Инквизиция

Это было сказано с такой убийственной серьезностью, что я растерялся. Юмор у Персеи достаточно прямолинеен, и всегда понятно, когда она шутит. В этот раз она не шутила.

– Я рассказала им о твоих вчерашних выводах, до изоволны, – извиняющимся тоном призналась Палатина. – Нам нужна помощь.

Интересно, что еще она им рассказала? Неспроста же Персея выступила с подобным замечанием? Но, похоже, остальные не сочли его нелепым.

– На других островах происходит то же самое?

– Ты знаешь столько же, сколько и мы. Но думаю, что да. Весь Архипелаг работает по одним и тем же общим принципам. За исключением Цитаделей и всех, кто там живет и кто по-прежнему витает в облаках.

– Витают только в Цитадели Ветра, – услужливо указал Лиас, и я не мог не улыбнуться. В последнее время было так мало поводов для шутки.

– Что люди думают об инквизиторах? – чуть погодя спросила Палатина, разрушая краткий миг легкомыслия.

– Их не любят, – ответила Персея. – Людей возмущают их действия, но возражать открыто никто не смеет. Город изменился за последние недели – я достаточно хорошо его знаю, чтобы заметить разницу. Да, и еще одно, мне следовало раньше это упомянуть. Ходит масса слухов. Многие из них о Сфере, о том, что – собирается делать Мидий, но есть куча других, и довольно стойких, утверждающих, что принцесса вернулась. Теперь мы знаем, что она вернулась… – я встретился взглядом с Палатиной в минутной вспышке тревоги, рассеянной следующими словами Персеи, – потому что Равенна ушла, чтобы к ней примкнуть.

– Что говорят эти слухи? – поинтересовался Лиас, резко оживляясь. Маска переутомленного помощника с него слетела.

– Что и следовало ожидать. Фараон снова на острове, она где-то прячется, но собирается вернуться и расправиться со Сферой, и даже что она набирает армию. Я и раньше слышала эти слухи, поэтому пока рано говорить, намеренно их распространяют или нет, но люди хотят им верить. Они хотят думать, что эта девушка, которую они ждали двадцать четыре года, наконец-то собирается занять место своего деда и изгнать Сферу.

– И ты тоже хочешь, – заметила Палатина.

– Это совершенно нелогично, зная, как плохи наши дела, но ты права, я тоже хочу, чтобы это было правдой. Мауриз и Телеста этого не понимают.

– Но ты веришь в самого фараона или просто в кого-то, кто избавит вас от Сферы? Ведь именно этого люди хотят больше всего – увидеть, как Сферу раз и навсегда вышвырнут с островов. Я думаю, ради этого они даже примирились бы со штормами. Здесь они не так сильны, как на континентах, мы вполне могли бы справиться.

– Мы – народ Калатара – могли бы сами вышвырнуть Сферу, теоретически. Но мы – просто неорганизованная толпа. Все здесь выросли на рассказах родителей о том, как великолепен был Оритура, как долгое он держал Сферу в узде, как сопротивлялся ей до самого конца. Наши родители пережили Священный Поход, и это они рассказали нам о его внучке.

– Тебе не выиграть этот спор, Палатина, – заметил я из своего угла. Я был весь разбит, как дряхлый старик, все еще не мог передвигаться без посторонней помощи, но этого мало. Магия Оросия оказалась намного пагубнее, чем я думал, и до сих пор сильно на меня давила. У меня все болело, особенно руки и ноги, и я куда лучше стал понимать Кэросия, атакованного тем же способом в последнем сражении Войны. Его так сильно искалечило, что он и не надеялся когда-нибудь вновь творить магию. Но он все же сотворил ее в последний раз, чтобы спрятать Санкцию от Валдура и вычеркнуть себя из истории. Как он при этом выжил – не понимаю. – Оритура – первый за триста лет фараон из апелагов. И его внучка – тоже апелаг.

– Я понимаю, – согласилась Палатина. – Но если принцесса вернулась, что она собирается делать? Об этом вы подумали? Мидий контролирует гавань, почти все войска, городские стены и маленькие города. Не говоря уже о целой куче магов. У фараона нет никакой военной силы, достойной упоминания. А что будет делать Сэганта?

