Имя Кати

– Здоровое питание и никаких таблеток, – повторил он. Фраза не тянула на приятную мантру, но он всё равно повторял её. Кати не было дома – она снова пошла в библиотеку, – и Ани решил посмотреть какой-нибудь битадаптив для взрослых, но через десять минут выключил: ему мешала тревога. Он попытался понять, что именно не даёт ему сидеть спокойно. За Катю он не переживал: ей ничего не угрожало. По крайней мере, не должно было угрожать. С работой всё было хорошо. Налоги были уплачены вовремя. Ани перебрал в уме всё, что могло его беспокоить, и понял, что тревожится без причины. Тревога бродила по его мозгу сама по себе, как гроза по ночному небу, вспыхивая то тут, то там. И этому было одно объяснение: организму нужна доза транквилизаторов.

Ани ударил ручку кресла.

Поняв, что тревогу унять не удастся, он решил направить её на что-нибудь полезное. Раскатал планшет, завёл два документа из двух вкладок – и стал рисовать плюсы и минусы релокации в Евроштаты в сравнении с продвижением по карьерной лестнице в России. Документ был уже почти готов, когда пришло сообщение от Кати.

Эй, Плёнка! Ты Плёнка?

– Эй, Плёнка! Ты Плёнка? Привет.

– Я не отзываюсь на это слово.

– Уже отозвался.

– Ну да… Блин. Тебе чего?

– Ты ждёшь робота. Расскажи про него.

Плёнка всегда отводил взгляд, и глаза у него постоянно бегали, будто к нему подбирался кто-то невидимый с хлыстом. Поэтому было трудно понять, напуган он сейчас или ведёт себя как обычно.

– Не расскажу. Что? Какого робота?

– Робота, который тебя сюда пригласил.

– Что? Иди ты! А тебе-то что? Тебе зачем? Отстань.

– Да расслабься. Я ищу потерявшихся роботов. За вознаграждение. Подскажешь – с меня доля. Сто пятьдесят.

Плёнка поёрзал плечами и стрельнул взглядом по сторонам.

– Сто семьдесят, – сказала Катя.

– Не, он не потерялся, – сказал Плёнка.

– Ну мы это сможем проверить с помощью патрульного. Простой запрос с планшета – пробьём номер по городской базе. И все дела. Идёт?

– Не надо патрульных, – тихо сказал Плёнка. – Ты не понимаешь.

– Понимаю больше тебя. Я работаю на AndanteSoft – слышал, небось?

– Не. Не слышал. Вообще ничего не знаю. Никакого робота не видел. Иди отсюда.

Плёнка слегка замахнулся на Катю, сперва повернувшись спиной к камере видеонаблюдения.

– Не уйду. И попробуй только тронь. Я закричу.

Катя говорила едва слышно, но в библиотеке уже начали оглядываться на подростков. Катя встала лицом к полке и сняла книгу. Камера слежения среагировала на это и повернулась прямо на Катю. Книги были дорогими. И хотя библиотеки были бесплатными, штраф за испорченную бумагу был гигантским. Сюда ходили либо успешные люди в возрасте, либо золотая молодёжь. Впрочем, золотая молодёжь крутилась в соседнем зале: пила кофе и флиртовала. Так или иначе, ни Катя, ни тем более Плёнка не походили на золотую молодёжь. Катина одежда выдавала в ней девушку из спального района: она никак не могла жить в центре, она могла только приехать на метро. Плёнка, живший в одном районе с Катей, и не пытался как-то скрыть своё происхождение, а потому смотрелся в интерьере библиотеки как видавший виды пластиковый пакет, что ветром занесло на веранду дорогого ресторана.

«Хоть бы постригся, – подумала Катя. – Или снял свою электронику обшарпанную. У него на лбу же написано, что он одной ногой в подворотне, а другой в тюрьме».

Катя медленно перевела дух и решила пойти ва-банк.

– Это связно с той историей, – сказал она тихо, – с твоей младшей сестрой. Правильно?

