Информационная безопасность человека

В повседневной коммуникации в качестве отвлекающего маневра может быть использовано не только любое переключение темы, но любой жест и любое действие.

Подобные способы получают стереотипную фиксацию: «смотри, вон птичка полетела», «ой, у меня что-то голова закружилась», неожиданные слёзы, прикосновения. Собеседнику необходимо соизмерять важность темы, о которой шла речь, и той, на которую его стремятся переключить. И уже на базе этого представления делать выводы: необходим ли возврат к актуальной теме, а если да, то в какой форме, или можно её без ущерба для себя оставить.

Следует помнить, что использование в разговорной речи отвлекающего маневра – это показатель того, что собеседник не желает или не считает возможным развивать определённую тему в данной ситуации. Само знание об этом является существенной информацией, на базе которой можно строить собственное поведение с большей эффективностью. Для внимательного наблюдателя использование отвлекающего маневра многое сообщает о собеседнике.

1.2.4. Ложь

Ложь – это целенаправленное сообщение приёмнику такой информации, содержание которой фиксирует ситуации, не имеющие места быть в действительности. Из всех приёмов дезинформации на лжи более всего сосредоточено внимание аналитиков. Это связано с проявлением диктата языка. В частности, с тем, что для языковой картины мира противопоставление «ложь – правда» является одним из центральных и неизменно актуальных. Это постоянно проявляется во всех без исключения сферах жизни, разговорной речи, фольклоре, литературе и всех видах искусства.

Из посвященных лжи и правде в их различных пониманиях художественных текстов можно составлять библиотеки. Для примеров из различных культурных традиций можно привести «Сказку о Правде и Кривде», анонимную «Повесть о Горе и Злосчастии», пьесу Д. Килти «Милый лжец», песню В. Высоцкого «Баллада о Правде и Лжи», роман С. Фрая «Лжец» и т. д.

Неизменный интерес человечества к этим категориям, по степени популярности приравненным к таким парам, как жизнь и смерть, любовь и ненависть, – бесспорное свидетельство их актуальности. И в то же время показатель того, что сами понятия уже не существуют в своём чистом (природном) виде. Они обросли множеством различных интерпретаций, через призму которых мы их воспринимаем. Это существенно затрудняет верное понимание, осложняет его оценочными суждениями. Для того, чтобы непредвзято определить истинную природу лжи, нужно отвлечься от сопровождающего её шлейфа культурных интерпретаций. А это сделать невозможно.

Представительное количество самой разной по качеству литературы вовсе не говорит о том, что ложь в каком-либо из перечисленных аспектов описана исчерпывающе полно. Остаются неразрешенные вопросы. Основной из них: возможность эффективного распознания лжи. Ответ на него парадоксален. С одной стороны, ложь всегда и безусловно обнаруживается – тайное всегда становится явным. С другой же – выявление лжи, подчас, требует времени. Однозначно надежных и верных на сто процентов способов моментального выявления лжи до сих пор нет. Об этом следует помнить. И, соответственно, критически относиться к советам определять ложь по какому-либо одному признаку: опущенным глазам, прикрытому рукой рту и т. п. Только комплексная оценка поведения говорящего и анализ материала, сопряженные со знанием об авторе, позволяют сделать правильный вывод.

Точно так же, как есть люди с абсолютной грамотностью, есть люди со способностью чувствовать ложь. Эти качества могут быть врожденными и приобретенными. Человек в равной мере способен и научиться грамотно писать, и научиться безошибочно распознавать ложь. Но второе умение предполагает гораздо больший объем знаний и отсутствие однозначно сформулированных правил. Оценка информации как истинной или ложной всегда связана с общей оценкой (верным восприятием) характера конкретного коммуникативного взаимодействия, с детальным знанием теории коммуникации.

Ложь никогда не висит в воздухе, не выступает сама по себе, обособленно и самостоятельно, в отрыве от всего остального. Она всегда находится в жестком взаимодействии с окружающими её узкими и широкими контекстами. Эти взаимодействия специфичны, они не такие, как в случаях, когда в те же самые контексты включена правда. Умение видеть специфичные для лжи (производимые ею) деформации контекстных взаимодействий и есть умение распознавать ложь. Верно она может быть определена не по тем признакам, которые сама в себе содержит, а по тому, как контактирует с окружающим сегментом мира.

С вопросом о распознавании лжи тесно связана еще одна неразрешенная в данное время теоретическая проблема. Её можно сформулировать так: имеет ли ложь сама по себе (сама в себе) набор отличительных признаков, однозначно и без вариантов противопоставляющих её правде. Иными словами: можно ли обнаружить (выявить) такие критерии, применив которые, после рассмотрения любых взятых изолированно высказываний (фрагментов текстов), можно однозначно сказать: здесь – ложь, а здесь – правда. Исследователи на этот вопрос отвечают по-разному, но на практике таких бесспорных критериев пока никто не предложил.

Если такие критерии в реальности всё же существуют, то они, вероятнее всего, не проявляются в речевых единицах непосредственно (эксплицитно). Они могут быть связаны с законами семантической сочетаемости и глубинным синтаксисом. То есть со структурами, которые рядовыми носителями языка не воспринимаются, не отслеживаются и не идентифицируются.

