"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12

Они были и без вина пьяны, от мысли, что какую-то часть трофеев, пусть и малую, они получат. Для них это была неслыханная удача. А Волков думал не о том, что нужно уезжать из города, вывезти все богатство с серебром, а о том, что нужно ехать к воротам цитадели и посмотреть, куда поставить пушки. Ну и в последний раз попытаться договорится с ротмистром Брюнхвальдом.

Это стало каким то проклятьем для него, но ему нужны были эти мощи, и не потому, что он боялся епископа из Вильбурга, а потому что… Потому что эти мощи были реальной частью его рыцарской сути. Все его рыцарское достоинство умещалось в серебряную раку с костями мертвеца, не будь их, и его рыцарство будет поставлено под сомнение. Кем? Да им самим. В общем, сейчас ему позарез нужны были эти мощи.

Но как заставить трусливый этот сброд пойти на штурм цитадели, они и раньше не хотели ничего делать, а теперь, когда эти мерзавцы завалены трофеями, все их мысли сводятся только к одному: «Как вынести из города все эти богатства».

Еган принес еду, хорошую еду. На тарелке. Жареное сало с яйцами, захватили вчера у кашеваров еретиков, кровяную колбасу, овечий сыр, молодой, сушеные фрукты, утренний белый хлеб, вино. Поставив это на мешок с овсом, что служил столом, для его господина, он тихо сказал:

— Деньги мы Сычом переложили из бочки в мешок, мешок укутали в старый потник, он в нашей телеге лежит, Сыч сторожит его.

В другое время Волков бы спросил у него что-нибудь: «Тяжел ли мешок, сколько денег там приблизительно», а сейчас его это не интересовало. Кавалер только кивнул едва заметно и произнес:

— Сыча позови.

Сам стал, есть, и глядеть на счастливых солдат, что кормили и поили лошадей, переговаривались, завтракали. Да, эти мерзавцы точно не захотели бы лезть в разбитые ворота цитадели. И тут его осенила мысль: «Если эти мерзавцы и трусы не захотят идти с ним на цитадель он будет считать контракт не выполненным, и ничего из трофеев им не даст, на эти деньги он наймет сотню, а может и две, хороших солдат придет сюда снова выбьет ворота и заберет мощи».

Пока он обдумывал все это пришел Сыч:

— Звали, экселенц?

— Ты думал, как деньгу отсюда вывезти? — спросил кавалер, макая свежий хлеб в яичный желток.

— А чего думать, в подводу спрячем да повезем. Авось никто не заметит.

— Авось, — кавалер перестал жевать, — я тебя умным полагал. Никаких «авось» быть не должно. А если ротмистр фон Пиллен решит досмотреть подводы на выезде из города. Он честный человек, его не подкупить.

— Так не отдадим. То наше, мы вроде в бою, у еретиков взяли.

— У него людей под сотню, а нас тридцать едва, он офицер курфюрста, а мы на земле курфюрста выезжаем из чумного города, в который въезд воспрещен. Он может все у нас забрать и предать в казну курфюрста. Не отдаст он, — бурчал Волков, — думай хоть немного.

— Что ж делать, экселенц?

— Седлай лошадей, я распоряжусь, возьмешь у Пруффа пару людей.

Найди место, где на западную стену подняться можно. И где спуститься удобнее с нее.

— Больно мудрено, экселенц, может лучше в доки пойти, да лодчонку там поискать, по реке-то сподручнее вывезти деньгу будет.

— Думал я об этом, там, в доках и на пирсах на еретиков можно напороться, да и на том берегу они будут, увидят лодку. Так, что езжай к западной стене, ищи место, где перелезть через нее можно.

— Хорошо, экселенц, поеду.

— А пока позови мне вон того солдата, канонира, Францем его кличут.

Пока солдаты сгружали еду и вино у ворот цитадели, канонир внимательно осматривал место, куда собирался ставить пушки. А солдаты на башне завели разговор с солдатами Пруффа:

— Эй, ребята, а что вчера за пальба была в нижнем городе, — орал один из людей Брюнхвальда. — Слышали, там пушки били и аркебузы?

— Так это мы еретиков резали, — с важностью отвечал ему солдат Пруффа, останавливаясь для передышки.

Другие тоже остановились, стали бахвалиться:

— Шестнадцать, а то и двадцать до смерти убили, да девятерых в плен побрали!

— А у нас только царапины!

— Ишь ты! — восхищались солдаты на башне. — Выбили их из малого города? А пушки взяли? А других трофеев взяли?

— Все взяли, все, вчера весь день все к нам свозили, и все не свезли, сегодня опять поехали остатнее забирать.

— Молодцы, — с завистью и нехорошими мыслями о своем командире говорили солдаты Брюнхальда.

Волков и отец Семион молчали, не встревали в разговор, но разговор развивался так, как им и хотелось бы.

— Конечно молодцы, не вам чета, — дразнили их люди Пруффа, — уж мы дважды безбожников побили, и рыцаря их угомонили. Не то, что вы, сидите там, зады свои сторожите.

— Так вы что, Ливенбаха побили? — не верили им люди Брюнхвальда. — Врете, небось?

— А чего врать, побили! У господина кавалера нашего и штандарт его, и шатер его. А сам он сдох, и наш господин кавалер его разрешили забрать. Пусть безбожника похоронят. А мы все их добро себе возим второй день.

Известие это повергло защитников цитадели то ли в уныние, то ли в ступор, больше они с солдатами Пруффа говорить не стали. А больше было и не нужно, люди Пруффа сгрузили еду, канонир высмотрел и вымерил место для пушек и Волков отправил всех в лагерь и когда они отъехали, он позвал солдат с башни:

— Эй, братья-солдаты!

— Чего вам, — невесело спросил один солдат с башни.

— Вчера я бил еретиков, сегодня у меня есть пушки и порох, у меня четырнадцать аркебуз и двадцать арбалетов, и мне нужны мощи из храма. Я не уйду без них отсюда.

— А еще у господина рыцаря есть деньги, и он готов купить мощи, — заговорил отец Семион, — он считает, что негоже нам ссориться, вы, чай, не еретики. Только мощи нам очень нужны, без них нам — никак.

— Да мы бы и рады, — кричал с башни один солдат, — да ротмистр наш дуркует.

— Ну, так вы уговорите его, — не отступал монах.

— Да как его уговорить.

— Да уж, как-нибудь, уговорите. Солдаты вы или кто.

На сей раз попу никто не ответил, уж больно непрозрачен был намек. А кавалер подумал, что поп такой умный нужен ему.

Сыч приехал и сразу доложил:

— Нашел место, где на стену влезем, только как спуститься с нее, да еще с мешком, не знаю, разве на веревке.

— Найди крепкую веревку и лопату, с собой возьмем Егана и монахов обоих. Седлай коней.