Плёнка замер, сжал кулаки и подошёл к Кате вплотную.

– Послушай, – выдохнул он. – Иди на хер очень быстро! Ясно тебе? Ничего я не видел. Никакого робота.

– Зато я видел, – сказал кто-то отчётливо.

Катя и Плёнка вздрогнули и обернулись.

Схема Анны

Вчера вечером Анна написала пост, а сегодня утром увидела комментарий от Лёвы. Как всегда, в стихах. Она знала, что хотя Лёва читал каждую её запись, комментарии он оставлял только когда ответ складывался в стихи, будто проза была недостаточно хороша, чтобы обращаться ею к Анне.

Её пост был таким:

«За окном уже минут сорок чем-то орудуют – звук, будто раскалывают лёд – как бывает зимними утрами. Подглядеть, что там происходит, нет никакой возможности, темно – глаз выколи. Сижу, работаю и маюсь – одна мысль свербит – всё, зима! Наступила на два месяца раньше, дрянь такая. Никаких больше ассоциаций с этим звуком. Вообще. Настолько похож на тот, зимний. Вот блин. Листья жёлтые, а у меня на Можайке уже лёд…»

Под текстом поста сегодня утром появился двойной столбик стихотворения:

Зима накинулась утайкой

Не ожидая свой черёд

Обледенелая Можайка

Скрипуче стряхивает лёд

Размерно-монотонным звуком

Разрезан местный полумрак

Здесь так темно, что злейший враг

Смог оказаться лучшим другом

Она живёт всё так же с ним

Ночным неясным постояльцем

Привязан безымянным пальцем

К ней этот вечный аноним

И улетают птицы стайкой

И стук, звенящий нотой «ми»

Забудем, Анна, не грусти

Давай же следом полетим

Над млечной, зимнею Можайкой

Она прокручивала текст и улыбалась: Анне нравилось, что у неё есть Лёва. Иногда казалось, что она пишет в соцсети только для него. По-старомодному и по-книжному – текстом. Никаких видео, фотографий и 3D, только буквы. Он отвечал тоже только словами и только рифмованными. Лёва с ней уже давно. Больше, чем друг, но меньше, чем…

Психотерапевт откашлялся, давая понять, что готов слушать Анну. Она оторвала взгляд от экрана, свернула планшет, убрала в сумочку и начала говорить. Сперва неловко. Губы почему-то пересохли, а язык с трудом слушался.

– Сегодня утром ехала в спортзал и упала. На дороге был лёд, а я ехала довольно быстро, и нужно было повернуть. Колёса заскользили и велосипед грохнулся на бок. Я приземлилась на колено, потом на голень и затормозила левой ладонью.

Анна с шумом втянула воздух сквозь зубы.

– К счастью на руках были перчатки, а вот колено до крови разодрала. Голень, наверное, посинеет ночью. Но сильнее всего болит эго.

Я шмякнулась с громким звоном. Куча людей остановились спросить, как я. Я быстренько вскочила и подняла велик. Женщина одна спросила: «У вас всё хорошо? Точно?». А я им помахала, села на велик и уехала.

Потом на работе рассказала об этом Ирочке, та посмеялась и заявила, что Анна такая Анна: держит невозмутимый вид, хотя понятно же, что ей больно и ещё как.

И вообще – так себя чаще ведут мужчины.

Вроде бы всё верно, но я не уверена. Ведь… разве не все мы так себя ведём? Если что стряслось, то первый инстинкт – посмеяться погромче. Ведь если смеяться достаточно громко, боль уйдёт.

Анна облизала губы и заговорила уверенней, быстрее.

– А ещё все знают, что когда упал – боль приходит не сразу. Ещё кипит адреналин, мышцы ещё разогреты… Поэтому я доехала до спортзала, вскочила на беговую дорожку и бежала изо всех сил минут десять, пока браслет не заверещал, что у меня слишком высокий пульс.