Интерлюдия Томаса

После того как чудовище недвижно лежит пять минут, у меня достает храбрости приблизиться к нему и хватает ума не произнести какую-нибудь оскорбительную фразу над трупом моего врага. В современных фильмах не так уж и много жизненной правды. Но один урок, который я из них вынес, сослужил мне хорошую службу в моей беспокойной жизни: если ты стоишь над поверженным монстром и, переполненный гордостью, отпускаешь какую-то остроту, монстр поднимается, вовсе не мертвый, и бросается в последнюю атаку. В половине фильмов он убивает одного из выживших. А поскольку в данном случае выживший только я, одна-единственная острота может вдвое уменьшить мои шансы выйти из этого дома живым. Будь я Томом Крузом, то в любом случае остался бы без единой царапинки. Но я могу представить себя разве что Гарри Дином Стэнтоном, Полом Райзером или Уэйном Найтом [24] — и это гораздо ближе к истине, — так что мне лучше держать рот на замке и продвигаться с крайней осторожностью.

24

Стэнтон, Гарри Дин/Stanton, Harry Dean (p. 1926), Райзер, Пол/Reiser, Paul (p. 1957), Найт, Уэйн/ Knight, Wayne (p. 1957) — голливудские актеры второго плана, зачастую исполняющие комические роли.

Я пытаюсь ставить ноги между кольцами, но иногда мне приходится наступать на них. Я крепко держу язык за зубами, изо всех сил пытаюсь сохранить равновесие, ни разу не падаю, и наконец оставляю позади белесые горы змеиной плоти, которые могли бы послужить лакомством для рока, гигантской птицы из арабской сказки, которая ест змей… среди прочего. И судя по тому, как развиваются события в «Уголке», есть все основания предполагать, что рок — или целая стая роков — уже подлетает к этому дому.

Я уверен, что джип «Гранд Чероки» никуда меня отсюда не увезет, поэтому выхожу из дома через парадную дверь. Вдалеке клубится дым. Я вижу пожарные автомобили, струи воды.

У крыльца стоят родители Джоли, Билл и Ардис Гармони, и еще три человека, мне незнакомые, но я предполагаю, что все они — члены семьи. На их лицах помимо настороженности читается и надежда, и я делаю вывод, что каждый почувствовал отключение канала связи, по которому Хискотт проникал в их разум.

Я подхожу к верхней ступеньке, когда что-то начинает яростно шевелиться в кармане моих джинсов. Я вскрикиваю в тревоге, потому что змееныши зачастую такие же ядовитые, как взрослые змеи. Вскрикивают и стоящие перед домом, отступают на шаг.

Выуживая шевелящийся предмет из кармана, я глупо улыбаюсь и говорю:

— Всего лишь мобильник.

Нажимаю на кнопку приема. Звонит Эд.

Глава 28

Некоторые луга черные, с серыми прожилками пепла, но устроенный мною пожар не уничтожил ни одного дома. Когда ветер уносит последние клубы дыма, запах сгоревшего не такой уж неприятный, очень напоминает запах походного костра.

Въезд в «Уголок гармонии» перегородили барьерами, установили щиты с надписями: «ЗАКРЫТО НА 24 ЧАСА ДЛЯ ЛИКВИДАЦИИ ПОСЛЕДСТВИЙ ПОЖАРА».

Завтра должна прибыть тяжелая техника, чтобы вывезти лежащий на лугу восемнадцатиколесник.

Семейный эвакуатор из ремонтной мастерской уже подъезжал к большому дому, и «Гранд Чероки» перевезли в дубовую рощу, к автомобилям, которые когда-то принадлежали слугам Хискотта.

В других домах нашлись шесть трехгаллоновых канистр. Их наполнили бензином и поставили на крыльце большого дома.

Во второй половине дня, после того как ветер стих, после того как мы отключили подачу электричества и отнесли на безопасное расстояние баллоны пропана, Билл Гармони и я входим в дом. Начиная со второго этажа, выливаем бензин в стратегически важных местах, прежде всего — на останки гибридов. Я сам занимаюсь кухней, чтобы Билл не увидел маленький скелет в кладовой.

