Инквизиция на выезде

— Отчего же не видать? Не далее, как в сенокос приезжал храмовник. Толстый, как бочка с квасом. У Велинки останавливался. Еле прокормили его всем селом.

— Пить был горазд. И в карты играть, — буркнул пожилой гном с длинной, до пояса, бородой. — Когда деньги закончились, орудия свои мне продал. Задешево. Я взял — добрая сталь в хозяйстве всегда пригодится.

— Ты посмел использовать священные орудия пыток для низменных целей? — возмутился Юлий.

В толпе послышались едкие смешки. Девушка с косой не выдержала и рассмеялась — звонко, словно колокольчик. Юлий припомнил, как в детстве мать привязывала колокольчик на шею корове, чтобы та не потерялась в лесу. Тот колокольчик звенел нежно и тонко. Сердце пронзила тоска по давно умершей матери. Он вздохнул и вдруг почувствовал, как холодные пальцы девушки коснулись его руки.

— Не серчай на нас, брат — храмовник. Мы — люди простые. Живем небогато, — тихо сказала она, и Юлий вновь покраснел от неведанного ранее чувства.

Он быстро глянул на девушку — ее глаза смотрели участливо, даже ласково. Смущенный Юлий моргнул и вдруг прикрикнул на крупного тролля, который уже вытряхнул содержимое его мешка и теперь с любопытством его рассматривал:

— Положи на место! Как смеешь касаться неверующими руками священных орудий?

— Дык это же простые железки, — пробурчал тролль. То был молодой парень. С низким лбом, густыми бровями и упрямым взглядом. Приземистый, широкоплечий, в чересчур тесном тулупе, явно с чужого плеча. В руках тролль держал кусачки для вырывания зубов. Юлий глянул на орудие и невольно вздрогнул. Это был его первый выезд к неверным. С орудиями пыток он был знаком по книгам, сам еще не применял. И теперь, глядя, как мозолистые пальцы тролля сжимают стальные кусачки, ощутил неуверенность и страх. Что, если он не справится? Не сумеет обратить этих погрязших в неверии сельчан на путь истинный? Тогда прощай его мечты о Русалкиной награде. Не видать ему преданной жены и своего домика на тихой улочке.

— Любезный брат. Твои орудия нам как нельзя кстати, — Юлий глянул на тощего человека с красным то ли от холода, то ли от браги лицом и страдальческим взглядом. — Зуб у меня ноет, сил нет. Ты бы подсобил вырвать?

Юлий вытаращил глаза. Посмотрел на страдальца, потом на кусачки в руках тролля, шумно сглотнул. В воздухе повисла вязкая тишина. Сельчане выжидающе глядели на брата — храмовника. Юлий задумался. Что он теряет? Выдернет зуб, заодно опробует свое орудие. Вдруг, кто из неверующих заупрямится и придется вести его к истинной вере священной пыткой?

— Вырву твой зуб, если пообещаешь выучить благодарственную молитву Русалке, — строго заявил Юлий. Страдалец согласно закивал. Юлий оглядел свою будущую паству и приказал:

— Несите орудия в дом. И воды колодезной два ведра. Негоже рвать зубы грязными руками.

Помогать вызвались трое. Человек с зубом — Мошка, тролль Саня и девушка Иванка. Остальные тоже было ринулись к дому, но Иванка прикрикнула на них, мол, нечего мешаться и пол в доме пачкать. И любопытствующие тут же облепили окна, дабы ничего не пропустить из увлекательного зрелища выдергивания зуба.

Эрике подобное самоуправство квартиранта Юлия совсем не понравилось:

— Нет у вас, храмовников, ни стыда, ни совести. Приютила тебя, брат Юлий, из жалости, а ты гостей теперь будешь водить?

— Эрика, мы только один зуб вырвем и тут же уйдем, — Иванка умоляюще посмотрела на подругу. — На улице жуть как холодно. Брат Юлий с непривычки замерзнет, и придется нам перед храмовниками отвечать, что не уберегли.

— Какая ты, Иванка, бессердечная, — пискнул страдалец Мошка. Юлий усадил его на скамью, кусачки сполоснул в принесенной Саней воде и теперь насухо вытирал вышитым полотенцем. — Храмовника пожалела, а меня тебе совсем не жаль. Как на холоде без зуба остаться?

— Да у тебя этих зубов, как травы в поле, — отмахнулась Иванка. — Сколько ни выдирай, новые вырастут.

