Интервенция и Гражданская война

21 января 1919 г. «при обсуждении русского вопроса на заседании Совета десяти в Париже президент Вильсон указывал, что вооруженная борьба союзников с большевизмом служит на пользу большевикам, давая последним возможность утверждать, что империалистические и капиталистические правительства стремятся возвратить земли помещикам и поддерживают монархистов. Возможность указания на то, что союзники идут против народа и намереваются вмешаться в его внутренние дела, является аргументом против посылки в Россию союзных армий. Если, с другой стороны, союзники могли бы превозмочь отвращение, которое они чувствуют по отношению к большевикам, и собрать представителей всех борющихся в России группировок, то это дало бы в результате реакцию против большевиков» ¹⁸⁰².

На основании позиции Вильсона представители Антанты пригласили все организованные политические группировки России собраться на Принцевых островах для обсуждения способов водворения в России порядка и спокойствия ¹⁸⁰³. Вильсон был готов встретиться даже только с одними большевиками ¹⁸⁰⁴. По мнению Ллойд-Джорджа, предстояло «собрать представителей большевиков, белых и лимитрофов… подобно тому как Римская империя приглашала военачальников плативших ей дань государств для того, чтобы они давали отчет в своих действиях» ¹⁸⁰⁵. Конференция изначально несла в себе двойственный характер: с одной стороны, она открывала возможность для переговоров, а с другой – условия переговоров включали: неприкосновенность всех существующих на момент переговоров правительств на той территории, которую они занимали в тот момент, что фактически закрепляло расчленение России. Позиция Высшего военного совета Антанты носила откровенно провокационный характер. Так, Бальфур говорил: «Большевики, вероятно, откажутся принять такие условия и тем самым поставят себя в невыгодное положение» ¹⁸⁰⁶. У. Черчилль развивает тему и приводит поддержанное им «Предложение о создании комиссии держав союзной коалиции для рассмотрения возможностей союзной военной интервенции в России» от 15 февраля 1919 г.: «Заранее предвидя возможность отказа со стороны советского правительства принять условия союзников и возможность продолжения с его стороны враждебных действий, предложено создать соответствующий орган для обсуждения вопроса о возможности соединения военных действий держав союзных коалиций, независимых лимитрофных государств и дружественных союзникам правительств России. Этот новый орган должен иметь форму комиссии, которая включала бы военных представителей американского, британского, французского, итальянского, японского правительств. Эта комиссия среди прочих задач должна установить путем опроса компетентных представителей России, Финляндии, Эстонии, Польши и других лимитрофных государств, в каких размерах готовы эти государства и правительства оказать военную помощь…» ¹⁸⁰⁷Другими словами, большевикам Антантой, по сути, был предъявлен провокационный ультиматум, аналогичный тому, который Австро-Венгрия предъявила в августе 1914 г. Сербии. Он должен был легализовать интервенцию в России, как предыдущий «легализовывал» агрессию Германии. Однако сами воевать великие державы не собирались; опираясь на свой огромный опыт в делах «дешевой империалистической политики», они планировали для этих целей использовать лимитрофные государства под своим контролем.

Но большевики согласились в том числе на нахождение «на той или другой части территории бывшей Российской империи, за вычетом Польши и Финляндии, военных сил Согласия или же таких, которые содержатся правительством Согласия» ¹⁸⁰⁸. Большевики были готовы идти даже дальше: «они готовы идти навстречу желаниям союзных держав по вопросу об уплате долгов, о предоставлении концессий на разработку лесных и горных богатств, о правах держав Антанты на аннексию тех или иных территорий России». При этом У. Черчилль уверял, что «союзники отвергают предположение, что таковы были их цели интервенции в России. Основным желанием союзников является твердая уверенность, что в России вновь восстановится мир и будет организовано правительство согласно воле широких масс русского народа» ¹⁸⁰⁹. Ленин сравнивал Принцевы острова с Брестским миром: «Когда мы ответили согласием на предложение конференции на Принцевых островах, мы знали, что идем на мир чрезвычайно насильнического характера» ¹⁸¹⁰. Но когда «большевики ответили на это предложение согласием, белые… с презрением его отвергли» ¹⁸¹¹.

Тем не менее Черчилль не был бы Черчиллем, если бы не нашел и здесь повод для обвинения большевиков: «Это предложение и последовавшее за ним предложение помощи миллионам страдающих русских не привели ни к чему из-за отказа советского правительства исполнить главное условие, заключавшееся в прекращении всех враждебных действий на все то время, пока должны были продолжаться переговоры о помощи» ¹⁸¹².

