Инферно Габриеля

Джулии показалось, что она вот-вот растает и превратится в лужицу, как героиня одного мистического фильма.

— Добрый вечер, мисс, — приветствовал ее бармен. — Что желаете выпить?

— Вы могли бы сделать «Флиртини»?

— Конечно, мисс. Прошу вас немного обождать.

— Какое интересное название для коктейля, — шепнул Габриель, наклоняясь к ее уху. — Где же мисс Митчелл успела попробовать этот деликатес?

— В Интернете. Наткнулась на рецепт. Малиновая водка, клюквенный сок и ананас. Должно быть, чертовски вкусно.

Габриель усмехнулся и пожал плечами.

— Ваш коктейль готов.

Бармен подал ей бокал, украшенный ломтиком ананаса.

— Сэр, а что вы желаете выпить?

— Мне бокал тоника. И добавьте туда немного лаймового сока.

— Ты решил ограничиться тоником? — удивилась Джулия.

— Дома нас ждет бутылка редкого вина. Я потерплю. Кстати, бокалы можем взять с собой. Мы здесь сегодня единственные гости.

— Мне этого бокала хватит на весь вечер. Я не думала, что «Флиртини» такой крепкий.

— Джулианна, весь мир принадлежит нам. Сегодняшний вечер посвящен тебе… и твоим желаниям. — Он подмигнул ей и повел к эскалатору. — Выставка этажом ниже.

На эскалаторе Габриель развернул ее к себе лицом:

— Ты бы знала, как я по тебе соскучился. Дни тянулись еле-еле, но ночи были еще хуже.

— И я по тебе соскучилась, — призналась Джулия.

— Меня так и тянет увести тебя на выставку мебели Викторианской эпохи.

— А почему именно туда?

— Потому что только там есть кровать под балдахином.

Джулия хихикнула и опустила глаза. Она знала, что Габриель умеет владеть собой и это всего лишь шутка. Однако в его шутке было что-то… зовущее. Скрытое приглашение в запретный пока мир.

Габриель внимательно следил за ней, мысленно обещая себе впредь быть осторожнее с шутками.

Профессор Эмерсон не только финансировал выставку флорентийского искусства, но и принимал самое живейшее участие в выборе экспонатов. Водя Джулию по залам, он давал краткие пояснения. Вообще же, сейчас они напоминали пару влюбленных подростков, которых холод и непогода прогнали с улицы в пустые залы музея. Тепло, светло, и никто не мешает целоваться.

Когда Джулия допила свой «Флиртини», Габриель поставил ее пустой бокал на ближайший подоконник, и они пошли дальше. Теперь ничто не мешало им держаться за руки. Габриель был счастлив. Джулия была его сиреной, голосом, которому невозможно противиться. Он гладил ей щеки, шею, плечи, возбуждая ее и возбуждаясь сам.

Они долго простояли возле полотна Филиппо Липпи «Мадонна с младенцем и двумя ангелами». Они оба восхищались этой картиной.

— Правда здорово? — спросил он, слегка упираясь подбородком в плечо Джулии.

— Удивительная картина. Смотри, какое безмятежное лицо у Мадонны.

— Совсем как у тебя, — шепнул Габриель, слегка щекоча носом ее ухо.

— Габриель, не подавай дурной пример ангелам, — засмеялась Джулия.

Он тоже засмеялся и провел языком по ее щеке.

— Тебе хорошо здесь… со мной? — спросил Габриель.

Вместо ответа Джулия зарылась пальцами в его волосы. Это был лучший ответ. Габриель снова обнял ее, и его руки сами собой заскользили к ее пояснице.

— Ты настоящее произведение искусства. Да, Джулианна, ты истинный шедевр. С днем рождения, дорогая.

Чтобы не смущать ангелов с картины Липпи, они отошли к другой стене и стали целоваться там. Их языки медленно ласкали друг друга. Какое это наслаждение — оказаться вдвоем почти в пустом музее. Габриель целовал ей губы и щеки, постепенно двигаясь вместе с нею в угол зала… пока ее спина не коснулась стены.

— Ты… не против? — спохватившись, спросил он.

Она молча покачала головой.

— Если для тебя это… слишком, так и скажи. Я умею вовремя останавливаться… но ты мне очень нужна.

Джулия обняла его за шею и притянула к себе.

Габриель в который уже раз удивился, насколько их тела созданы друг для друга. Они просто обязаны были встретиться в этом мире. Теперь его руки путешествовали по ее бедрам. Джулия прижималась к нему все крепче. Все это время их языки метались в пространстве сомкнутых ртов, но так и не могли насытиться. Потом его руки перешли запретную черту и замерли на ее прекрасных упругих ягодицах. Габриель осторожно сжал ей ягодицы, и Джулия застонала от удовольствия.

— Ты совершенна. Каждая частичка тебя. Но это… — Габриель вновь сжал ее ягодицы и с удвоенной силой возобновил поцелуи.

— Профессор, вы хотите сказать, что вам понравилась моя задница? — игриво спросила Джулия, покраснев от слова, которое она считала не слишком приличным.

— Ты можешь хотя бы здесь не называть меня профессором?

— Почему?

— Потому что я не желаю думать обо всех этих университетских регламентах, которые сейчас нарушаю на каждом шагу!

Джулия сразу перестала улыбаться. Габриель мысленно выругался.

— У меня язык не поворачивается назвать столь прекрасную часть твоего тела задницей. Нужно придумать новое слово, которое будет обозначать только божественные округлости твоих ягодиц.

Джулия засмеялась, и ее ягодицы получили новую порцию ласки.

«А вы, профессор Эмерсон, оказывается, знаток не только грудей, но и задниц тоже».

Она слышала, как колотится его сердце. Он слышал, как колотится ее сердце. У нее сбивалось дыхание, но сейчас это ее ничуть не пугало. Она любила этого человека. Давно. С тех пор, как семнадцатилетней девчонкой увидела его. Как он тогда был нежен с нею. В ту ночь она была готова отдать ему все, и плевать на последствия. Какие именно? Она не знала и не хотела знать.

Где-то в глубине сознания Габриель понимал: ему нельзя было переходить «поясничную черту». Он хорошо помнил, чем в его прежней жизни кончались «ягодичные» ласки. Его правая рука уперлась ей в бедро. Габриель осторожно поднял ногу Джулии и обвил вокруг своего бедра. Джулия прижалась к нему. Это было нечто вроде эротического танго на одном месте. Что-то твердое и жаркое уткнулось ей в промежность и зашуршало тканью платья. Джулия вдруг подумала: наверное, она перестанет краснеть даже раньше, чем отдастся Габриелю. Она наслаждалась этими недвусмысленными движениями и не стыдилась признаваться в этом себе.