Имя мне – Красный

Я гордился таким обществом, мне нравилось, что все собравшиеся пасмурны и печальны. Похороны почтил своим присутствием главный казначей Хазым-ага и начальник дворцовой стражи, тем самым дав всем понять, что султан искренне опечален моей кончиной. Не знаю, означает ли это, что будут приложены все возможные усилия для поимки моего убийцы, привлекут ли к делу заплечных дел мастеров. Я вижу этого окаянного: он с важным видом стоит среди других художников и каллиграфов и с притворной скорбью смотрит на носилки с моим телом.

Только не думайте, будто я полон гнева на своего убийцу и горю жаждой мести или моя душа не может обрести покоя из-за того, что я был так предательски, так безжалостно убит. Сейчас я нахожусь в ином пространстве, и моя душа после многих лет страданий в бренном мире обрела себя и пребывает в полном покое.

Покинув на время изувеченное, пронизанное болью тело, она сперва трепетала в лучах света. Потом, точь-в-точь как это описано в том месте «Книги о душе», которое я столько раз перечитывал, в светозарном пространстве передо мной появились два прекрасных улыбающихся ангела, лица которых сияли, как солнце. Они медленно приблизились ко мне, взяли меня под руки, как будто, кроме души, у меня по-прежнему было тело, и понесли ввысь. Я чувствовал себя словно в счастливом сне. Мы поднимались очень быстро, но так мягко, так плавно! Мы миновали огненные леса, реки света, моря мрака, горы снега и льда. У нас ушло на это много тысяч лет, но мне казалось, что прошел лишь миг.

Чего только не увидел я по дороге через все семь небес: дивные, не похожие друг на друга города; болота и облака, кишащие странными созданиями, мириадами насекомых и птиц… Если начать подробно рассказывать, никогда не закончишь. Перед тем как подняться на очередное небо, тот ангел, что был впереди, стучал в дверь и на вопрос: «Кто идет?» – называл мое полное имя и все мои звания, а в конце прибавлял: «Верный раб всемогущего Аллаха!» При этих словах из глаз моих катились слезы радости, хотя я и знал, что до Судного дня, когда решится, кому идти в рай, а кому – в ад, могут пройти еще тысячи лет.

Знал, потому что, за небольшими исключениями, все совершалось так, как описывали происходящее после смерти Газали, Ибн аль-Кайим и другие мудрецы. Вопросы, оставшиеся в книгах без ответа, и темные тайны, о которых сказано, что узнать их может только сам умерший, освещались сейчас тысячами лучей разноцветного света.

Как мне рассказать о цветах, которые я видел во время этого дивного вознесения? Я убедился, что из цветов сотворен весь мир и все сущее в нем есть цвет. Я понял, что сила, отделяющая меня от всего остального мира, состоит из цветов, но и другая сила, привязывающая меня к миру, – тоже цвет. Взгляду моему открывались оранжевые небеса, прекрасные тела цвета зеленых листьев, кофейно-коричневые яйца, небесно-лазурные сказочные кони. Все вокруг было как в легендах и на рисунках, которые я так любил всю свою жизнь, и потому я, с одной стороны, смотрел окрест с изумлением и восторгом, ибо видел все это впервые, а с другой – словно бы созерцал собственные воспоминания. Я осознал, что моя память – часть мироздания, а все мироздание, в свою очередь, рано или поздно станет моим опытом, а потом и памятью, – ибо передо мной лежит бесконечное время. Я понял, почему мне стало так покойно и привольно среди празднества красок, словно я стащил с себя сковывающую движения тесную рубашку: отныне для меня не было запретов и ограничений, я мог быть всегда и везде.

Едва уразумев это, я с радостью и страхом почувствовал, что нахожусь совсем рядом с Аллахом.

В мгновение ока все вокруг стало ярко-красным. Красота этого цвета обнимала меня и весь мир. Чем меньше становилось расстояние, отделяющее меня от Него, тем сильнее хотелось плакать от радости. Мне вдруг сделалось стыдно, что я явился к Нему неподготовленным и в таком ужасном виде, окровавленный. Но память подсказывала, что написано в книгах о смерти: Он сам послал за мной Азраила и других ангелов.

Неужели мне предстоит увидеть Его? Казалось, я вот-вот задохнусь от волнения.

Таким дивным и прекрасным был этот красный цвет, объявший весь мир и вобравший в себя все сущее, что от сознания сопричастности ему и близости к Аллаху слезы еще быстрее потекли из моих глаз.

Однако я понял, что ближе меня не допустят. Я знал, что Он вопрошает ангелов обо мне, а те меня хвалят и Он любит меня, своего верного раба, который следует Его заповедям и не нарушает Его запретов.

Но нарастающую во мне радость внезапно отравил страх. Мне не терпелось скорее его развеять, и я заговорил виноватым голосом:

– В последние двадцать лет своей жизни я прельстился рисунками неверных, которые видел в Венеции. Одно время даже хотел, чтобы и меня нарисовали в этой манере, но испугался этого. А потом поручил художникам сделать рисунки, на которых методами неверных изображен Твой мир, Твои рабы и Твоя тень на земле – султан.