Между тем Украина поставила условием своего присутствия вывод с ее территории частей Красной Армии ¹⁸¹³. Правительства Архангельска, Омска и юга России «отвергли любую возможность заключения какого-либо соглашения с большевиками, равно как и любые переговоры с ними» ¹⁸¹⁴. Их поддержало французское правительство, которое «вошло в соглашение с украинскими и другими антисоветскими группировками, обещая оказать им поддержку, если они откажутся принять это предложение. Такое поведение Франции вызывалось ее особой заинтересованностью в получении русских долгов, согласия на уплату которых она не могла ожидать со стороны советского правительства» ¹⁸¹⁵. Причина отказа белых от участия в конференции была весьма прозаична: при любом варианте попытки установления демократической единой власти в России (например, при помощи Учредительного собрания) они неизбежно проигрывали выборы левым социал-демократам. Если белые отказывались от единой власти, то тем самым закрепляли расчленение России, т. е. шли против своих принципов. Согласие большевиков привело к тому, что, как печально 27 февраля пишет Черчилль, «по основному вопросу союзные державы в Париже не решили, желают ли они воевать с большевиками или заключить с ними мир…» 14 марта он отмечает: «Предложение о созыве конференции на Принцевых островах сыграло свою роль в том, что началось общее утомление и упадок духа…» ¹⁸¹⁶

Потерпело неудачу и предложение советского правительства о мире, отправленное Парижской мирной конференции в феврале 1919 года в ответ на запрос американцев относительно тех условий, на которых большевики считали бы возможным прекратить военные действия… Советское мирное предложение было с удовлетворением принято полковником Хаузом в Париже, который довел его содержание до сведения Вильсона, но последний заявил, что он слишком занят Германией, чтобы думать о России…» ¹⁸' ⁷Очевидно, что на позицию Вильсона повлиял предшествующий категорический отказ союзников, белых правительств и собственного госдепа сесть с большевиками за стол переговоров.

Но это не остановило Вильсона. С согласия Ллойд Джорджа он через своего доверенного советника Э. Хауза попытаться сепаратно договориться с большевиками ¹⁸¹⁸и 22 февраля послал в Москву У. Буллита [«Проект мирных предложений союзных и присоединившихся к ним правительств» Буллита включал: «…прекращение внутренней вражды в России на две недели, предшествующие открытию конференции; проведение конференции с участием всех признанных де-факто на территории России правительств, которые должны оставаться у власти и не быть свергнутыми; снятие экономической блокады и восстановление торговых отношений, включая право Советов на беспрепятственный железнодорожный транзит и использование портов; граждане Советской России, а также их официальные представители получают право беспрепятственного въезда в союзнические и присоединившиеся к ним страны, равно как и в государства, образовавшиеся на территории бывшей Российской империи; провозглашение всеобщей амнистии; вывод всех вспомогательных союзнических военных сил и сокращение армий всех государств на территории бывшей Российской империи; признание всеми правительствами ответственности по обязательствам бывшей Российской империи». Буллит упомянул и другие статьи: перемирие начинается через неделю после оглашения предложений; конференция состоится в нейтральной стране; Германия должна оставаться в стороне от ее проведения; на Польшу и все нейтральные страны распространяются те же права, что и на союзные державы; Советская Россия должна принять предложения не позже 10 апреля.» Текст проекта мирного предложения союзников и присоединившихся к ним государств, 14 марта 1919 г., FRUS, 1919, Russia, p. 78-80 (направлен Буллитом Вильсону, Лэнсингу и Хаузу) (Дэвис Д., Трани Ю., с. 322).]. Буллит сообщал о своих ежедневных беседах с Чичериным и Литвиновым, а также об одобрении предложений ВЦИКом… Он пришел к выводу, что Ленин, Чичерин и Литвинов «полностью сознают необходимость достижения мира в России и поэтому настроены в высшей степени примирительно». «Я уверен,- продолжал он,- в возможности подкорректировать их заявления таким образом, чтобы они не стали для них неприемлемыми». «Ленин, Чичерин, Литвинов и другие руководители Советской России, с которыми я беседовал, выразили безоговорочную решимость Советского правительства заплатить иностранные долги. Я убежден, что по этому пункту споров не возникнет» ¹⁸¹⁹.

По мнению Драммонда, «если принять большевистские предложения, привезенные мистером Буллитом, будут решены многие трудности, с которыми сейчас сталкиваются участники (Парижской) конференции…» При этом он приводил простые и веские доводы: если Германии не понравятся условия союзников, она больше не сможет угрожать альянсом с большевиками; балтийские страны сумеют без всякого вмешательства сформировать свои правительства; в будущем будут исключены инциденты, подобные венгерскому; и, самое главное, в Европе и в Азии наступит политическая стабилизация» ¹⁸²⁰. Д. Дэвис и Ю. Трани ссылаются на то, что нежелательная огласка миссии Буллита уничтожила эту возможность установления отношений между Россией и Западом ¹⁸²¹. У. Черчилль по поводу миссии изливал свой яд: «Негодование французов и англичан против всякого соглашения с большевиками достигло своего предела, и советские предложения Буллиту, которые, без сомнения, были сами по себе лживы, вызвали всеобщее презрение» ¹⁸²².