— Правда? — Юлий с интересом глянул на разинутый рот Мошки.

— Оборотень он, — вздохнула Иванка. — Когда полная луна, сил нет от его воя. Спать невозможно, хоть уши затыкай.

— Я же не просто так вою, а чтоб унять злостную и нестерпимую тоску, — начал Мошка и вздрогнул — Юлий подцепил шатающийся зуб кусачками и резко дернул. Мошка вытаращил глаза. Посмотрел на зуб, зажатый кусачками, и широко улыбнулся. Посреди рта зияла дырка от вырванного зуба.

— Ты настоящий лекарь, — с уважением кивнул тролль Санька, который все еще держал в руках второе ведро с колодезной водой. — Нам в Грязях такие, ох, как нужны. В самый раз пригодишься.

Юлий и сам удивился, как ловко у него получилось вырвать зуб. Словно всю жизнь только это и делал. С печи раздался звонкий смех — Эрика не в силах сдержаться хихикала в кулак.

— Хорошее у тебя орудие, храмовник, — прошамкал Мошка. — Я к тебе соседа Ельку отправлю. Он который день зубами мается.

Юлий вытащил из кусачек зуб, сунул в руку Мошке и сердито проворчал:

— Я сюда не зубы дергать приехал, а в истинную веру обращать. Чтоб к вечеру всем селом благодарственную молитву выучили. Иначе ни к одному рту больше не притронусь.

— Не боись, выучим, — кивнул Санька и бухнул, наконец, ведро на дощатый пол. Немного воды расплескалось. Иванка метнулась за тряпкой и быстро затерла лужу.

— Наследили мы у тебя, Эрика, — девушка виновато глянула на хозяйку. Та сидела на печи, свесив босые ноги и ухмылялась.

Когда «гости» с благодарностями и поклонами вышли из дома, Эрика спрыгнула на пол и, прищурившись, сказала:

— Не успел явиться — народ к тебе потянулся. Видать, ты и правда неплохой храмовник, брат Юлий.

Эрика подошла к сваленным в углу орудиям, потянула на себя два кольца, соединенных толстой цепью, глянула на Юлия. Храмовник тяжко вздохнул:

— Это чтоб позвоночник вытягивать. В особо тяжких случаях неверия.

— Железки свои на улице держи, — глаза Эрики полыхнули гневом. — Ненавижу пытки. Каждый рожден свободным. Сам решает: верить ему в Русалку или в демона из преисподней. Узнаю, что ты сельчан своими орудиями пытал — в жабу превращу.

Эрика натянула сапоги, куртку и вышла, хлопнув дверью. Юлий глянул на пол в грязных следах, взял тряпку и приступил к уборке.

Жить в Непролазных Грязях оказалось не так уж и плохо. Вечерами Юлий ходил по домам — зубы уже не дергал, но помогал, чем мог. Брат Тюльп оказался рукастым, к любому делу пригодным. Здесь забор поправит, там дров наколет. Старикам воды из колодца натаскать или двор вымести. Даже коров доить научился. Коров в Грязях было две. Одна на подворье у Саньки. Другая у старой Луизы, соседки Эрики. Санька жил с матерью, суровой троллихой Жибой и найденной сестрой Иванкой. Юлий сперва удивился — какая же она ему сестра? Человеческая девушка и тролль. Но Иванка сиротой оказалась, Санькины родители ее в лесу нашли и вырастили. А теперь вот мать Санькина состарилась, к Иванке все хозяйство перешло. Санька же с утра до ночи в лесу на охоте пропадал.

Брат Тюльп любил навещать троллий дом. Добротный, бревенчатый, с покатой крышей, вымазанной глиной. Едва войдя, с порога, окунался в сладкий запах Иванкиных пирогов. А потом смотрел на румяное лицо и сияющие глаза этой девушки и больше всего на свете хотел остаться здесь, рядом с ней. Видеть, как сноровисто и ловко она суетится по хозяйству, ловить ее нежную улыбку и радоваться, что она, красивая и звонкая, рядом с ним. Как — то незаметно Тюльп стал приходить в троллий дом с утра пораньше и уходить уже в сумерках, когда возвращался с охоты молчаливый Санька. Когда с зайцем или косулей, а когда с пустыми руками. Иванка тут же начинала хлопотать возле брата, и Тюльп уходил. Жил он до сих пор у чародейки.