– Если фараон вернется, Сэганте не придется брать на себя ответственность ни за что, – напомнил я. – Он сохранит свое положение, но больше не будет главным козлом отпущения. Зачем, во имя неба, он вообще принял эту должность? Адмирал должен был знать, что она окажется минным полем.

– Сэганта на минных полях как дома, – ответила Персея. – У него врожденный талант к выживанию.

Если верить Равенне, он просто знает, когда надо переметнуться.

Мидий оставил сакри перед воротами, дабы напоминать нам о своем требовании, но они исчезли через два дня, когда страшный шторм обрушился на город. Тучи нависли такие плотные и темные, что ночь фактически наступила на несколько часов раньше. Некоторое время я наблюдал за стихией из окна своей, комнаты, глядя на темно-серое море и лиловые грозовые тучи, затянувшие все небо до самого горизонта. Единственным просветом были молнии и белые буруны, разбивающиеся о волнолом, но даже они исчезли где-то на закате.

Просто быть внутри шторма – этого мало, чтобы что-нибудь в нем понять. Мои возможности были слишком ограничены, к тому же видимость неуклонно уменьшалась и надвигалась ночь. Ясно, что это был циклонический шторм, движущийся вдоль штормовой полосы, как скользящий узел по тросу. Ветер дул с севера, не вдоль восточно-западной оси самой штормовой полосы.

Но хуже всего то, что мне не с кем было это обсудить. Все океанографы слишком боялись Сферы, а единственный человек, целую жизнь изучавший шторма, был мертв уже – сколько лет? Я понятия не имел, когда умерла Салдерис. После ее изгнания сорок лет назад о ней ничего не было слышно. Даже «Призраки Рая» были мне недоступны. Книга принадлежала Телесте, а я не имел никакого желания говорить с ней или Мауризом. В первый раз за многие недели я почувствовал, что у меня снова появилась цель, я снова знал, куда иду. Разговор с фетийцами только разрушил бы это чувство.

Все равно Телеста не океанограф. Возможно, у нее есть интерес к истории океанографии – я не был в этом уверен, – но она не ученый. Тетрик? Действительно жаль, что он не поехал с нами. Он не был связан никакой верностью, которая встала бы поперек дороги. Впрочем, я бы не хотел втягивать его в эти неприятности.

Если бы Сархаддон был океанографом… Меня охватило глубокое сожаление и печаль. Такой интеллект, такое остроумие, и кем он стал в итоге? Фанатиком и инквизитором.

Других океанографов я не знал, и неудивительно: ведь большую часть жизни я провел в Лепидоре. Несколько случайных знакомых из группы, посетившей однажды Лепидор и Кулу… Кажется, они были из Лиона, что в северном Архипелаге, на той же самой системе течений, что и мой дом. Если я когда-нибудь найду «Эон», мне понадобится помощь. Помощь, чтобы им управлять, помощь, чтобы понять, что говорят мне «небесные глаза», помощь даже в том, чтобы снабжать его продовольствием. Об этом я тоже как-то не подумал. Корабль мог сам производить еду, как ни странно это звучит, но после двух столетий все внутри, вероятно, будет мертво.

Равенна… Равенна была магом, не океанографом, хотя по ее просьбе мастер океанографической станции Лепидора дал ей несколько уроков перед нашим отъездом. Я страшно скучал по Равенне, особенно терзаясь тем, что в последнюю нашу встречу она видела во мне соперника, угрозу ее наследию. Персея и Лиас передавали сообщения через своих знакомых, надеясь, что рано или поздно одно из них дойдет до Равенны – они до сих пор считали ее компаньонкой фараона. А я надеялся, что она не ополчится на меня снова, как это случилось в Лепидоре.

Прямо подо мной на фоне огней вырисовывались силуэты пальм, согнутых ветром почти до земли. Время от времени слышался резкий треск отломанной ветки. С дома напротив упала черепица и вдребезги разбилась о мостовую, а еще через минуту мимо с грохотом пролетел оторванный ставень. Если это был большой шторм, он едва-едва начался. Но ведь не может город всякий раз терпеть подобный урон?

– Сегодня хуже, чем обычно, – сказала Персея, когда поздно вечером я нашел ее за рабочим столом в приемной, где мы утром разговаривали с Лиасом. Занавески были отдернуты, чтобы видеть город, и все лампы были полностью зажжены. – Я отовсюду получаю донесения об ущербе, а до глаза урагана еще далеко.