Инквизиция на выезде

И приснилось Юлию, что он в ночном лесу, пробирается сквозь чащу сам не зная куда. Темные деревья окружают, запутывают его, ноги тонут в снегу, да еще мантия эта мешается, чтоб ей! Он продрог до костей, рук — ног не чувствует и жаждет лишь одного — согреться. Ночную темноту пронзает желтый свет луны, и в этом лунном свете Юлий видит, что меж деревьев повсюду, куда ни глянь, могильные памятники стоят. Простые столбики, выструганные то ли из сосны, то ли из ели. И много их тут, в лесу, будто весь лес усеян могилами. «Странно как, — думает Юлий, — не было ли здесь какого сражения? Откуда столько могил?»

Он забывает про холод, про сырую мантию и бредет меж памятников, осматриваясь. Здесь людские, там гномьи, а чуть поодаль тролльи камни. Кто же их всех до смерти довел? Вдруг впереди, среди деревьев Юлий видит свет. Он забывает про могилы и спешит к этому свету.

И с каждым шагом свет за деревьями становится все ярче и смотреть туда уже нет сил. Юлий прикрывает глаза рукой, но, словно завороженный, идет вперед, на свет. Будто тот притягивает его неведомой силой. Вот уже деревья расступились, и перед Юлием открывается заснеженное поле, а посреди того поля золотится пентаграмма. Внутри пентаграммы стоит демон. Не настоящий, а будто сотканный из воздуха. Черные, как угли, глаза, влекут, околдовывают. Смуглое, словно опаленное жаром преисподней, лицо пугает. Образ демона страшен, но притягателен.

Юлий быстро провел рукой возле глаз и скороговоркой прочитал молитву Русалке — заступнице. В ответ демон язвительно расхохотался:

— Неужели ты думаешь, что я испугаюсь глупой и никчемной молитвы? Только дураки могут поклоняться Русалке, надеясь на жизнь вечную. Она знает, как привлечь, заманить и пленить ваши души. И вы, словно овцы, идете за ней без оглядки.

— Чего тебе, демонское отродье? — хрипло крикнул Тюльп. — Надеешься сбить меня с пути истинного? Не желаешь, чтобы я души грешные обратил к вере праведной?

— Тебе не надоело выражаться столь высокопарно? — демон смеялся над ним, чтоб ему пусто было.

Тюльп ощутил, как в груди поднимается огненный жар негодования и злости:

— Ты вместе с приспешниками соблазняешь и отвлекаешь темный народ от веры истинной. Вынуждаешь грешить, предаваться колдовству и другим непотребствам.

— Когда ты вожделеешь прекрасную чародейку, это моя вина, брат Тюльп? А когда почтенный Сульфий украшает свои покои дорогими гобеленами, посудой золотой и серебряной, это я его вынуждаю? Открой глаза и осмотрись, где ты живешь. Вы грешите по своей природе. И каждый из вас, смертных, грешен, ибо такова ваша суть. И не перекладывай на меня вину за свои грехи. Лучше послушай, зачем я тебя призвал сюда.

Тюльп недоверчво глянул на демона. Как бы не ляпнуть чего неподходящего. Не осрамить истинную веру перед этим средоточием всех грехов.

— Моя врагиня Русалка задумала извести дочь мою и отправила за ней грозных умертвий. Помоги моей дочери разделаться с ними, и я не останусь в долгу. Исполню одно твое желание.

— Снова ложь, — выкрикнул Тюльп. Огонь в его груди полыхал сильнее прежнего. — Русалка — божественная сущность. Царица небесного свода. Все грешное и мерзкое далеко от нее, как луна и звезды от нас. Не могла она призвать умертвий. Это твои отродья. Тебе и отзывать их.

— Я не могу проникнуть в мир живых. И не в моих силах защитить дочь от умертвий. Потому и обращаюсь к тебе, брат Тюльп. Помоги моей дочери. Спаси ее, и тебе воздастся по заслугам.

— Русалка обещала мне достойную жену и сытую жизнь, если я десять лет буду верой и правдой служить ей.

— В этом все коварство этой злобной твари! — рыкнул демон. Угли — глаза полыхнули огнем. — Нет, чтоб сразу одарить, ничего не прося взамен. Десять лет службы — немалый срок.

— А чем ты лучше? Требуешь от меня сражаться с умертвиями, чтобы защитить дочь. Да я знать не знаю, кто она такая и как я могу спасти ее.

— Эрика Миллер, чародейка — моя дочь, — крикнул демон. — Девушка, которая приютила тебя. Спасла от холода и голода. Ты ей поможешь?

Тюльп недоверчиво уставился на демона. Врет он. Красавица Эрика не может быть дочерью столь мерзкой сущности. Демон будто услышал мысли брата Юлия и заговорил вкрадчиво, но твердо:

— Я не всегда был демоном. Когда-то моя жизнь проходила на земле, где я познал любовь, и печаль, и потерю. Эрика — все, что осталось в память о той моей жизни. И я не отдам ее в хищные руки коварной Русалки. Ты спасешь мою дочь? Клянись!

Тюльп вздрогнул и быстро кивнул, словно боялся — откажется, и демон тут же утащит его в преисподнюю, где будет жарить на огне до скончания времен. Юлий было открыл рот, чтобы поклясться, но тут его неудержимо потянуло назад, в темноту леса. Будто невидимая рука тащила его меж деревьев, подальше от золотого света и черноглазого демона. Тюльп в страхе зажмурился и решил, что за него взялись те самые умертвия, насланные божественной Русалкой. Как бы не оказаться меж двух огней! Пусть Небесная и демон сами разбираются…

А потом он открыл глаза и вновь зажмурился от яркого дневного света, сочившегося сквозь мутные окна. И вздохнул с облегчением. То был лишь сон. Видать, он слишком много вчера съел куриного супа. Или чародейка туда подсыпала колдовской травы?

Юлий лежал на том же соломенном тюфяке, одеяло сползло на пол. А перед ним за столом сидела Эрика и смачно обгладывала куриную ножку из супа. Зеленые глаза, усталые, слегка потухшие, насмешливо глядели на него. Коса девушки растрепалась, босые ноги зябко ежились на голом полу. Грязные сапоги девушка сбросила у порога, чтобы не испачкать пол.

— Горазд же ты спать, брат Юлий, — упрекнула она. — Скоро полдень. Возле твоей телеги уже народ собрался. Всем нужна помощь храмовника. Ты ведь не откажешь своей будущей пастве? Заодно и попытаешься обратить их в свою веру.

Спросонья голова Тюльпа соображала туго, но иронию в голосе девушки он все же уловил. Смущенный и сердитый, он поднялся, схватил телогрейку и скользнул в сени. За спиной ему послышался едкий смешок.

Глава 2

Возле телеги с орудиями пыток толпился народ. С утра грязь малость подмерзла и Юлий чуть не поскользнулся, ступив на застывшую лужу. Раскинул руки и проехался на одной ноге до самой телеги. Все дружно заржали, включая лошадей в конюшне. Щеки и уши предательски покраснели, и Юлий не сдержался:

— Чего уставились? Брата — храмовника ни разу не видали?

Он схватился за телегу, обрел равновесие и обвел сельчан гневным взором. Ближе всех стояла токая, как осиновый прутик, девушка с русой косой, перекинутой через плечо. Ее глаза — голубые, с хитринкой — пристально глядели на Юлия: