Индивидуальные отношения. Теория и практика эмпатии

Если же мы неадекватны, то есть противодействуем происходящему, мы нарушаем в первую очередь гармонию самих себя, собственную гармонию. Действие равно противодействию, только если в отношении всей совокупности процессов неадекватное действие данного распределится по маленькой, ничтожной толике, то противодействие в отношении неадаптивного процесса придется на него одного. Образно говоря, поступая противоестественно, человек пытается создать на море десятибалльный шторм, дергая руками и ногами. Из этой затеи вряд ли что-то выйдет. Но окажись он в море в десятибалльный шторм, тот с ним очень быстро справится. Напротив, естественное функционирование, которое мы обретаем, приобщаясь к реальности индивидуальных отношений через актуализацию нашей сущности, дает нам куда больше шансов не только выжить, но и получить от акта жизни удовольствие. Синхроничное существование с прочими процессами через индивидуальные отношения предупреждает неизбежные конфликты неадекватного функционирования, свойственного для формальных – содержательных отношений, что позволяет достичь максимальной степени адаптивности.

Следующий пункт – гармонизация содержательности. Мы уже не раз говорили о том, какие «подвохи» таит в себе содержательность, – то же самое отождествление, трисубъектность и так далее. Взять для примера хотя бы феномен «показательного наказания» («чтобы другим было неповадно…») – только содержательность могла изобрести нечто подобное: избыточное наказание одного, чтобы добиться эффекта от другого. Это неправильно, ведь если некое воздействие неотвратимо, то его должны испытывать все, кто совершил действие, провоцирующее это воздействие, а если оно «отвратимо», то, следовательно, оно произвольно, то есть привнесено и надумано. А если оно привнесено и надумано, то оно ничего не стоит и не имеет, по сути, никаких прав. Об этом же говорит и тот факт, что воздействие, осуществляемое в отношении наказываемого, в данном случае превышает то, которое должно было бы быть, если бы не было других. Но какое отношение эти другие имеют к наказываемому? Почему наказывается именно он, а не кто-то из числа других? Содержательность продуцирует ошибки.

Но, кроме того, содержательность нивелирует ценности – содержательность вотчина мира идей, в ней нет приоритетов – множество дутых пузырей и никакого почтения к тому, что действительно его заслуживает. Поэтому нет ничего странного в том, что содержательность часто становится корнем психологических проблем: «надо поступать таким-то образом», «у меня не было выбора», «я не мог поступить иначе», «я такой человек», «это мой характер»… Содержательность мертвым грузом ложится на, если так можно выразиться, – днище процесса человека, и когда ее количество достигает критической точки, он останавливается, тонет, гибнет.

Философов часто обвиняют в том, что их идеи не могут быть воплощены в жизнь, что они суть умозрительные конструкции. Те, в свою очередь, демонстрируя всем своим видом глубокое знание жизни, разводят руками – «А что мы можем поделать?…» Возможно, противопоставление содержательности и несодержательности выглядит со стороны подобным образом. Но это не так. Действительно, содержательность не дорого стоит, но дорого возьмет, и отказ от нее необходим, она должна находиться на том месте, которое заслуживает. А то, что большая часть философских идей описательна по своей сути, не технологична, – это другой разговор. Здесь же речь идет не об описании реальности, а о механизмах взаимодействия с ней. Л.Н. Толстой однажды записал в своем дневнике, что легче создать десять томов, чем воплотить в жизнь одну идею. Это так, поскольку мир идей, как правило, не дает нам инструментов, по большей части он создает правила, призванные защитить человека от действий, способных столкнуть его с содержательностью (вступить в противоречие с содержательностью), но этим они лишь увеличивают объем содержательности и параллельно с этим парализуют самого человека.

Необходимо разделять мир идей и мир эйдосов, содержательное и несодержательное. Первое, как это ни парадоксально, уводит нас от реальности в плоскость «надстройки», функционирующей по своим правилам, которые не отвечают истинной «логике вещей». Второе – несодержательность, напротив, приближает нас к реальности. Это примерно то же самое, как соотнесение видимого действия и мотива. Разумеется, видимое действие производит на нас больший эффект, нежели лежащий за ним мотив. Но если мы хотим правильно оценить это действие, мы должны оценивать мотив, а не действие. Поскольку действие может быть и нежелательным в данных условиях и для данных обстоятельств, но это не отменяет ценности мотива. Содержательность же всегда путает эти вещи, мы теряем главное и оцениваем его, исходя из «конъюнктуры» содержательности, которая не зависит от субъекта деятельности.

