Интим не предлагать!
Шрифт:
Ведь он действительно провёл с кем-то эту ночь, не с Пашутиным же. А если эта девица узнает, что он женат на мне, то может разнести слух, что Ромашкина — лохушка, потому что муж ходит от жены направо и налево. Не очень-то хочется выглядеть в глазах других безвольной тряпкой.
Да, наш брак фиктивный, но можно же удержать в узде своё либидо один несчастный месяц?
— А вы с ним смотритесь, — не отставая от меня, улыбается запыхавшаяся Анька.
— Кто с кем?
— Ну, ты и Малиновский. Очень подходите друг другу. Даже жаль, что всё не по-настоящему.
— Мы с тремя
Часть 11
Подъезжаю к дому и вижу возле ворот чудо: Ромашкина, вытянув длинные ноги, сидит прямо на газоне и с упоением читает книгу. Вернее, это только так кажется, что с упоением: едва услышав шум мотора, поднимает голову и зло смотрит в мою сторону.
Кажется, горгона не в духе. Торможу неподалёку и опускаю стекло:
— А ты чего здесь торчишь?
— Ключи потеряла, — в голосе столько яда, что хватит истребить половину Никарагуа.
— Потеряла? И где?
— Знала бы где, пошла бы и отыскала, — захлопнув книгу, швыряет ту в безразмерную сумку. — Я тебе звонила.
— Серьёзно? — не глядя нашариваю в кармане телефон и вижу несколько пропущенных от Ромашкина. — Сорри, не слышал.
— Не слышал? Ты не слышал, а я полтора часа должна на улице как бездомная прозябать? Я, вообще-то, устала и есть хочу. Вопиющая безответственность. Впрочем, чему я удивляюсь…
И сразу наезд! Всё, этот брак будет точно первым и последним. Развод — и на вольные хлеба. Манал я.
— Вообще-то, не я виноват, что ты ключи посеяла.
Ромашкина вскидывает на меня злющий взгляд и опаляет васильковыми стрелами:
— Малиновский, скажи, ты совсем идиот? Чтобы потерять ключи, нужно их для начала иметь!
И тут меня осеняет.
— Упс. Я тебе ключи не оставил, что ли?
— Представь себе — нет! Я утром просто за собой дверь захлопнула. А если бы дождь пошёл? Или град? Или…
— Или торнадо, или наводнение, или цунами — я понял. Совсем вылетело из головы, я же извинился. А повинную голову меч не сечет. Садись, — киваю на соседнее пустующее кресло, но ловлю в ответ полный пренебрежения взгляд.
— Сама дойду, — опережая меня, Ромашкина протискивается в плавно разъезжающие в разные стороны металлические ворота и, не оборачиваясь, идёт к дому.
Медленно еду следом, любуясь разъярённой фурией.
Может, моя жена и редкостная стервозина, но в свет с такой выйти точно не стыдно: ноги от ушей, тонкая талия и в декольте есть что положить. Понятно, почему Пашутин про неё при споре вспомнил. Хотя когда я потом спросил, почему он скрыл факт близкого с ней знакомства, тот просто слился, ответив, что разве всех упомнишь. Может, общался, может, не общался…
Игнорируя гараж паркую машину возле дома и поднимаюсь по ступенькам к входной двери: Ромашкина уже стоит там, демонстративно смотря сквозь меня.
— Ключ у меня один, нужно заехать в мастерскую. Если хочешь, поедем завтра из универа вместе. Да и туда тоже. Тебе к какой паре?
— Спасибо, но я лучше у ворот опять подожду,
не хочу быть тебе ничем обязанной, — цедит она, с преувеличенным интересом рассматривая ящик для почты.— Да брось, лапуль, мне не сложно. Мы же с тобой вроде как в одной лодке.
Ромашкина окидывает меня ледяным айсбергом взгляда и морщит носик:
— Не знаю, я сама по себе гребу в сторону своих трёх миллионов.
— То есть, тебя только деньги интересуют?
— Конечно! — и смотрит как на умственно отсталого.
Признаться — это немного задевает моё на удивление ранимое эго. Деньги деньгами — это понятно, но неужели нигде и ничего не ёкает? Не припомню, чтобы девчонки так откровенно с меня сливались. Нет, были динамщицы, дешёвые актрисы “я не такая”, были те, кто делал вид, что не догоняют — но во всех случаях это была просто игра в кошки-мышки, где я, разумеется, не в роли жертвы. Но Ромашкина, весь её вид транслирует откровенное “терпеть тебя не могу” и это почему-то уязвляет.
— А ты куда это? — оборачивается она, быстро перебирая стройными ногами по лестнице наверх.
— Я? В свою комнату, — не отстаю, следуя по пятам.
— Теперь это моя комната.
— Извини, но нет, она моя. Изначально была моей, моей и останется. Ты здесь временная гостья, и только.
Ромашкина тормозит, сжимает плотно губы, делает резкий разворот и явно намеревается бежать вниз. Хватаю её за лямку сумки и не даю сделать шаг.
— Стоп-стоп-стоп, лань трепетная. Куда собралась?
— Домой, в Печатники. Я не живу здесь и суток, но мне, честно, всё это уже вот где, — проводит пальцем поперёк горла, и я не к месту замечаю, что кисть у неё узкая, аристократичная.
— Да брось, а как же наш уговор. Наследство, месяц, три ляма. Забыла?
— Да Боже мой, кто будет это проверять? Скажем, что жили вместе и всё. Штамп есть, кольцо есть, зачем всё усложнять? Зачем портить нервную систему? Ясно же, что мы друг друга на дух не выносим.
Я стою на ступеньку выше и вижу, как вздымается её грудь, как беспокойно пульсирует на шее тонкая голубая венка.
— Если бы всё было так просто. В любой момент может нагрянуть доверенное лицо деда, и если он узнает, что ты здесь не живёшь, то не видать мне наследства, а тебе миллионов.
— Да что это в самом деле такое! Ну почему с тобой всё вечно через одно место! Может, как-то подгадать, я буду здесь к его приезду, сделаем вид, что счастливая молодая семья: планируем пополнение, взяли ипотеку, Киа Рио в кредит, копим на море — всё как у всех.
— План хороший, но, увы, это невозможно.
— Но почему?
— Потому что доверенное лицо деда — мой отец, — ляпаю первое, что приходит в голову. Ромашкина закатывает глаза и, выдернув лямку сумки из моих рук, громко топая снова поднимается наверх.
— Чувствую, из этих трёх миллионов два мне придётся потратить на психиатра. Дурдом какой-то.
Открываю дверь в комнату и вижу, что моя брутальная святая-святых превратилась в жилище куклы Барби. На кровати пушистый розовый плед, подоконник заставлен косметикой, а на любимом кресле-груше в виде футбольного мяча восседает плюшевый медведь.