Свет в вонючем подвале не горел, и я решаю не спускаться в эту тьму даже с фонарем. Просто выливаю шестую канистру на ступени, в этот зловещий мрак. Пары бензина бьют в нос. Дом напоминает бомбу, дожидающуюся срабатывания взрывателя.

Семья воспользовалась грузовиком-цистерной, чтобы обильно полить шесть домов, расположенных ниже седьмого, который мы собирались сжечь. Наполненный водой, грузовик-цистерна стоял неподалеку, на тот случай, что вновь загорится трава.

Дом мы поджигаем за час до заката. Ночью пожар увидели бы с Прибрежной автострады, и кто-нибудь из путешественников обязательно сообщил бы о нем по линии 911.

Аннамария и я стоим вместе с семьей. Их тридцать шесть человек, включая Джоли, которая вернулась из Форт-Уиверна. Горит отлично, и я использую смартфон Парвиса Бимера, чтобы отослать видео этого пожара Эду.

Никто огню не радуется. Наблюдают в основном молча, атмосфера напоминает церковную между службами.

Когда от дома остаются дымящиеся руины, а угли залиты водой, мы все собираемся на пляже, где расставлены накрытые к трапезе столы и складные стулья. Воздух прохладный, без джинсов и свитеров не обойтись, но все соглашаются, что это самое лучшее место для того, чтобы впервые поесть, став свободными людьми.

Для освещения вполне хватает луны и свечей, потому что темнота теперь только от природы, и бояться ее нет нужды. Волны невысокие, мягко накатывают на берег, шорох прибоя напоминает колыбельную.

Звезды — великолепное зрелище, поднимающее мне настроение. Помня о проекте «Полярис», я ожидаю, что эти далекие солнца и вращающиеся вокруг них планеты в эту ночь будут вызывать страх, но вместо этого они говорят мне, что огромная Вселенная, как сама Земля, — место надежды, которая ничуть не тускнеет от того, что Вселенная еще и поле боя, где каждый сражался, сражается и будет сражаться от начала времен и до их конца.

Во время трапезы на пляже люди не столь замкнуты, как во время бдения у горящего дома, но празднование тихое и спокойное. Улыбаются многие, но смех звучит редко. Эта большая семья прошла через безмерные страдания и унижения, и путь к нормальной жизни едва ли окажется легкой дорогой.

Они хорошие люди, и некоторые становятся мне друзьями. Они много обнимаются, а когда сжимают мою руку или кладут руку мне на плечо, часто не хотят меня отпускать. Но интуитивно они понимают, что не должны смущать меня чрезмерной благодарностью. И хотя, несомненно, чувствуют, что секретов у меня хватает, не стараются их вызнать, смиряются с тем, что я всегда буду для них загадкой, как, впрочем, и многое в этой жизни.

После обеда Джоли, Аннамария, я и две собаки — Рафаэль и Бу — прогуливаемся вдоль берега, у самой кромки прибоя, и девочка в восторге от того, что видит, от того, что слышит, от того, о чем думает. Теперь, когда ярмо рабства снято с нее и всей семьи, я более ясно вижу ее ум, смелость и чистое сердце — главное достоинство Джоли. Я могу представить себе, какой она станет женщиной, и миру всегда будут нужны бессчетные миллионы таких, как Джоли, хотя достаточно и ее одной, чтобы многое изменить к лучшему.

Джоли плачет, услышав, что мы уезжаем утром и, скорее всего, больше никогда с ней не увидимся. Сам факт, что подобное единение душ может возникнуть за один день, ставит ее в тупик, точно так же, как радует меня, и она боится, что новая жизнь, теперь свободная, будет омрачена расставаниями и утратами, которых она не сможет вынести. Я для нее, говорит она, как новый брат, а братья не могут уходить навсегда. У этой девчушки яркие чувства, и хотя циники могут за это над ней насмехаться, я не стану, потому что это дорогой дар: чувствовать ярко, заботиться всем сердцем.