Ложь в СМИ часто называют геббельсовской пропагандой, хотя она существовала задолго до Геббельса и не является отличительной чертой исключительно фашистских информационных технологий. В письме от 17 мая 1521 г. Макиавелли заметил: «Долгое время не говорил я того, во что верю, никогда не верю я и в то, что говорю, и если иногда случается так, что я и в самом деле говорю правду, я окутываю ее такой ложью, что ее трудно обнаружить». Строится прием по принципу: чем невероятнее ложь и чаще она повторяется, тем в неё быстрее поверят. Артур Кёстлер в «Автобиографии» описывает противостояние двух пропагандистских машин (коммунистической и фашистской) во времена испанской войны (1936 г.); примечательно, что обе базировались на лжи.

Журналистов-международников из СССР (были среди них и достойные люди) называли, как они сами в том признавались, помоечниками. И это закономерно – они должны были сообщать только негативную информацию и лгать. Об этом с иронией в книге «Американа» вспоминают П. Вайль, А. Генис, описывая разрушающееся здание в Нью-Йорке: «Это один из тех домов, которые охотно фотографировали советские журналисты, снабжая снимки зловещими подписями: «А всего в нескольких кварталах отсюда – богатые особняки пятой авеню…». Благодаря работе таких журналистов вся наша страна считала, что в Америке образование и медицинское обслуживание платные, негры бесправные, безработные умирают с голоду и т. д. Следует отметить, что для эффективной реализации этого приема необходима тотальная изоляция социума и абсолютная монополия государства на СМИ, то есть господство того, что Д. Андреев называл монокультурой, а А. Галич характеризовал строчками «И даже в области балета мы впереди планеты всей». А.Д. Сахаров в воспоминаниях констатирует: «Десятилетиями советским гражданам внушается, что наш строй, наша экономическая система, уровень жизни, социальная структура, система образования и здравоохранения и т. д. – несравненно превосходит то, что существует в мире капитализма».

Западные журналисты не оставались в долгу и отвечали встречной ложью: навязывали стереотип восприятия СССР в качестве страны вечно покрытой снегом, где по улицам бродят медведи, а единственной обувью граждан являются валенки, или как Верхней Вольты с ядерной боеголовкой. Ложная информацию распространяется повсеместно.

Соратник Гитлера А. Шпеер в своем последнем слове на Нюрнбергском процессе признал: «С помощью таких технических средств, как радио и громкоговорители, у восьмидесяти миллионов людей было отнято самостоятельное мышление». В упоминавшемся романе В. Войновича редактор районной газеты выходит на улицу и оказывается среди совершенно незнакомого ему мира: «На страницах его газеты жизнь рисовалась совершенно иной. Это была жизнь общества веселых и краснощеких людей, которые только и думают о том, как собрать небывалые урожаи, сварить побольше стали и чугуна, покорить тайгу, и поют при этом радостные песни о своей баснословно счастливой жизни. // Люди, которых видел Ермолкин сейчас, слишком уж оторвались от изображаемой в газете прекрасной действительности. Они не были краснощеки и не пели веселых песен. Худые, калечные, рваные, с голодным и вороватым блеском в глазах, они торговали чем попало: табаком, хлебом, кругами жмыха, собаками, кошками, старыми кальсонами, ржавыми гвоздями, курами, пшенной кашей в деревянных мисках и всяческой ерундой.»

Ложь применяется для оправдания определенных политических шагов руководства страны. Ложь может настолько прочно укореняться в общественном сознании, что приобретает характер исторического символа. Например, выстрел крейсера «Аврора», воспринимавшийся как сигнал к штурму Зимнего дворца и «начало новой эры». Обсуждение природы таких символов в глазах власти становится вопросом не семиотики, истории или культурологии, а предметом идеологии. Попытки адекватно описать прототип символа воспринимаются в качестве покушения на существующие идеологические устои.

Для распространения ложной информации используются самые разные каналы. Например, во времена СССР каждому оказавшемуся за рубежом гражданину вменялось в обязанность создавать максимально положительный образ страны. Распространяется ложная информация и при помощи слухов. Для распространения лжи организуют «утечки информации». Ложь активно используется и там, где нет монополии на СМИ.

Между прямой ложью и замалчиванием определенных фактов подчас сложно провести четкую границу. В ряде случаев также сложно провести четкую границу между ложью и ошибкой. Выше было указано, что они отличаются друг от друга преднамеренным – непреднамеренным характером. И теоретически это однозначный и четкий критерий разграничения. Но на практике степень преднамеренности может быть неясной, то есть известной только источнику информации.

Примечательно, что в российском обществе представление о том, что СМИ, реклама и представители высших государственных структур лгут, стало одним из устойчивых стереотипов массового сознания.

В повседневной коммуникации, если речь идёт об общении с близкими людьми, распознание лжи часто не представляет сложности, потому что общий контекст взаимодействия и знание особенностей поведения собеседника сигнализируют о случаях, когда он лукавит. Гораздо сложнее распознать ложь, продуцируемую незнакомым человеком. Тут нет общих рекомендаций. Не поможет даже внимательное знакомство с сериалом «Обмани меня» («Lie to me»). Общие рекомендации представлены далее.