Я не услышал Его голоса, но Его слова возникли в моей памяти:

– Мне принадлежат и Восток, и Запад.

От волнения я не смог удержаться и спросил:

– Хорошо, а в чем смысл всего этого… всего Твоего мира?

Во мне прозвучало короткое слово, но я не разобрал, какое точно. Может быть, «сыр» [92] , а может быть – «сэв» [93] . Ни в том, ни в другом, впрочем, я не уверен.

Ангелы снова приблизились, и я догадался, что участь моя решена на этом высоком небе, однако теперь мне предстоит провести тысячи, десятки тысяч лет в Месте Ожидания, имя которому – Барзах, где, как и другие души умерших, я буду пребывать до Судного дня, до нового решения, теперь уже окончательного. Мне было радостно оттого, что все происходит так, как описано в книгах. Из книг же я помнил, что мне нужно будет снова сойти на землю и соединиться со своим телом на время похорон.

92

Тайна (тур.).

93

Люби (тур.).

Однако я сразу понял, что «соединиться с телом» – это, хвала Аллаху, не более чем иносказание. Намаз уже прочитали, и теперь собравшиеся на похороны люди шли за носилками с моим телом на маленькое кладбище Тепеджик, недалеко от мечети. Я гордился, что, несмотря на всю свою скорбь, они шествуют чинно и степенно. С той высоты, откуда я наблюдал шествие, оно выглядело тонкой веревочкой.

Где же я находился? В хадисах приводится следующее изречение Пророка: «Душа правоверного – это птица, вкушающая плоды райских дерев». Из этих слов следует, что после смерти душа взмывает в небо, однако, по мнению Ибн Абд аль-Бара, их не нужно понимать в том смысле, что душа приобретает облик птицы, тем более буквально превращается в птицу; как справедливо замечает Ибн аль-Кайим, это означает, что после смерти душа пребывает там, где летают птицы. И я могу подтвердить его догадку. Венецианские мастера, любители перспективы, сказали бы, что у меня был замечательный угол обзора.

Со своего места я мог, словно на рисунке, одновременно увидеть похоронную процессию, веревочкой втягивающуюся на кладбище, и, скажем, небольшую шхуну, весело плывущую под раздутыми ветром парусами по Золотому Рогу в сторону Дворцового мыса. Поскольку я смотрел на мир с минаретной высоты, он представлялся мне чудесной книгой: я переворачиваю страницу за страницей и рассматриваю рисунки.

Однако я видел больше, чем увидел бы человек, у которого душа еще не рассталась с телом, окажись он в такой же выси. Я видел, как на другом берегу Босфора, на краю Ускюдара, дети играют в чехарду среди деревьев и могильных камней; как двенадцать лет и три месяца назад мы с венецианским послом плывем по Босфору из выделенного ему ялы на прием к садразаму Келю Рагыпу-паше на четырнадцативесельной лодке реис-уль-кюттаба [94] ; как толстая женщина на новом базаре в Ланге прижимает к себе огромный кочан капусты, словно младенца, которому собирается дать грудь; как я радуюсь, узнав, что умер чавуш дивана Рамазан-эфенди, а на его должность назначат меня; как я сижу на руках у бабушки и смотрю на красные рубашки, которые мама развешивает после стирки во дворе; как у покойной матери Шекюре начинаются схватки, а я, забыв, где находится дом повитухи, бегаю по далеким кварталам, пытаясь его отыскать. Я видел, где лежит мой красный пояс, пропавший сорок с лишним лет назад (оказывается, его Васфи украл); видел очень далекий дивный сад, который однажды, двадцать лет назад, приснился мне во сне, – думаю, это и есть рай, в который, надеюсь, когда-нибудь впустит меня Аллах; видел головы, носы и уши мятежников из крепости Гори, которые прислал в Стамбул наместник Грузии Али-бей, – и одновременно с этим наблюдал, как моя милая Шекюре провожает возвращающихся по домам женщин, остается одна на дворе и плачет обо мне, глядя на очаг.

94

Реис-уль-кюттаб – министр иностранных дел Османской империи.

Книги и ученые старых времен говорят, что у души четыре пристанища: материнская утроба; мир; Место Ожидания, в котором я сейчас пребываю, и рай или ад, в который душа попадет после Судного дня.

Из Места Ожидания прошедшее и настоящее видятся одновременно, и погруженная в воспоминания душа не стеснена пространственными ограничениями. Только выйдя из застенков пространства и времени, понимаешь, какая тесная рубашка – жизнь. Как жаль, что никто, прежде чем умрет, не понимает, что если на том свете воистину счастлива только лишенная тела душа, то на этом свете – лишенное души тело. Поэтому, с грустью наблюдая, как во время моих замечательных похорон понапрасну плачет и убивается по мне милая Шекюре, я молил Всевышнего, чтобы Он даровал нам возможность быть в раю душами без тела, а на земле – телами без души.