Интердевочка

–  Виноват, виноват, виноват… - забормотал нетрезвый парень и полез в карман куртки.

Козел отпрянул назад. Парень достал десятку из кармана и лихо шлепнул ею о прилавок:

–  С нашим удовольствием!

Козел осторожно вытащил у него из куртки оставшиеся деньги и аккуратно подсунул их под стопку телеграфных бланков. И безмятежно стал читать разные почтовые объявления.

Парень получил квитанцию, сдачу с десятки и, стараясь шагать как можно тверже, вышел на улицу. Козел внимательно следил за ним через окно. Парень пересек тротуар, газон и сел в ожидавшее его такси. И укатил.

–  Так и будешь стоять?

– спросила девчонка.

–  Виноват, виноват, виноват… - подражая нетрезвому парню, сказал Козел, и девчонка рассмеялась.

Козел загнул половину тетрадочного листа, оставил только строчки с адресом и сказал:

–  Вот адрес. Международная. Можешь переписать на бланк латинскими буквами?

–  А текст?

–  Счас… Пиши: «Прилетай. Матери плохо. Козел».

–  Что еще за Козел?

–  Обыкновенный. Там знают. Пиши, пиши.

Козел смотрел в окно, ждал нетрезвого парня - авось, хватится.

–  Три рубля шестьдесят две копейки.

Козел протянул пятерку, получил квитанцию и сдачу. Секунду помедлил, еще раз глянул в окно. Парня не было. За окном покуривала его кодла.

–  Я возьму пару бланков?
– спросил он девчонку.

–  Хоть все.

–  Вот спасибо, вот спасибо, вот хороший человек!
– спел ей Козел, сгреб бланки вместе с пачкой десяток, лежавших под стопкой, и вышел на улицу.

–  Айда!
– скомандовал он пацанам и быстро завернул за угол дома.

Там он остановился, огляделся и подмигнул кодле:

–  Маленький фокус-покус, джентельмены!

Он развернул телеграфные бланки и предъявил компахе пачку десяток.

–  Гуляем, чижики! Перевод получил.

–  Ну, Козел!.. Ну, молоток!..
– захрипели приблатненными голосами пацаны.

У нашего подъезда пацаны снова развалились на скамейке, а Козел с шальным криком: - счас!.. Только квитанцию и сдачу отдам!
– Помчался скачками через три ступеньки на наш четвертый этаж.

На третьем этаже Козел замедлил свой бег и тревожно принюхался. Он огляделся вокруг себя, приподнял крышку бака с пищевыми отходами. Но запах шел не оттуда, а сверху. Это Козел понял и в два прыжка оказался на четвертом - нашем - этаже.

Здесь запах был так силен, что Козел закашлялся, рот его наполнился жгучей слюной и его затошнило. И вдруг Козел понял, что запах идет из-под нашей двери!

Выронив почтовую квитанцию и сдачу с маминой пятерки, трясущимися руками Козел стал вставлять ключ в замочную скважину… Наконец ключ повернулся в замке. Козел рванул дверь на себя и отшатнулся - так шибануло газом из нашей квартиры!

–  Алла Сергеевна!..
– закричал Козел и, зажимая рот и нос руками, ворвался в квартиру.

Окна были закрыты наглухо. Из кухни неслось убаюкивающее шипение.

Козла вырвало. Утирая рот рукавом, он метнулся в кухню, увидел сидящую на полу маму, рассыпанные фотографии, открытую духовку газовой плиты…

Задыхаясь и плача, сотрясаемый рвотными спазмами, Козел перекрыл газовые конфорки и духовку и стал рвать на себя оконную раму. В панике он делал что-то не так и окно не открывалось. Тогда Козел схватил кухонную табуретку и в полном отчаянии шарахнул ею по стеклам.

В кухню ворвался свежий уличный воздух. Кровоточащими руками Козел схватил маму за халатик и стал вытаскивать ее в коридор.

–  Алла Сергеевна!..
– захлебываясь от страха, рыдал Козел.
– Алла Сергеевна!.. Да помогите же кто-нибудь!.. Люди!.. Люди!.. Где же вы!

Он выволок маму на лестничную площадку и бросился звонить в соседние квартиры, стучать в двери кулаками.

–  Помогите!
– Кричал и плакал Козел.
– Ну, помогите же кто-нибудь, сволочи! Суки!.. Гады!!

Не открылась ни одна дверь. День… Лето… Да и поздно уже было.

Мама лежала с полуоткрытыми глазами. Вокруг рта и на подбородке застыла серо-зеленая пена - такая характерная для смерти от удушья.

–  Помогите… - прошептал Козел и опустился на колени рядом с моей мамой.

И не было в его голосе никакой приблатненной хрипотцы, взрословатой уличной наглости. Не стало лидера опасной дворовой кодлы, которая шарашит по ночам машины, портит девчонок в подвалах и волчьей стаей готова дать отпор любому взрослому сильному мужику.

Около мертвой, худенькой, пожилой моей мамы сидел испуганный пятнадцатилетний мальчик, и тело его сотрясалось от рыданий и ужаса, потому что он впервые в своей жизни собственными глазами увидел, как выглядит смерть человека.

А я, мерзкая, зажравшаяся тварь, сидела в своем собственном двухэтажном доме, всего в полутора часах полета от Ленинграда, слушала, как барабанит по крыше и окнам густой летний дождь, и ничего об этом не знала! Ничего!..

Когда раздался входной звонок, я выглянула в окно и сквозь сумерки наступавшего вечера и струи воды, заливавшие стекло, увидела у нашего заборчика маленькую машинку салемского почтового отделения, а у калитки знакомого почтальона - Уолтера Меллера.

Я нажала кнопку дистанционного управления калиткой, она распахнулась и Меллер прошел к дому. Я выскочила ему навстречу.

–  Добрый вечер, фру Ларссон, - улыбнулся Меллер.
– Вам телеграмма. Из России.

–  Спасибо большое, господин Меллер, спасибо… - встревожилась я и дала Уолтеру несколько крон.

Меллер раскланялся, а я тут же, не входя в дом, развернула телеграмму. Там латинскими буквами были написаны русские слова: «Прилетай. Матери плохо. Козел».

Передо мной лежал шведский телефонный справочник.

Впервые за полтора года моего пребывания за границей я обращалась к официальному представителю советского союза.

–  Здравствуйте! Это представитель советского аэрофлота? С вами говорит Татьяна Николаевна Зайцева - советская гражданка… То есть вообще-то сейчас я - Ларссон… Я здесь у вас, в Швеции, замужем… Извините. У меня рейс в Ленинград только в конце месяца, а мне нужно улететь сегодня. Сейчас же… Нет, билет на самолет компании САС. У меня телеграмма… Только получила. «Прилетай. Матери плохо…» Он зря не пошлет такую телеграмму. Ну, пожалуйста! И потом у меня в Союзе еще есть одно дело… Очень важное! Может быть, государственное. Там человека оклеветали. И только я смогу… Что вы! Успею, успею! Я на машине… Спасибо! Спасибо вам большое!