"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12

— Пропадите вы пропадом, прокляты, будьте, прокляты! Уходите! Зачем пришли, убийцы. Уходите, инквизиторы.

Кавалер в удивлении и недоумении уставился на своих людей в надежде, что те ему, что-то пояснят. Но люди его смотрели на него с таким же недоумением, да еще и с долей испуга.

— Не поднимайтесь сюда. Погибель тут ваша! — продолжал визжать кто-то на втором этаже.

— Узнали? — наконец спросил кавалер у своих людей.

Те только качали головами в ответ.

— Болваны, это ж голос чумного доктора. Пошли, взглянем на него.

Он снова двинулся по лестнице вверх, ожидая нападения, но никакого нападения не произошло, он только увидел ноги в белых штанах, что скрывались на лестнице ведущей еще выше, на чердак.

Они поднялись в комнату, огляделись, и кавалер, уже без особой боязни, крикнул вниз:

— Монах, иди, глянь, тут книги умные какие-то, — он разглядывал большую книгу, — я таких слов и не припомню.

И действительно в комнате было несколько толстых книг, много необычных предметов, и пока монах стучал по лестнице деревянными башмаками, Волков крикнул наверх, в сторону чердака:

— Эй, ты, ты чего орать перестал, мы идем за тобой.

— Да будьте вы прокляты, — снова завизжал кто-то сверху, — не ходите ко мне, чума у меня.

— А мы сейчас глянем, — отвечал Волков, который уже совсем не боялся крикуна, да и не верил ему.

Тяжко ступая по хлипким и скрипящим доскам чердака, он шел к светлому окну, у которого огромной, бесформенной кучей, перед маленьким столиком с лампой, лежал прежирнейший человек. Он лежал и скулил, и вздрагивал с подвизгом при каждом шаге кавалера, при этом он не смотрел на рыцаря, лежал, отвернувшись, словно видеть его не желал.

Кавалер сначала думал, что сей тучный человек, одет в белые и грязные одежды, но когда приблизился к тому, то понял, одежд на нем не было, а был он бел по какой-то дурной болезни. Кожа его была так бела, как выбеленное полотно. И вся была покрыта язвами и волдырями. А один был просто огромен, расцвел прямо меж лопаток, он был лиловый и готов прорваться в любой момент.

Кавалер остановился, боясь приближаться к чумному, но и уходить не собирался, постоял, подумал, поглядел, как дрожит от всхлипов жирная спина этого уродца, и сказал:

— Еган, арбалет!

Слуга протянул ему арбалет с уже, уложенным на ложе болтом.

Уродец ни как не реагировал на это, толи не слышал, толи не понимал, что это касается его. Лежал, скулил, да подрагивал жирной спиной. Нужно было заканчивать, оставить его кавалер не мог, брать с собой чумного боялся.

Волков готов был уже стрелять, как снизу, громыхая деревянными башмаками по лестнице, прибежал брат Ипполит, крича при этом:

— Господин, не спешите, господин!

Он растолковал всех и пробился к кавалеру. Тот смотрел на него, ожидая пояснений.

— Книги, что мы нашли тут, господин — страшные, — заговорил молодой монах возбужденно, — надобно знать, кто чтец их и хозяин.

— Да тут один всего есть, — заявил Еган, указывая на толстяка, — других покуда, не сыскали. Лежит вон зараза, воет.

— Оттого и воет, что знает за собой грех большой, — пафосно заговорил монах и, указав на толстяка, крикнул, — чернокнижник он, слуга сатаны.

Белокожий человек как услышал это, так и завыл в голос, но лица своего к людям не повернул, выл в угол. Высоко и противно. А кавалеру захотелось всадить болт прямо в огромный прыщ. Едва сдерживался.

— Его нужно в трибунал доставить, чтобы выведали подлости его, — продолжал брат Ипполит. — Пусть инквизиция им займется.

— Он чумной, не видишь, что ли, — вставил Еган, — кто ж его чумного из города выпустит?

— Да какой же он чумной, — брат Ипполит подошел поближе, стал рассматривать жирного человека, — он не чумной, это не бубоны у него, а фурункулы, прыщи. Отверг он Господа и храм души своей — тело свое тоже отверг, не мылся он давно, вот и пошел, волдырями гнилыми весь.

— Пошел прочь, — вдруг завизжал толстяк и повернул первый раз лицо к людям, — прочь пошел, крыса монастырская. Сдохни, сдохни, пес церковный.

А лицо у него было почти детское, мальчишеское, прыщавое.

Брат Семион, молчавший до сих пор, спросил:

— Сын мой, принимаешь ли ты Святое причастие, чтишь ли Господа нашего, чтишь ли святую Церковь, мать нашу?

— Пошел, пошел отсюда, крыса монастырская. Проклинаю тебя, всех вас проклинаю, — визжал толстяк.

— Проклятые проклясть не могут, — холодно произнес кавалер и даже поднял арбалет, чтобы заткнуть пасть этому вонючему уроду.

Чтобы больше не слышать его воя.

— Стойте, стойте, господин, — молодой монах встал меду ним и толстяком, — его судить нужно, в трибунал его доставить.

— Никто не выпустит его из чумного города, — отвечал Волков, — отойди, монах.

— Подождите, господин, — продолжал брат Ипполит, — тогда сами его осудим, и выясним, какие злодеяния он творил. Это важно, это нужно знать, господин, вы же сами чтец книг, должны понимать, что пока мы не знаем их, чернокнижников, так и бороться с ним не сможем.

— Господин, брат Ипполит прав, — заговорил отец Семион, — нужно выяснить, что за злодейства тут чинил этот человек. И потом осудить его.

— Ну, уж нет, я один раз уже сам брался судить, так, меня потом уже дважды упрекали этим, и еще упрекать будут. А может еще и спросят.

— Тогда я буду его судить, — твердо сказал поп. — И поможет мне брат Ипполит.

— Я помогу, — согласился молодой монах.

— Ну, как знаете, — сказал кавалер, и приказал сержанту, — бери его, коли противно, руками не касайся, веревку на шею, а коли артачиться вздумает, плетью его и палками. Милосердствовать нет нужды с ним.

Сержанту помогал Сыч, уж он-то знал, как выламывать локти. Белокожий толстяк завывал, бился, тряся жиром, не останавливался, пока ему скручивали руки, и этим только злил всех вокруг. А Сыч бил его умело, чтоб заткнулся. Другой бы от побоев Фрица Ламме, может и замолчал бы, но этот не останавливался, скулил не преставая, чем бесил всех еще сильнее. Когда его подняли на ноги, и подвели к лестнице, воя и причитаний сержант больше не выдержал и толкнул его с лестницы, толстяк кубарем полетел вниз с грохотом и визгом.

— Дурак, — зло сказал Волков, — мослы сломает, так сам тащить будешь.

Все стали спускаться с чердака, а вой и стоны внизу не прекращались.

— На кой черт ты это все затеял, — раздраженно говорил кавалер отцу Семиону, — всадил бы я ему болт в хребет и дело с концом.

— Как спустимся вниз, вы все узнаете, кавалер, — отвечал поп. — Ваши люди нашли кое-что. Пойдемте.

— Надеюсь, узнаю, — сказал Волков и стал спускаться.

На первом этаже, про толстяка все забыли, он валялся на полу, а люди окружили одного из солдат, что-то разглядывали. Увидав Волкова, они расступились.