Позицию В. Вильсона поддерживали руководители всех миссий, которые он посылал в Россию. Робинс после возвращения из России пришел к мнению, что мысли Вильсона «гораздо разумней того, на что я считал способным их автора. Я расхожусь с ним лишь в практических деталях» ¹⁸²³. 15 мая 1918 г. Р. Робине утверждал, что если бы ему дали поговорить с президентом Вильсоном всего час, он уговорил бы того признать большевистское правительство. Он заметил: «У меня есть именно то, что нужно». Робинс передавал правительству предложения Советов предоставить нам такие же концессии, привилегии и преимущества, как те, которые Германия получила по Брест-Литовскому договору ¹⁸²⁴. Робинс был против интервенции без приглашения и признавал ее целью только экономическое сотрудничество ¹⁸²⁵.

Военный атташе Джадсон также склонялся в сторону сотрудничества с большевиками. По его мнению, союзникам следовало признавать большевиков только с целью оказания на них влияния. Он писал, что ему ясно, что «большевики намерены остаться… и большевики, что бы мы о них ни думали, находятся в положении, которое позволяет решать многие вопросы, вероятно, имеющие жизненно важное влияние на исход войны» ¹⁸²⁶. Буллит напрямую связывал тяжелое положение в России с интервенцией союзников. Промышленность, за исключением военной, парализована. Буллит считал разрушительную фазу революции законченной; террор прекращается, восстанавливается порядок ¹⁸²⁷. Он заявлял о поддержке народом власти. Власть Советов, «кажется, становится для русского народа символом революции». Позиции большевистской партии были достаточно сильны. В условиях блокады, интервенции и помощи союзников антибольшевистским силам она пользуется определенной поддержкой оппозиции. Что касается большевистской партии, то, по мнению Троцкого и военного командования, Красная Армия должна была продолжать сражаться, тогда как Ленин был готов к компромиссу. «Ленин склоняется к отступлению от своих принципов по всем пунктам. Он готов пойти навстречу западным правительствам». Именно Ленин ухватился за эту возможность. Буллит подчеркивал, что нельзя «создать ни одно правительство, кроме социалистического». Сторонники Ленина столь же умеренны, как и другие социалисты. Ни в Европе, ни во всем мире нельзя заключить никакого мира до тех пор, «пока не заключен мир с революцией». Необходимо снять блокаду и наладить поставки, хотя бы для того, чтобы ослабить позиции большевиков. Интервенция вынудит оппозиционные партии поддержать Ленина. Если победят Колчак или Деникин, пройдет еще более кровавая чистка. Красная Армия сражается «с энтузиазмом крестоносцев».

Буллит пишет, что Ленин превратился в легенду. «Весьма поразительный человек – откровенный, прямой, но также и гениальный, с большим юмором и ясностью мысли» ¹⁸²⁸. Кстати, в том же духе о Ленине писал Кейнс – как о выдающемся явлении человеческой цивилизации. Бывший английский посол и ярый сторонник интервенции Бьюкенен писал: «На их стороне превосходство ума, а с помощью своих германских покровителей они проявили организационный талант, наличие которого у них вначале не предполагали. Как ни велико мое отвращение к их террористическим методам и как ни оплакиваю я разрушение и нищету, в которую они ввергли мою страну, я охотно соглашусь с тем, что и Ленин и Троцкий – необыкновенные люди. Предшествующие министры, в руки которых Россия отдала свою судьбу, оказались слабыми и неспособными, а теперь, в силу какого-то жестокого поворота судьбы, единственные два действительно сильных человека, созданных Россией в течение войны, оказались созданными для довершения ее разорения» ¹⁸²⁹. Философ Бертран Рассел был другого мнения. 13 января он пишет в частном письме: «Над миром царит проклятие, Ленин и Троцкий – единственные светлые пятна» ¹⁸³⁰.

Американский представитель в Лондоне Тублер после переговоров с Литвиновым 18 января 1919 информировал свое правительство: «Военная интервенция и оккупация России, даже если они в конечном итоге будут успешными, потребуют неопределенно большого времени… Я полностью убедился в том, что мы можем заключить соглашение, обеспечивающее иностранные интересы и иностранные долги, если мы не очень урежем русскую территорию. Если Сибирь и угольные и нефтяные месторождения будут потеряны Россией, то условия относительно долгов будут пропорционально ухудшены» ¹⁸³¹. Д. Дэвис и Ю. Трани вполне обоснованно приходят к выводу, что «враждебные отношения между США и Советской Россией не были неизбежны» ¹⁸³². К такому же результату пришли и российские исследователи еще 1920-х годах, в том числе М. Покровский. В 1975 г. о том же писал Р. Ганелин. Конечно, было бы опрометчивым идеализировать Вильсона или Ллойд Джорджа (как, впрочем, Ленина и Троцкого), они оставались людьми своего времени и своего круга; тем не менее в своем социал-демократическом развитии они были прогрессивны и намного опережали время. Результирующий вектор их политики неизбежно во многом зависел от действия большого количества в первую очередь регрессивных внутренних и внешних сил. Очевидно, что неизбежная раздвоенность лидеров двух стран привела Черчилля к выводу, что «вялые усилия заключить мир с большевиками сопровождались такими же вялыми попытками вести с ними войну» ¹⁸³³.