Фредерик Пёрлз описывает интеллектуализацию как один из механизмов прерывания, иными словами, как срыв адаптации. Это уход от реальности, который не решает возникшую проблему, но создает дополнительные – затрудняет подступы к ней. От содержательности надо избавиться, но это не самоцель, это лишь один из этапов пути. Мы должны уйти от содержательности, чтобы затем вернуться к ней, но обладая истинными ценностями и приоритетами, так сказать – «правильной ориентацией». Именно это дает нам возможность структурировать ее корректно и эффективно функционировать в ней. Идеи не дают нам такого ценного инструмента обращения с содержательностью. Как приоритеты – все идеи равноценны друг другу, а на всякий тезис с неизменностью приходится его антитезис, на всякую теорию миллион опровержений – что называется, «это с какой стороны посмотреть». А эйдосы – это данность, и в этом их ценность, они относятся к пространству действительно реального и не допускают разного толкования, что создает фундамент для единства коммуникативного пространства.

Индивидуальные отношения позволяют приблизиться к до-содержательным сущностям. Теперь отношения между человеком и содержательностью находятся в иной плоскости, имеют «другую логику»: теперь он строитель и архитектор, содержательность – строительные материалы. И если прежде человек был не способен к дифференцировке и сопротивлению, был слабым и беззащитным перед лицом содержательности, которая представляла собой беснующуюся стихию и диктовала ему свои условия, то теперь ситуация изменяется кардинальным образом. В процессе движения от центра к периферии, от сущностей вещей к их содержательному облику, происходит реструктуризация этого содержания, возникающая система оказывается куда более функциональной и непротиворечивой. Это как настройка инструмента, как наведение порядка после урагана: главное занимает свое место – главного, наносное, пустое, второстепенное относится дальше и дальше от центра. Такая систематизация содержательности – это ключ к адаптивному функционированию.

Глава седьмая Формы проявления индивидуальных отношений

Полные индивидуальные отношения

Индивидуальные отношения это не какая-то фиксированная данность, которую можно положить в карман и время от времени извлекать оттуда по собственному усмотрению для удовлетворения духовных нужд. Индивидуальные отношения – нечто куда более значительное: сам факт способности человека вступать в эти отношения свидетельствует о высоком уровне развития его личности. По большому счету, они – способ бытия личности, вышедшей на уровень так называемых «вторичных моделей», описанных нами в книге «Развитие личности»⁴⁷.

Индивидуальные отношения преображают человека, изменяют его мировоззрение и мировосприятие, определяют приоритеты, ценности, направленность его активности и деятельность, соответственно. Под формами проявления индивидуальных отношений мы понимаем степень, если так можно выразиться, вовлеченности человека в реальность индивидуальных отношений. Это позволяет выделить две основные группы (формы) индивидуальных отношений, а именно – полные и неполные индивидуальные отношения. Но также говорить и о транзиторных индивидуальных отношениях, которые может пережить любой человек вне зависимости от уровня развития его личности, но которые не влекут за собой длительных и значимых изменений в его личностной организации.

Под полными индивидуальными отношениями следует понимать такие индивидуальные отношения, которые в полной мере соответствуют всем приведенным выше критериям индивидуальных отношений – изменение способа существования, специфическое гештальтирование, аннигиляция структур личности, адаптивность. Достижение же этих изменений – дело непростое и встречается нечасто, ведь очевидно, что если отношения соответствуют всем этим критериям, то мы имеем дело с особенным существованием, которое, например, в буддийской традиции, получило название «просветления», «прекращения страдания», хотя, вероятно, здесь применимы и другие аналогии. В любом случае это говорит о высочайшем уровне развития личности, перерождении сущности человека, переходе ее в новое качество.

Критерием, позволяющим отличить полные индивидуальные отношения от неполных, является одновременно переживаемая человеком генерализованная и недифференцируемая общность его индивидуальных отношений с миром, другими и самим собой. В тот момент, когда теряется эта граница, разделяющая индивидуальные отношения человека с самим собой, с другими людьми и с миром, его окружающим, он достигает полных индивидуальных отношений.

Притягательность конкретной индивидуальности, с которой мы находимся в индивидуальных отношениях, очень сильна и потому приоритетна, благодаря чему чаще всего мы находимся в каком-то одном виде индивидуальных отношений – то ли с другим человеком, то ли с миром, то ли с самим собой – и отмечаем индивидуальность отношений с конкретной индивидуальностью. В реальности полных индивидуальных отношений сущностность человека раскрывается максимально широко и границы «вещей» исчезают. Все в сущем одномоментно ощущается одинаково значимым и индивидуальным, сама же личность приобретает своеобразную внешнюю неизменность. «Лишь тот человек действительно велик, – пишет С. Вивекананда в своей “Философии йога”, – чей характер велик и неизменен во всех обстоятельствах жизни»⁴⁸. Когда речь идет об индивидуальных отношениях с другим человеком – это всегда именно пара, двое, но не трое и не пятеро. Если в пространстве отношений появляется кто-то третий, они в значительной степени искажаются, но при полных индивидуальных отношениях это уже не имеет значения – хоть два, хоть три, хоть пятнадцать. Человек, достигший способности к полным индивидуальным отношениям, видит единство окружающих его сущностей через их сродство, общий признак – индивидуальность каждой из них.