Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

Известно, что в течение всего XVIII века в Академии Наук был небольшой процент отечественных академиков, в основном – это были ученые-«прикладники» – участники огромного количества экспедиций по освоению Сибири (Камчатки) (С.П. Крашенинников, В.Ф. Зуев, И.И. Лепехин и др.). Большинство же русских академиков были прежде всего членами Российской Академии – то есть гуманитариями-словесниками: «в списке членов ее находятся имена первостепенных наших ученых и писателей… от Державина и Фонвизина в восемнадцатом столетии, от Карамзина до Востокова в девятнадцатом» [11] . Только в течение первых 1783–1784 годов их насчитывалось 56 человек [12] .

11

Сухомлинов М.И. История Российской Академии. Т. 1. М. 1874. С. 1 3.

12

Там же. С.16–17. Сюда входили и писатели, ученые-специалисты, и почетные члены (например, князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический), хотя первоначально такого звания не было, и потому все они звались академиками.

Императорская Академия Наук генетически и логически была связана с развитием физико-математических, естественных (а затем и технических) наук, изначально (и по сегодняшний день) ориентированных на достижения западноевропейской науки как образцовой и истинной. Извечные имперские чаяния на европеизацию России (или под другими наименованиями: модернизация, вестернизация, глобализация, инновация и т. п.) были связаны с деятельностью наук «физических, математических и навигацких», в обойму которых как-то сразу слабо вписывались «красноречие, древности, история, право» [13] , то есть все, что связано с языковыми, культурными или филологическими традициями собственного отечества.

13

Общим местом является крайне пренебрежительное отношение Петра к литературе и искусствам, от которых не отказывался лишь потому, что на Западе они имели место.

Так, исторически внутри российского научного сообщества возникла неявная оппозиция между петровской и екатерининской академиями, естественными и гуманитарными науками. К первой со стороны общества было священное (почти сакральное), ко второй – панибратски-рефлексивное, а в начале XIX века даже холодное и отчужденное отношение. В этой исторической коллизии кроется начало той огромной проблемы, которую можно обозначить как вопрос о соотношении власти – гуманитарных наук – и общества. С одной стороны, Российская Академия, ее задачи, академики изначально были «созданы» и ориентированы властью; на государственные деньги выполнялись государственные заказы, формировалась наука в области языка и словесности, которая должна была отвечать требованиям научной компетентности и тем самым естественно «стоять» над обществом и его «мнением» и «одобрениями». С другой стороны, именно Российская Академия поднимала те вопросы, которые постоянно находились в эпицентре рождающегося исторического и национального самосознания XVIII–XIX веков, в фокусе общественной дискуссии в литературных кружках и «гуманитарных журналах». В этом плане ее задачи вполне совпадали с «интеллигентскими» интенциями времени. Российская Академия оказалась естественным звеном между государством (властью) и обществом, наукой и критикой (сначала общественной, потом профессиональной), по сути, выполняя уникальную функцию консолидации различных интеллектуальных и социальных (за исключением низших) слоев общества в единое целое в ходе решения вполне конкретных проблем.

Как нам думается, гуманитарная наука стала вырабатываться в общем фарватере екатерининских просветительских программ: стремительного развития образования, создания государственных школ, расширения интеллектуального пространства через эпистолярную культуру, благодаря развитию почтовой службы и т. д. [14] Перед Российской Академией стояла вполне конкретная задача, направленная на определение понятия «национальное самосознание» для его развития, и именно власть поставила эту задачу. Развитие самосознания напрямую зависело от научной разработки системы языка и литературы, истории, собирания древних памятников материальной культуры (ставших основой успешного развития музееведения, этнологии, археологии, архивистки и т. д.), книгоиздательства и т. д., то есть от корпуса наук, очерчивающих область гуманитарного знания.

14

«…При Екатерине II… на смену конгломерату элементарных училищ… пришла первая государственная школа…Система постоянно расширялась… К концу правления Николая в Российской империи насчитывалось до 10 тыс. школ и 50 тыс. учащихся.… При Петре I количество почтовых отправлений не превышало несколько десяток тысяч в год.… К середине 60-х гг. XIX в. оно выросло до 42 миллионов, причем большая часть этого роста пришлась на первую половину века» / Шипилов А.В. Великая литература как большой бизнес // Человек. 2005. № 4. С. 123.

Задача создания русской национально-гуманитарной культуры в качестве приоритетной была определена в проекте, представленном княгиней Е.Р. Дашковой сначала лично Екатерине II, а затем в докладе при открытии Российской Академии в 1783 году при вступлении Дашковой в должность президента. «Российская Академия, – гласит устав, – должна иметь предметом своим очищение и обогащение русского языка; установление и употребление слов; свойственное русскому языку, витийство и стихотворство. Для достижения этого предмета должно составить русскую грамматику, русский словарь, риторику и правила стихотворства… Вместе со становлением грамматики и словаря академики должны заняться изучением памятников отечественной истории и увековечить в произведениях слова, знаменитые ее события как минувшего, так и настоящего времени» [15] .

15

Цит по: Сухомлинов М.И. История Российской Академии. С. 14–15. Национальное самосознание, отраженное в имперском проекте николаевского времени: самодержавие, православие, народность (концепция графа С.С. Уварова сер. 30-х годов XIX века) значительно позже стало объектом рефлексии русской интеллигенции славянофильского направления.

Базис российской гуманитарной науки – язык, история, материальные памятники – должен был в итоге сформировать чувство «национальной идентичности» или «народного самосознания» (выражение Е.Р. Дашковой). Российская Академия, организованная по инициативе одной женщины и возглавляемая другой, как будто незримо внесла гендерный оттенок во взаимоотношения между двумя научными сообществами. Мужской ум – мужские науки – мужская культура – Императорская Академия Наук была (и остается) европоцентричной; женский ум – женские науки – женская культура – Российская Академия – была изначально ориентирована на национальные проблемы России. Две Академии не просто стали дополнять, но и оппонировать друг другу, создавая ментальные основания для самых разных бинарных оппозиций русской культуры, в исходных положениях которых лежит изощренный многовековой спор между разными «номинациями» отечественных славянофилов и западников.

Обращение А.С. Пушкина к теме Российской Академии в журнале «Современник» было не случайно в это время, хотя информационный повод казался совершенно незначительным: статья сообщала о приезде 18 января 1836 года в Российскую Академию принца Петра Ольденбургского и избрании последнего в ее почетные члены. Все ее содержание, несмотря на описательный характер, с нашей точки зрения, должно было восприниматься как значимый посыл обществу, требование не просто продолжить славные дела Академии «на поприще языка и литературы», но и задуматься над общественно значимыми вопросами, когда-то поставленными Академией.

В заметке воспроизводились тезисы речи ученого секретаря Академии – Дмитрия Ивановича Языкова; он кратко напомнил присутствующим ее историю и изначальные важнейшие задачи, к числу которых относились прежде всего «уложение и порядок», которые императрица стремилась дать русскому языку. «Сочинение грамматики и словаря, да будет первым нашим упражнением», – процитировал он слова Екатерины Дашковой, кратко напомнив о колоссальной академической работе, проделанной по его созданию. Над Словарем русского языка трудилось 15 академиков, в том числе и сама Дашкова [16] ; он был создан всего за шесть лет, в то время как аналогичный Словарь во Франции готовился 60 лет. Напомнил Д.И. Языков и патриотические слова Н.М. Карамзина о том, что хотя мы поздно начали развиваться интеллектуально, зато двигались вперед в десять раз быстрее, чем самые передовые европейские народы. «Полный Словарь, изданный Академиею, принадлежит к числу тех феноменов, коими Россия удивляет внимательных иноземцев; наша, без сомнения, счастливая судьба во всех отношениях есть какая-то необыкновенная скорость: мы зреем не веками, а десятилетиями <…> – мы представили систему языка, которая может равняться со знаменитыми творениями Академий Флорентийской и Парижской» [17] .

16

Сухомлинов описывал, как скрупулезно создавала Е.Р. Дашкова, например, статьи о дружбе, добродетельном человеке, задумчивости, напомнил читателю, что именно по ее инициативе была введена в оборот буква Ё; ею написан ряд статей на буквы Ц, Щ, Ш. // Сухомлинов М.И. Екатерина Дашкова // История Российской Академии.

17

Российская Академия // Современник. 1836. Т.2. С.7.

Однако дальнейшее сетование Д.И. Языкова по поводу упадка современного ему русского языка, демонстрирует наличие реальных проблем, не позволяющих уж столь радужно представлять наше быстрое победоносное интеллектуальное продвижение вперед. Со свойственной любому профессиональному ритору страстью к гиперболизации он отмечал: «Слова искажаются, Грамматика колеблется. Орфография, сия Геральдика языка, изменяется по произволу всех и каждого» [18] , возвращая читателей к изначальным задачам Академии: высвободить язык от чужеземного влияния, очистить и создать новый – литературный русский язык (задача, успешно решенная А.С. Пушкиным и его современниками), то есть заниматься так и не решенной проблемой национальной / культурной идентификации. Таким образом, заметка воспроизводит настойчивое требование, первоначально идущее от власти XVIII века и творчески развиваемое интеллигенцией (писателями, поэтами, критиками) начала XIX века – непрерывно повышать научный статус русского языка и литературы как первооснов русской культуры и базиса национального самосознания.

18

Там же. С. 9.

Тема национального самосознания чувствуется в каждом пассаже выступления ученого секретаря. Так, он в ходе изложения напомнил о журнале «Собеседник любителей российского слова» [19] , учрежденном Российской Академией (издание княгини Дашковой и Екатерины II в 1783–1784 годах) и конкретно о публикации в нем знаменитого вопросника Д.И. Фонвизина. «Собеседник» в свое время был одним из немногих журналов, рассуждающих о гуманитарных вопросах всесторонне и дифференцированно: журнал, в котором писали обе Екатерины, с одной стороны, и Д.И. Фонвизин, Г.Р. Державин, В.В. Капнист, М.М. Херасков, с другой. То, что принято разделять в клишированном сознании – диалог и монолог, власть и интеллигенцию – своеобразно сосуществовало внутри литературно-публицистической детальности «Собеседника».

19

Полное название: Собеседник любителей Российского слова, содержит разные сочинения в стихах и прозе Российских писателей. СПб, иждивением Императорской Академии, 1783–1784 году. Далее – «Собеседник».

Важно также подчеркнуть готовность интеллигенции того времени к критическому диалогу, посыл которому шел с самого верха. Даже известный оппозиционер и бунтарь Н.А. Добролюбов был вынужден признать силу этого журнала: «Литературное слово обличения и наставления нисходило с высоты престола, оно было со властию, было сильно, свободно и открыто, не щадило порока и низости на самых высших ступенях общественных, не было стесняемо никакими посторонними обстоятельствами, которые в других случаях так часто накладывают печать молчания на уста писателя. С другой стороны, это не было издание официальное.… Это было издание собственно литературное, полное жизни, пользовавшееся полным простором в выборе предметов и в способе их изображения. К этому нужно присоединить и то, что вся литературная деятельность Екатерины II имеет вид высокой правды и бескорыстия, которое не могло не действовать и на других писателей, действовавших в то время» [20] .

20

Добролюбов Н.А. «Собеседник любителей российского слова». Издание княгини Дашковой и Екатерины II, 1783–1784 // Современник. Т. 59. Отд. 2. 1856. С.41.