"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12

И Агнес с удовольствием била и била ее по лицу. Еще, еще и еще! Пока под кольцами пальцы не заломило. Устала. Остановилась.

А на мокром лице служанки багровый отек во всю левую половину.

И полосы, полосы, полосы от колец госпожи.

Она отдышалась и сказала уже не зло даже:

— Ложись лицом на пол.

Кулем повалилась Астрид на пол, не сдержалась, завыла не про себя, хотя и негромко, думала, что госпожа ее теперь топтать будет. Легла лицом вниз, руки под себя взяла. На все согласная.

Агнес встала на нее. Одной ногой на спину толстую, другой на голову большую и заговорила:

— Сказала ты, что не собака, так теперь собакой будешь, спать будешь у постели моей, чтобы, когда ночью я ноги вниз опустила, так под ними ты была.

Агнес чуть подпрыгнула. И служанка тут же содрогнулась всем телом.

— Слышишь меня, собака?

— Да, госпожа, — кряхтела под ее ногами Астрид.

— Лай, хочу слышать, как ты лаешь!

Агнес притопнула ногой по спинище служанки, и та попыталась лаять, да выходило у нее плохо, от страха и перекошенного лица получалось только глупое «ойканье» в пол.

— О, о, о, — вырывалось из под нее.

Агнес засмеялась.

— Дура, а еще перечила мне. На каждое мое слово огрызалась, а сама волю должна была мою исполнять, — и заорала, снова ногой притопнула: — И все! Слышишь, волю мою исполнять!

И опять посмеялась, чувствуя, как вздрагивает от страха под ее стопами спина служанки.

— Отныне, будешь собакой моей, — продолжала она. — И имя у тебя буде собачье. Утой будешь. Слышишь?

— Да, госпожа, — в пол пробубнила Астрид.

— Как звать тебя?

— Звать меня Ута. — глухо сказал служанка.

— Громче!

— Утой меня звать, — отвечала служанка громче.

— И кто ты?

— Собака… Я собака ваша.

— Молодец, — удовлетворенно произнесла Агнес, слезая со спины служанки, — встань на колени.

Та быстро повиновалась. Агнес как увидела синеющую щеку ее, так опять засмеялась, но тут же взяла себя в руки и заговорила строго:

— И бежать не думай от меня, — она с наслаждением стала говорить служанке, заглядывая ей в глаза. — Я найду тебя, коли сбежишь. Найду и покараю. Сначала через дыру твою вырву из тебя твою бабью требуху, затем пальцами этими, — она поднесла к самым глазам служанки скрюченные пальцы свои, — один за другим выдавлю глаза твои коровьи, а после разрежу тебе грудь, и достану твое сердце вместе с бессмертной душой твоей и сожру его сырым. Ясно тебе?

Астрид, а вернее уже Ута, мелко кивала головой, соглашаясь и дрожа от страха.

— Отныне и на век, будешь ты псиной моей, при ноге моей. До смерти. Повтори!

— Да, госпожа, — прошептала служанка, — псина я ваша, навек.

— Вот и хорошо, — вдруг абсолютно спокойно продолжила Агнес.

Она пошла, забралась на кровать и сказала:

— Книгу сюда подай, и поднос мне с едой неси.

Ута вскочила и бегом кинулась исполнять приказание, а Агнес сидела на кровати и была счастлива. Только вот рука у нее стала болеть, пальцы под кольцами опухли, и кольца теперь слезать не хотели.

Ута принесла ей книгу и поднос с едой и вином, поставила ей его на кровать. Делала она это расторопно, не то, что раньше.

— Принеси мне масла с кухни, а то кольца не снимаются, отбила об рыло твое всю руку себе.

Служанка бегом побежала, а девушка осталась в комнате одна на кровати с вином, едой и книгой. И в минуту эту была она счастлива. Так счастлива, как никогда еще не была. Еще бы! За один день она получила себе две нужные вещи — книгу, интересную и нужную, и рабыню на века. За один всего день!

Глава 12

Заспанный сержант городской стражи велел людям своим отпереть ворота, хоть и не по уставу это было, ведь солнце еще не встало.

Волков, все его люди, офицеры Брюнхвальд, Рене и Бертье и землемер Куртц выехали из города, а за ними на своей великолепной карете ехала Агнес и ее служанка Ута. Агнес была весела и бодра, хоть и темень еще на дворе стояла такая, что петухи еще не кричали. Она ехала в поместье своего господина и радовалась. Вот только она это поместье уже своим полагала. И ничего, что оно принадлежит ее господину. Ничего! Он для нее господин, конечно, но для всех других она госпожой будет. Ей не терпелось доехать. Уж всему тамошнему мужичью она покажет, кто у них хозяин. Уж кланяться она их научит.

Напротив, с фиолетовой левой половиной лица сидела служанка. Она была не весела, не выспалась, спала в одежде, на полу, прямо у ночного горшка, без подушки и без одеяла, по-собачьи, как и наказывала госпожа. Спала дурно, но ничего не попишешь, сама виновата, раз госпоже осмелиться перечить. Тем более, что госпожа утром обещала ей подстилку найти. Только не от того, что жалко ей было служанку, а от того, что платье и передник служанки от пола стали грязными, так как пол был не шибко чист. Лицо она пыталась замазать белилами. Да разве такое замажешь? Хорошо, что темно, а то все смотрели бы.

Думали, что людей Бертье и Рене вместе с обозом ждать придется, но нет, люди были дисциплинированы. Вместе с обозом они уже ждали кавалера и офицеров у ворот. Это Волкову понравилось. Не врали Бертье и Рене, хорошие у них сержанты и солдаты. Сразу и двинулись. Темно еще было, а дорога худа. Держались так, что бы солнце по левому плечу вставало.

Поехали на юг в ту землю, что зовется Эшбахт и которую иные называют западным Шмитценгеном. В общем, ехали они в имение, в жалованный удел рыцаря Божьего, Хранителя веры, Иеронима Фолькофа, которого прозывают Инквизитором.

* * *

Возбуждение, волнение и желание скорее увидеть свою награду, что жило в нем уже несколько дней и что не могли унять все разговоры о скудости его земли, сразу пошли на убыль, как только стало светать.

Едва солнце осветило их путь, так он увидел дорогу на юг, дорогу, что вела к Эшбахту. И тянулась туда не дорога, а жалкая нитка, две почти заросших колеи от колес мужицких телег, что вели мимо бесконечных невысоких холмов, заросших жестким и корявым кустарником.

Вниз — вверх, вниз — вверх и так до бесконечности.

— Весной тут в низинах вода стоит? — спросил Волков у землемера Куртца, разглядывая окрестности.

— И осенью стоит. Весной от паводка, если снег ляжет, а осенью от дождей.

— Тут, наверное, на телеге не проехать?

— Только верхом, — подтвердил землемер.

— И как же мужики урожай вывозят? — кисло спрашивал кавалер, не очень-то надеясь на ответ.

— То мне не ведомо, — отвечал Куртц, он вдруг поднял руку и указал на восток, — может по реке, вон она, Марта начинается. Тут ее истоки.