Иностранцы

Изумленный хозяин, не зная, что и ответить, машинально провел их в столовую. Убрал в шкаф дареную чекушку и, вопросительно глянув на сельчан, все же достал тяжелую бутыль виски.

– Но, нo!..
– замахал Платон свилеватыми от трудовых усилий прежней жизни руками. И даже Генка "Есенин", на этот раз тщательно побритый, с порезом на щеке, залопотал своими пельменями невнятно под нос нечто шутливое, вроде того, что "в стране подъяремной всему свой срок, даже если он тюремный..." Только Павел Иванович замкнуто и отчужденно молчал - он был в белой, почти чистой рубашке, наглухо застегнутой у самого горла, под острым кадычком.

Наступило неловкое молчание. Гости сидели все за той же клеенкой, на которой нарисованы русские ромашки и незабудки.

Френсис, не понимая, чего сегодня хотят от него сельчане, растерянно предложил:

– Может, сoffеe?..

– Кофе? Можно, - пробурчал Платон и, зашуршав клочком газеты, свернул и, ткнув ее куда-то себе в бороду, закурил густо воняющую самосадом "козью ножку". И неожиданно спросил.
– А сын у тебя что, не учится? Наши-то ребятишки в Малинино ездят...

Френсис у плиты замер.

– Сын дома занимается, - почему-то насторожившись, сухо ответил он.
– Жена - бившая учительница, проверяет.

– А потом экстерном сдаст? Стало быть, умный мальчуган? Как зовут-то?

– Ник. Можно - Николай.

– Николай - это хорошо. Николай - сиди дома, не гуляй. А сама твоя Эля... не хочет у нас преподавать? Или ты ее и так прокормишь?

– Она работает, переводит, - объяснил Френсис и, обернувшись, более внимательно всмотрелся в лица сельчан. Что у них на уме? К чему эти вопросы? Просто ли праздные они, из приличия, или здесь некий смысл?
– Она же хорошё знает русский... то-есть, английский...
– англичанин засмеялся и, изобразив сокрушенный вид, махнул длинной рукой.
– Конечно, с английского на русский! Всякие статьи... Немного, но платят.

– А вот на днях...
– включился в разговор местный острослов и поэт.
– На днях мы тут по делу ехали... на трелевочном тракторе... Между прочим, слава рабочим, мы могли бы и в Малинино вашего паренька возить!..
– Невнятно, перескакивая с пятого на десятое, Генка рассказал, как он ехал с товарищами и услышал - в доме Френсиса пела под гитару женщина. И пела так звонко, хорошо. Не подумаешь, что иностранка.
– В гостях кто был или уже супруженция научилась?

Френсис широко улыбнулся, но на душе у него стало неприятно. Он прекрасно понял - никакого трактора не было, да и кто этого Генку-дурня на трактор посадит. И невозможно услышать с грохочущего трактора тихое пение женщины... Значит, стояли под забором, подслушивали. Что им надо?

– Она когда поет - лючше говорит слова, - медленно ответил Френсис.
– А просто говорить пока не... Только писаный тэкст.

– Ясно, - заключил Платон.

Павел Иванович сидел, подавшись вперед и не отрывая от растерявшегося неведомо почему хозяина синих, враждебных глаз.

– Тогда примерно такой вопрос...
– Толстяк вдавил окурок с буковками в тарелку, машинально поданную ему Френсисом. Ощерил зубы, совсем как американец, и снова сомкнул полные коричневые губы в черной бородище.
– Вот ты спрашивал, почему мы, русские, пьем. А как не пить, милый человек?.. У Павла Иваныча, - он кивнул на немедленно задрожавшего от человеческого внимания друга, - у бывшего героя наших таежных рек в городе сын погиб... одни девки в семье остались...

– Трамваем в городе зарезало, - пояснил Генка.
– Шел трамвай девятый номер... под площадкой кто-то помер... тянут, тянут мертвеца - ни начала, ни конца...

Платон подождал, пока Генка закончит свой рифмованный комментарий, и продолжил:

– А у Генки... вообще детей нету...

– А я с ней живу...
– охотно пояснил Генка.
– С Танькой.

Хоть пилит меня уж двенадцать лет...
– И сдвинув кверху пухлые губы, он по-мальчишески шмыгнул носом.
– Но как без деток? Я бы, может, не пил... может, меня бы в союз писателей приняли... я бы сына учил - не стихам, конечно! Охотиться, хариуса дергать...

Эх, душа горит. Но нет, нет!..
– под тяжелым взглядом Платон Генка сложил ручки лодочкой на мошне.
– Только кофий. И чмокая, три мужыка пили минут пять с отвращением черный густой напиток. "Зачем они резину тянут?
– вконец обеспокоился хозяин.
– Если дать виски, может, все-таки выпьют? А выпьют скорее раскроются?"

– А я устал сегодня, - вздохнул Френсис.
– Засандалю для сугрева... так по-русски? Правда, один не пью... но что делать? Вы-то не поддержите...

– Н-ну, - Платон шевельнул брюхом и незаметно - как ему казалось - ткнул локтем в бок бывшего капитана.
– Если только за компанию...

И словно утренний розовый свет в сосновой роще лег на лица сельчан - они, вытянувшись, радостно-внимательно смотрели, как хозяин отвинчивает хрустнувший колпачок с иностранной бутыли, выставляет стаканы, режет лимон на тарелочке.

– А ваша страна неплохая, - буркнул Павел Иванович, желая, видимо, продемонстрировать, наконец, более дружественное отношение.- Флот у вас всегда был большой. Но почему в НАТО? Присоединились бы к нам.

– Но мы, в общем, присоединялись уже, - отвечал Френсис.- Гитлера вместе били?

– Не приставай к человеку, - остановил Павла Платон.
– Он что, Черчилль? А ты Сталин?

– Эх, калина-ма'лина... хер большой у Сталина...
– потирая ладошки, пробулькал Генка.

Френсис с улыбкой поднес палец к губам и разлил жидкость.
– За дружбу народов, - произнес тост Платон.
– Ой, а не покажете - какие паспорта у настоящих-то иностранцев?

– Чьто?..
– Френсис поставил стакан на стол, снял очки и принялся протирать стекла. И снова заулыбался.
– Как выпиваю, так стекло в любой машине запотевает, да? И очки. Пач... паспорты? Паспорта', да? Там... у начальников...

– Понятно, - кивнул Платон.
– На прописке? Хоть и гость, а живи по российским законам. Ну, поехали на белых лошадях?
– И первым проглотил двести грамм неразбавленного огненного виски. И словно прислушался к чему-то.
– Колокольчики зазвенели.

И минут через десять Френсис успокоился - его новые друзья, собираясь сегодня в гости, наверное, всего лишь условились вести себя поумнее, позагадочней, чтобы не раздражить англичанина, чтобы не в последний раз... а уж выпить у него они, понятно, выпьют - куда Френсис денется?!

– ... Плыл на теплоходе - на берегах стояли народы, честь отдавали... Я ж людя'м помогал... уважали. А сейчас?..
– шелестел тихим голосом Павел Иванович, замирая и бледнея, словно прислушиваясь к чему-то огромному и грозному, летящему над Россией.
– Сына моего трамвай зарезал... Если бы он тут остался, кто бы его зарезал? Да я бы сам кого угодно!.. Санька!.. за что?!. И вот так всю Россию! Под корень!

– Другие дети у него девки...
– пояснил теперь уже Генка.
– Конечно, не тот уровень.