"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12

— Ложь всё, и суд твой не праведный, — говорила злая баба заносчиво, — и холопы твои осквернители.

Волков вздохнул и сказал писцам:

— Идите в трактир, дел сегодня нет у вас больше. А вы, Карл, писаря и этих двух баб в крепкий дом ведите. На сегодня всё.

Он дождался, пока все покинут помещение, там остались только Сыч, два его помощника, Магда Липке и он.

— Сыч, — подозвал кавалер.

— Да, экселенц, — Сыч быстро подбежал к нему.

— Глянь на улице, нет ли кого из тех горожан, что приходили спасать бабу эту, — произнёс Волков тихо.

Фриц Ламме кивнул и бегом кинулся к двери. Выскочил наружу.

Его помощники притихли, не знали чего и ожидать. Поглядывали на рыцаря с опаской. А вот Магда Липке почувствовала беду, она ёрзла на лавке, куталась в обрывки одежды, тоже на кавалера пялилась. А кавалер был невозмутим. Ждал Сыча.

Сыч вернулся и сказал:

— Нет, никого вокруг, простой люд по делам ходит, и всё.

Тогда кавалер встал и подошёл к женщине:

— Зря ты злобствовала и упрямствовала, злобы твоей не боюсь. А упрямство твоё тебе боком выйдет.

— Зря мой сын тебя не ударил, жалею о том, — с ненавистью произнесла женщина.

— И я о том жалею, много бы я денег с вас взял бы, если бы он меня ударил, а потом руку я бы ему отрезал, — он чуть помолчал и добавил. — Сыч, берите её ещё раз, видно понравилась ей первая собачья свадьба, раз второй добивается. Только чтобы не орала она, чтобы тихо всё было. А ты так и скажешь потом мужу и сыновьям своим. Скажешь, что я, Иероним Фолькоф велел второй раз тебя брать. Пусть знают, псы, как людей моих без разрешения моего трогать. И как руку на меня поднимать. Слышал Сыч, постарайтесь, сделайте, чтобы ей понравилось.

— Всё сделаем, экселенц, — оскалился Фриц Ламме, — уж не забудет.

Баба смотрела на Волкова с лютой злобой, а когда он повернулся, она плюнула ему в след, непреклонная. А Сыч стянул её с лавки и пнул в бок. Стал одежду с неё срывать. Баба стала биться, выкручиваться. Помощники кинулись ему помогать. Может и не хотелось им больше этой бабы теперь, да разве откажешься, когда господин велит.

Волков остановился и подозвал Сыча к себе:

— Как закончите с ней, в подвал её отведёте, ко мне придёшь.

— Да, экселенц.

— Палку мне хорошую найди, крепкую.

— Найду, экселенц, — обещал Сыч.

Он проводил рыцаря до двери и запер её за ним.

Вернулся и рассказал о неприятном деле святым отцам, рассказал всё, как было, кроме того, что оставил сегодня Магду Липке с Сычом и его помощниками, оставил умышленно, в назидание. И о том рассказал, что дело с наветом решено, писарь и три бабы виноваты, сам писарь и деве бабы вину полностью признали, а одна, зачинщица, злобствует, и вины не признаёт.

Он готовился к тому, что отцы в ужас придут, от того, что горожане в насилии палача обвиняют, а отцы не пришли в ужас. Были спокойны. Не поверили они горожанам. А отец Николас сказал:

— Так всегда и бывает. Коли у осуждённой есть покровители, так они, греха не боясь, всегда противодействуют.

— Да, так всегда и бывает. Не впервой нам, — заверил отец Иоганн.

— Завтра вынесем приговор поутру, — сказал Отец Иона, — хворь моя, слава Богу, отошла, сила во мне есть, вынесем приговор праведный. Послезавтра проследим о его исполнении, поглядим казнь, в обед помолимся, а после обеда и отъедем дальше.

— Казнь? — удивился кавалер.

— Так не до смерти конечно, серебро возьмём, а все виновные будут кнутом биты у столба, — сказал отец Иоганн успокоительно.

— Языки, — добавил отец Николас.

— Ах, да, — вспомнил отец Николас, — конечно. Ещё усечение языка за навет положено.

— Усечение языка? — вслух думал Волков. — Немилосердно, как бабам да без языка?

— А по-другому нет сил бороться со злоязычием, — говорил отец Иона, вздыхая тягостно, — у нас на пять доносов — четыре навета.

— Клевещут людишки друг на друга, хотя клевета и большой грех, а всё равно клевещут, — соглашались святые отцы.

— А вы молодец, — хвалили его попы, — с делом быстро управились, и мятежников усмирили.

— Будем писать отцу Иллариону, что довольны вами, господин рыцарь, — говорил отец Иона, изнывая в ожидании обеда. Глазами ища мальчишку, что кушанья подаёт.

А время уже подошло, им стали подавать еду на стол. Волков заказал себе еду, как положено — постную.

В плохом настроении после простой еды, он валялся раздетый и босой на своей кровати, опять читал письмо от отца Семиона. Когда пришел Сыч и постучался в дверь, Волков велел войти, не вставая с кровати, он спросил:

— Просьбу мою исполнил?

— Всё сделал, как вы просили, теперь эта паскуда, нас до гробовой доски не забудет, — ухмылялся Фриц Ламме. — Мы её по очереди в зад имели, рот ей завязали, чтобы не орала, так она выть стала и глаза таращила так, что они чуть не вывалились, она едва не обделалась, от натуги, а мы от смеха чуть не померли…

Он бы и дальше рассказывал свои весёлые истории, да кавалеру надоело, он перебил его:

— Я не про то тебя спрашивал, я спросил, ты палку принёс мне?

— А, вы про палку? — догадался Сыч, показал ему крепкую узловатую палку. — Вам с ней ходить неудобно будет, лучше состругать удобную. С перекладиной.

Кавалер встал с кровати, взял у Сыча палку, взвесил её в руке и остался ей доволен. Ни сказав не слова, он врезал Сычу, да так крепко и скоро, что тот и увернуться не успел.

— Ох, Господи! — заорал тот.

А Волков стал бить его, бил сильно и приговаривал:

— Руки опустил, я сказал, опустил руки. Пёс шелудивый, паскудник, стань ровно.

Он бил его по ляжкам, по рёбрам, Фриц Ламме поднимал руки, что бы защититься, тогда кавалер замирал с поднятой палкой и говорил снова:

— Я сказал тебе руки опустить.

Сыч послушно опускал руки и получал страшный удар по левой ляжке, от которого его всего продёргивало, и он кривился, силясь не заорать.

Он сгибался, и получал палкой по боку так, что дыханье у него сбивалось. А кавалер не успокаивался, особенно когда вспоминал, что Сыч ещё и к Брунхильде ходил, от того ещё больше бесился.