Интервенция и Гражданская война

ЧКК, С. Мельгунов, С. Волков и др. приводят многочисленные данные о терроре. Так, только в Харькове, Одессе Киеве, Армавире было убито около 10 тыс. человек ⁶¹². В Екатеринодаре, Екатеринославе, Кременчуге – в среднем по 3 тысячи ⁶¹³. В Екатеринбурге – 2,8 тыс., при этом все население города составляло до войны менее 30 тыс. человек… В Ростове-на-Дону – около 1 тыс. в январе 1920 года. В Петрограде за три месяца (июль, август, сентябрь) расстреляны 5 тыс. человек ⁶¹⁴. Много офицеров погибло при расправах во время занятия красными Дальнего Востока; так, например, в Николаевске-на-Амуре с 1 марта по 2 июня 1920 г. погибло свыше 6 тыс. человек… ⁶¹⁵В июне 1920 года офицеры, содержавшиеся в Покровском лагере (1092 человека) были отправлены на Север и расстреляны ⁶¹⁶.

«Когда тюрьмы оказались наполненными до отказа, забастовщиков и солдат бунтарей погрузили на баржи и с привязанными на шею камнями сотнями сбросили в Волгу. От двух до четырех тысяч пленных было расстреляно и утоплено в дни 12-14 марта. Начиная с 15 марта, взялись за городскую буржуазию… За два дня дома богатых торговцев Астрахани были разграблены, а их владельцы арестованы и убиты. Точное количество убитых в Астрахани «буржуев» установить трудно, но оценки колеблются между 600 и 1000 человек. А в общей сложности за одну неделю было расстреляно и утоплено от 3 до 5 тысяч человек ⁶¹⁷. Джон Рид писал: «По колориту, ужасу и величию то, что мы видим здесь, далеко превосходит Мексику (революция в Мексике 1910 г.)» ⁶¹⁸.

Несмотря на широту использования террора, наиболее пострадавшей от него социальной группой были белые офицеры. «Везде на занятых после отхода белых войск территориях применялся один и тот же прием: объявлялась регистрация офицеров, после чего явившихся тут же арестовывали и отправляли в лагеря… где их постепенно расстреливали» ⁶¹⁹. «Холмогорского лагеря, в который отправляли офицеров, до мая 1921 года фактически не было… прибывших просто расстреливали… в том числе и 800 офицеров Северной армии, и множество привезенных с юга. В самом Архангельске 120 офицеров были утоплены на барже. В 1921 году 600 заключенных петроградских тюрем были утоплены на барже по пути в Кронштадт» ⁶²⁰. Как сообщал лорду Керзону английский священник Ломбард, «в последних числах августа две барки, наполненные офицерами, потоплены, и трупы их были выброшены в имении одного из моих друзей, расположенном на финском заливе; многие были связаны по двое и по трое колючей проволокой» ⁶²'. В Киеве в один день были убиты 2 тыс. бывших офицеров, вызванных для регистрации в городской театр. В Краснодаре под видом регистрации было собрано 7 тысяч ранее сдавшихся по манифесту о гарантии полной безопасности в случае сдачи оружия врангелевских офицеров ⁶²²и отпущенных для свободного проживания, все были расстреляны. «…Уничтожению офицеров большевиками придавалось большее значение, чем даже их использованию в целях сохранения своей власти,- пишет С. Волков,- (когда отвечавший за комплектование армии Троцкий в октябре потребовал освободить всех офицеров, арестованных в качестве заложников, ЦК 25 октября отверг это требование)» ⁶²³. То же самое произошло под Царицыном: когда Троцкий потребовал сохранить арестованных военспецов, запертых на барже, Сталин в ответ затопил их.

Заместитель Реввоенсовета Склянский заявлял, что «война продолжится, пока в красном Крыму останется хоть один белый офицер». Это произвело такое впечатление, что назывались цифры даже в 100-120 и 150 тысяч расстрелянных… Несомненно только, что все зарегистрированные офицеры, военные чиновники и солдаты «цветных» частей были расстреляны поголовно… ⁶²⁴Приказ о первой регистрации был составлен в таком тоне, что большинство оставшихся истолковало его как амнистию (которая и была объявлена) и почти все зарегистрировались в первые же дни ⁶²⁵. По мнению С. Волкова, в Крыму было убито до 52 тысяч человек. ⁶²⁶Террор и насилие в данном случае превышали границы, допускаемые логикой, чувством самосохранения или самообороны, они приобретали уже характер геноцида против определенных социальных групп. Хотя если бы победили белые, навряд ли они вели себя иначе в отношении красных.

Русское офицерство стало одной из наиболее трагичных фигур Гражданской войны, именно оно сражалось за великую Россию и, пускай на словах, за «демократические» ценности, но их бросили все: буржуазия которую они защищали, либералы, за которыми они шли, народ, во имя которого они жертвовали собой, и даже союзники, до времени поддерживавшие их и тем самым спровоцировавшие широкомасштабную Гражданскую войну и массовое насилие. Так, при эвакуации французских войск«в руках большевиков осталась значительная часть населения, имевшего основания опасаться преследования со стороны советской власти… Непонятное отношение французского командования к добровольческой бригаде, которая подверглась ряду тяжелых оскорблений и была вынуждена оставить в Румынии почти всю свою материальную часть…» ⁶²⁷

