Институт фавориток

Потому и улыбаюсь мило, и ресничками хлопаю, стеснительно опуская глаза в пол, и скольжу пальцами по его ладони, стараясь сделать прикосновение максимально легким. Оно ведь всего лишь знак доверия и расположения. И его, кстати, именно ипериане в имперский этикет ввели. Они на своей планете вообще друг другу слова не скажут, если перед этим нет тактильного контакта. Вслух, разумеется. На ультри при этом прекрасно болтают, не получая и не требуя никаких подтверждений в позитивном настрое к собеседнику. Когда же власть от Ипера перешла к Рооотону, папа решил традицию сохранить. С ограничениями, само собой. То есть не с каждым встречным нужно столь тесно взаимодействовать, а только с тем, кто таковое подтверждение хочет увидеть. Ну и статусом обладает соответствующим. Цессяне, вступив в состав империи, теперь тоже получили это право. Чем Атиус и пользуется.

— О чем задумалась? — интересуется он, усадив меня. Отходить не спешит, так и стоит рядом, опираясь одной рукой о спинку моего стула. Другой открывает крышку стола, чтобы мне не пришлось этого делать.

— Вас так долго не было. И сообщений тоже, — тихо отвечаю, изображая необычайно высокую степень сформировавшейся у меня за это время стеснительности. Типа отвыкла я. И вообще, мне кто-то обещал рассказать о себе!

— Прости, — на удивление искренне принимает упрек Атиус. Убрав с блюд закрывающие их колпаки, пододвигает ближе маленькую тарелочку с необычным набором мелко нарезанных не то овощей, не то мясных кусочков. Наконец уходит на свое место и продолжает: — Все же реакция на укус оказалась более сильной, чем я думал. А мое окружение не рискнуло проявлять самодеятельность и побоялось что-то сообщать тебе, чтобы не волновать раньше времени. Им было проще сказать, что у меня дела, нежели правду. Фактически я только вчера к вечеру нормально соображать начал, и ведь сразу исправился и заполнил планнер. Не обижайся.

— Вам было очень плохо? — Покусываю губы, демонстрируя волнение. — Вы очень на него сердитесь? — перевожу взгляд на шигузути, который привычно быстро взобрался мне на плечо и столь же стремительно рванул к еде.

— Я не помню почти ничего. Боли точно не было. И на твоего зверька совсем не сержусь. — Атиус пожимает плечами. — Хотя, конечно, не ожидал, что он меня на столько дней в нокаут отправит. Но тут уж я сам виноват. Нужно было к твоим словам прислушиваться, а не о своих желаниях думать.

Какие именно это были желания, он не уточнил. Показал, обласкав меня таким взглядом, что была бы у меня к нему симпатия, она наверняка переросла бы во что-то большее.

— Что это? — сделав вид, что отвлеклась на шигузути и не успела заметить столь откровенной демонстрации, осторожно касаюсь пальцем края тарелочки. Интерес мой отнюдь не праздный и объяснимый — малыш вот уже несколько секунд нервно бьет хвостиком и принюхивается к угощению.

— Боюсь, что твой питомец этот деликатес не оценит. — Атиус улыбается, наблюдая, как шигузути медленно приближает нос к краю тарелки, фыркает, отпрыгивает, забегает с другой стороны и пробует снова. — Вяленый лиглиорас. Он растет на Вионе. Ты ведь сегодня встречалась с гостями и с бывшей королевой теперь знакома. Это она привезла в качестве презента. Попробуй, очень вкусно.

Лиглиорас… Внимательнее присматриваюсь к странному продукту. Может, малыш что-то опасное почувствовал? Лала говорила, что на Вионе очень много ядовитых растений, к которым у самих вионцев есть устойчивость. Но, с другой стороны, не будет же она дарить то, что может принести вред?

Наверное, я бы рискнула и все же попробовала, но в этот момент… В этот момент шигузути принял-таки решение относительно дальнейшей судьбы угощения. Широко распахнув глаза и приоткрыв рот, я в немом изумлении смотрю, как он деловито поворачивается к нему задом. Сначала роет лапками стол, высоко задирая хвост, а затем… Затем я давлюсь хохотом и зажимаю рот руками. Остаться невозмутимой при виде этого действа мне при всем желании не удается.

