большой комнате, на верхней полке лежали клубки ниток и спицы. Их оставила мама. Они лежали там с тех самых пор, и Ани заботился, чтобы ничего не поменялось: одежда на месте, ножницы на месте, нитки на месте, Катя учится, Ани работает.

Всё так, как будто родители живы.

Папа вычитал в какой-то книге про систему диаграмм с наклейками. Катя себя ужасно вела, и папа сделал график хорошего поведения. Утро: Катя встала и поела, получила наклейку – круглый смайлик ярко-жёлтого цвета. День: Катя прибралась, получила наклейку. Вечер: Катя устроила скандал, не выучила уроки и получила наклейку с грустной рожицей.

Наклейки менялись на жетоны. Жетоны менялись на награды: билеты в кино, куклы и какие-то лазерные танцы, которыми Ани не интересовался, потому что это девчоночьи развлечения.

Потом родители сели в такси, был дождь – и внезапно Ани остался тем, кто клеит наклейки, платит за жильё и делает ещё двадцать пять дел.

Наклейки были нужны редко: Катя в основном держала себя в руках. Он никогда не спрашивал её, но думал, что она чувствует то же, что и он: если Катя пойдёт вразнос, то дом превратится чёрт знает во что. Внутри Кати жил хаос, сжатый в пружину. Она могла присесть за рабочий стол Ани и, бездумно трогая вещи, за минуту переставить на столе каждую мелочь. Она могла забежать домой сменить носочки и заодно перевернуть всю комнату вверх дном.

– Катя! – говорил Ани.

– Что ещё? – кричала Катя.

Ани закатывал глаза и считал до десяти. Иногда он принимался лепить наклейки, и хотя Катя знала, что билет на лазер она может вытребовать и без жетонов, она всё же принимала игру. Наверное, потому, что наклейки, как и клубки ниток в тумбочке, нельзя было обсуждать. Наклейки работали, Ани расслаблялся, Катя училась и умудрялась поддерживать порядок в комнате. Иногда Ани замечал, что она медленно раздвигает границы допустимого. По правилам, груда одежды не должна была закрывать глаза Шейлы Джонсон, чей постер висел над кроватью. Один раз Ани показалось, что Катя перевесила портрет повыше, чтобы Ани реже зудел. Он сделал вид, что ничего не заметил. Ани как раз устраивался на работу, и у него не оставалось сил.

В прошлом году, когда Ани ещё не работал, как-то раз, придя домой, он обнаружил на дверце холодильника знакомый разлинованный листочек: его повесила Катя.

– Что это вдруг? – спросил Ани. – Стоп, а почему крошки на столе опять?

Катя вздохнула и прилепила на диаграмму грустную рожицу. Ани понял, что Катя решила сама следить за своим поведением, и удивился. Тем вечером Ани приготовил ужин и ничего не сказал насчёт бардака в её комнате. Катя прилепила смайлик. Утром он убежал на тренировку, а по пути домой купил вкусную лапшу. Катя улыбнулась и прилепила ещё один смайлик. Он спросил её про уроки, Катя соврала. Ани проверил табель по интернету и семь минут отчитывал сестру. Катя молча кивала, пообещала исправить химию, а потом взяла маркер и нарисовала грустный смайл поверх весёлого.

Тут Ани понял, что Катя отмечает его поведение, а не своё.

Не спрашивай, кому лепят наклейки, – их лепят тебе.

Он встал, сорвал листок с холодильника, скомкал его, бросил в корзину и посмотрел на сестру. Катя испуганно посмотрела в ответ и ничего не сказала. Это молчание – вместо каскада слов, дразнилок и уговоров – испугало и его тоже. Он вышел из кухни, не глядя на Катю. Вечером она пришла к нему заплаканная.

Катя сказала, что в тот момент, когда Ани сорвал листок с холодильника, его брови, морщины вокруг глаз и линия рта сложились в некий страшный иероглиф. Она не сказала, что означал иероглиф, а Ани не стал уточнять.