Румыния, чью армию всего несколько лет назад спасла от уничтожения русская армия, закрыла свои границы для отступавших белых армий. Шульгин вспоминал, что, несмотря на полученную визу, на румынской границе он получил ответ: «Вам как русскому въезд в Румынию воспрещен» ⁶²⁸. «Когда наступил вечер, румыны развернули свою настоящую природу. Они приступили к нам с требованием отдать или менять то, что у нас было, т. е. попросту стали грабить…» ⁶²⁹«На следующий день после нашего ухода румыны выгнали из своей страны оставленных нами женщин и детей… К чести «товарища Котовского», надо сказать, что его штаб принял этих несчастных прилично…» ⁶³⁰Деникин также писал: «…Изменилось в корне отношение румын к русским, которых они считали единственными виновниками своих бедствий; широкою волною разлилась ненависть ко всему русскому, не раз проявлявшаяся в насилиях и оскорблениях, которые трудно будет когда-либо забыть неповинному, и без того исстрадавшемуся тогда русскому офицерству…» ⁶³¹«Русские отряды, беженцы, женщины и дети, искавшие спасения в пределах Румынии, были отброшены… пулеметным огнем» ⁶³².

В Польше отступившие остатки Белой армии «ждало разоружение, концентрационные лагеря с колючей проволокой; скорбные дни и национальное унижение» ⁶³³. В Прибалтике «от болезней вследствие тяжелейшего положения армии в Эстонии и отношения к ней эстонских властей умерли тысячи людей, в т. ч. и офицеров. В полках насчитывалось по 700- 900 больных при 100-150 здоровых, количество больных, не помещенных в госпитали, достигло 10 тысяч, общее число заболевших составляло 14 тысяч» ⁶³⁴. «Более того, эстонское правительство объявило призыв на принудительные лесные работы 15 тысяч человек – «лиц без определенных занятий» (т. е. ровно столько, сколько было тогда работоспособных чинов армии), фактически установив таким образом институт рабства для русских офицеров и солдат» ⁶³⁵.

Что ждало белых офицеров в эмиграции? Деникин писал: «Тех немногих, кто уцелел в ней, судьба разметала по свету: одни оказались в рядах полков, нашедших приют в славянских землях; другие – за колючей проволокой лагерей – тюрем, воздвигнутых недавними союзниками, третьи, голодные и бесприютные,- в грязных ночлежках городов Старого и Нового Света» ⁶³⁶. Шульгин вспоминал про русских эмигрантов: «Так как русские, не имеющие уголовного прошлого или коммунистического настоящего, могут, не встречая препятствий со стороны международного права, отправляться без визы только на тот свет, им приходится для получения виз быть в полной зависимости от произвола представителей стран, в которые желают попасть. По окончании мытарств беженцу выдается бумажка согласно резолюции правительственной конференции, возглавлявшейся ныне умершим доктором Нансеном, верховным комиссаром по делам русских эмигрантов при Лиге Наций (бумажка эта получила в эмиграции название «нансеновского патента на бесправие)» ⁶³⁷.

Единственной страной, которая приняла русских эмигрантов, была Турция, с которой Россия воевала последние несколько веков. «Буквально за 5 ноябрьских дней 1920 г. к берегам Турции прибыло около 150 тыс. эмигрантов, 70 тыс. из которых являлись офицерами и солдатами врангелевской армии» ⁶³⁸. И тут, пишет Шульгин, турки и русские «точно нашли друг друга… Русские и турки сейчас словно переживают медовый месяц… Случаев удивительно доброго, сердечного отношения – не перечесть… Русским уступают очереди, с русских меньше берут в магазинах и парикмахерских, выказывают всячески знаки внимания и сочувствия» ⁶³⁹. По воспоминаниям очевидцев, неплохо отнеслись к русским офицерам, эвакуированным с Севера России в Англию, также исторически воевавшую против России…

Большевики на другой день после окончания Гражданской войны приступили к целенаправленному подавлению преступности, террора и насилия. Шульгин свидетельствовал: «В направлении «смягчения» были даже довольно странные факты. В один прекрасный день пришел циркуляр из Москвы, по-видимому, от Луначарского, предписывающий читать лекции рабочим и солдатам с целью развития в них «гуманных чувств и смягчения классовой ненависти». Во исполнение этого те, кому сие ведать надлежит, обратились к целому ряду лиц с предложением читать такого рода лекции и с представлением полной свободы в выборе тем и в их развитии. Этилекции состоялись. Одна из них имела особенно шумный успех и была повторена несколько раз. Это была лекция об Орлеанской Деве. Почему коммунистам вдруг пришла мысль поучать «рабочих и крестьян» рассказами о французской патриотке, спасавшей своего короля, объяснить трудно. Но это факт…» ⁶⁴⁰И снова Шульгин: «Как он (Котовский)стал командиром дивизии, я не знаю, но могу засвидетельствовать, что он содержал ее в строгости и благочестии, бывший каторжник,- «honny soit, qui nial y pense». В особенности замечательно его отношение к нам, «пленным». Он не только категорически приказал не обижать пленных, но и заставил себя слушать. Не только в Тирасполе, но и во всей округе рассказывали, что он собственноручно застрелил двух красноармейцев, которые ограбили наших больных офицеров и попались ему на глаза. «Товарищ Котовский не приказал» – это было, можно сказать, лозунгом в районе Тирасполя. Скольким это спасло жизнь…» ⁶⁴¹

Внимательный читатель уже, наверное, заметил еще одну особенность взаимного насилия между белыми и красными – обе стороны в определенном смысле оказались жертвами, заложниками некой третьей силы, которая по своей мощи превосходила обе противоборствующие стороны и за которой они были вынуждены были следовать и одновременно против которой были вынуждены вести бескомпромиссную войну на уничтожение. Этой силой была стихия «русского бунта», разбуженная Февральской революцией…

Стихийное насилие «бессмысленного и беспощадного русского бунта»