А вот Атиусу, похоже, совсем не смешно. На его лице столько обиды и негодования, что мне сразу становится куда менее весело.

— Про… простите… — выдавливаю, вытирая выступившие слезы и старательно подавляя истерические всхлипы. Осматриваю стол и аккуратно накрываю салфеткой тарелку с пострадавшим и более несъедобным продуктом.

Почти минуту мы сидим молча. Принц бросает гневные взгляды на шигузути, который невозмутимо грызет добытую с соседней тарелки мясную рульку и об уровне гигиены не думает. Я, положив ладони на колени, с замиранием сердца жду. Это ведь уже второй раз, когда малыш разрушает планы цессянина. Не знаю, что на самом деле было в этом продукте, но, судя по реакции Атиуса, он однозначно рассчитывал на какой-то эффект. И теперь сложно предсказать, как именно альбинос себя поведет.

Наконец в тишине столовой раздается горестный вздох и следует вопрос:

— Он всегда такой пакостник?

— Нет, но…

Договорить мне Атиус не позволяет. Спохватывается и потому перебивает:

— Ты осталась без завтрака!

— Ничего страшного…

Он снова не дает мне договорить:

— Пересаживайся, будешь есть на моем месте.

— Я не… — ошалеваю от подобного напора.

— Никаких «не»! — непререкаемо заявляет принц, поднимаясь и указывая на свой стул. — Тебе нельзя оставаться голодной. Прием будет не самый короткий и утомительный. Так что давай не стесняйся, — торопит, видя, что я замешкалась.

Вот дилемма! И пересаживаться не хочется, и отказываться нельзя. Он ведь обо мне заботится, значит, обидится.

Скрепя сердце все же поднимаюсь и огибаю стол. Он овальный, и расположен так, что сидим мы друг против друга довольно близко, при этом слева и справа остается место для блюд. А еще наши пространства разделены бортиком, в который убирается крышка.

Оказавшись на противоположной стороне, протягиваю руку, чтобы забрать шигузути к себе.

— Не нужно! — останавливает меня Атиус. — Он прекрасно позавтракает и на твоей половине, раз уж заявил на нее права. А ты будешь есть на моей. Кстати, как фаворитке, тебе уже давно положено сидеть рядом, а не напротив.

Каких сил мне стоит не вспылить и сохранить невозмутимость, словами не передать. В душе поднимается волна негодования, дыхание перехватывает, мышцы на лице сводит от усилий удержать улыбку. А с учетом того, что зубы я стиснула, чтобы не сказать в ответ что-нибудь оскорбительное, наверняка на моем лице отнюдь не милое выражение, а пугающая гримаса получается.

Хорошо, что принц в этот момент на меня не смотрит — он стульями занят. Сначала пододвигает тот, на который я опускаюсь, затем отходит к стене, приносит другой и сам садится.

Теперь между нами нет преграды, и, несмотря на то, что меня альбинос не касается, желание у меня только одно — оказаться от него как можно дальше.

Чтобы скрыть истинное к нему отношение, пододвигаю ближе одно из нетронутых блюд и начинаю отправлять в рот темно-синюю пузыристую массу, посыпанную белым порошком. Вкуса почти не чувствую, настолько сильно нервирует тесное соседство с цессянином. И это замечательно! Ведь чем больше негатива я к нему испытываю, тем меньше вероятность, что мой организм захочет близкого контакта.

— Мы много времени потеряли, Дейлина. — Атиус разворачивается ко мне вполоборота, облокачивается локтем на столешницу и подпирает рукой голову. — Я ведь хотел, чтобы ты за время полета узнала меня получше. Планировал показать тебе корабль. Рассказать о себе и наших традициях. Узнать о том, что нравится тебе. Думал, что к моменту, когда к нам присоединятся гости, мы с тобой станем ближе. Но кое-кто не позволил нам этого сделать.

Цессянин сокрушенно вздыхает и морщится, бросая взгляд на насторожившегося малыша, который никак не может решить: есть ли необходимость срочно бежать ко мне или можно пировать дальше? В итоге, успокоенный тем, что меня видит, он продолжает завтракать. Альбинос говорит: