Инферняня
Шрифт:
Когда мы приблизились, Петер вскочил и побежал к нам.
— Мы едем домой, — объявила ему Вивиан, обнимая его и целуя то в макушку, то в щеки.
Мы с Томасом уселись в такси, Вивиан, Швайгер и Петер — в мерседес.
Томас для вида сел на место шофера: хотя Гера сказала, что такси само отвезет нас куда надо, но шокировать людей и тем более, полицейских, нам не очень-то хотелось.
Я тепло попрощалась с Петером. Вивиан сказала, что когда они будут по делам в Нью — Йорке, няней она наймет только меня. А еще сказала, что когда мы с Томасом будем в Лос — Анджелесе, то добро пожаловать
Как мы добирались до Нью — Йорка, я не помню — я заснула, едва мы вылетели из тумана, скрывавшего Олимп. И проснулась только когда Томас открыл дверцу с моей стороны и сказал:
— Приехали, Алисия.
Я разлепила веки и увидела дверь моего подъезда с тусклым фонарем под козырьком. А, в Нью — Йорке же еще ночь. Я взглянула на свои часы — первый час. Пришлось сделать неимоверное усилие, чтобы вылезти из машины и потопать к этой двери.
Но тут уже меня окончательно разбудили — в дверях я столкнулась с миссис Трюфельс, выносившей мешок с мусором. Увидев меня, она его выронила, замахала на меня руками, что-то забормотала, вытащила из-за пазухи крестик, выставила его перед моим носом, а потом, ко всему этому, запела какой-то псалом.
Вид что у меня, что у Томаса, был, конечно, еще тот: одежда в лохмотья, в грязи, а что там у меня с лицом и прической — и представить страшно. У Томаса волосы как всегда аккуратно и модно торчали в разные стороны, а мои длинные, по ощущению, должны быть как воронье гнездо.
Но все же. Все же. Не псалмы же при виде нас петь?
Но не успела я задать этот вопрос миссис Трюфельс, она схватила мусор и заскочила обратно в подъезд.
Я повернулась к Томасу:
— Я ужасно выгляжу?
Томас открыл мне дверь, пожал плечами:
— Не до такой степени.
Мило. Мило.
Лифт долго не приходил (может, Трюфельс его застопорила?) и мы поплелись пешком. Сколько же лестниц мы одолели за эти три дня? Меня уже в альпинисты, наверное, записать можно.
Но когда мы поднялись до пятого этажа, мы забыли о Трюфельс: между перилами, с шестого этажа свешивались, теснясь, огромные глянцевые зеленые пальмовые листья.
— Хм, — сказал Томас и не пошел к себе, а поднялся вместе со мной на шестой.
На площадке моего этажа нас и ждала пальма. Настоящая, гигантская пальма — ствол ее выгнулся дугой под потолок, а широкие сочно — зеленые блестящие листья лежали на перилах. Из-под листьев краснели апельсины величиной с футбольный мяч, желтели метровые бананы, золотились ананасы размером с ведро. Два огромных красных цветка — метелки ввалились в кабину лифта, заклинив дверь.
И все это гигантское растение росло из крошечного глиняного горшка, стоявшего в ряду других горшков миссис Трюфельс. В тех жили себе спокойно обычные растения обычной величины.
— Может, они не настоящие? — пробормотала я, протягивая руку к фруктам.
Но на ощупь они были совсем настоящие. И потом, по площадке разливался такой коктейль ароматов!
— Похожи на настоящие, —
сказал Томас.— И почему их никто не сорвал, — сказала я и, обхватив ананас, потащила его к себе.
— Давай я, — сказал Томас и сорвал его: — Тяжелый.
А на месте ананаса тут же появился бутон, стал расти и через несколько секунд перед нами уже раскрывался красный многоярусный цветок.
— Потрясающе, — сказал Томас. — Мы идем? Мне тяжело.
Я кивнула и зашарилась по карманам в поисках ключей.
Томас занес ананас ко мне в кухню, и едва я размечталась о том, что можно будет выходить себе в подъезд и рвать каждый день фрукты, как он заявил:
— К ночи постараемся ее убрать. Лишь бы газетчики не налетели.
— Куда еще убрать?! — возмутилась я. — Зачем?
— Это ведь наших клиентов дело, — сказал Томас, устало прислоняясь к кафельной стене.
— Почему это?!
— Если ты не забыла, это у тебя из кухни ведро амброзии пропало. А пальма выросла в трех шагах от этой самой кухни.
— Ты хочешь сказать, кто-то пальму амброзией полил?
Томас только кивнул, потом сказал:
— Ну, отдыхай, — и ушел.
На то, чтобы привести себя в порядок, я потратила час. А потом свалилась как убитая и продрыхла до полудня.
Потом пошла в булочную, потому что есть в доме, кроме ананаса, было нечего. И по пути решила заглянуть к миссис Трюфельс, узнать, что это вчера на нее нашло.
Я стояла на площадке, придумывая причину визита (Не скажешь же: „Я пришла выяснить, не свихнулись ли вы?“), когда дверь ее квартиры открылась и оттуда вышел Томас.
— Скажи маме спасибо за рецепт, Томас, — сказала миссис Трюфельс. Потом она увидела меня и, на секунду замявшись, сказала спокойно: — Привет, Алисия.
— Здрасьте, — сказала я.
У нее дернулся глаз, но она улыбнулась и сказала:
— Ты ко мне?
— Нет, — сказала я.
— Хорошо, — сказала она, тщетно пытаясь скрыть радость, и закрыла дверь.
— И что? — сказала я Томасу.
— Пойдем, — кивнул он в сторону моей двери.
— Я в булочную, — сказала я.
— Ага. Расскажу по пути.
И Томас рассказал, почему я напугала миссис Трюфельс.
И дело было не во мне. А в Селии с Мосиком.
Три дня назад миссис Трюфельс видела, как Селия, с Мосиком на руках, зашла ко мне в квартиру в мое отсутствие, и беспечно не захлопнула дверь. Любопытная Трюфельс подкралась и увидела, как Мосик выпил из кастрюли и вырос прям на глазах.
Незваные посетители ушли, оставив бесценную бутыль в прихожей.
А Трюфельс, в отчаянном порыве преодолев страх, пошла в крестовый поход против нечисти. Схватила бутыль и вылила все в горшок на площадке, как она всегда поступала с виски мужа — выпивохи.
(Заставила же она нас побегать, эта Трюфельс. Могла бы и не лазить по чужим прихожим. И не тырить чужие бутылки!)
И с того дня она считала, что я вожусь с бесовскими отродьями. (Ну, она почти угадала). Томас обелил меня как мог. Сказал, что меня не было дома. (И это, между прочим, было правдой — я гуляла в парке с Петером.) Сказал, что я растяпа и забыла закрыть дверь. Потом он попытался намекнуть ей, что в бутыли, скорее всего, была какая-то химия, украденная у военных.