Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство
Шрифт:
Часть 3. Любовь и страсть
Как вы думаете, а была ли на Руси любовь — та самая, большая и чистая, о которой исписаны сотни страниц? Вы удивитесь, но ученые до сих пор не пришли к единодушию в этом вопросе. Ну а раз у них нет точного ответа, давайте разбираться сами.
Глава 7. Любовь неземная
Ранний ветерок взъерошил листья березы, дремлющей на краю крутояра, и умчался в предрассветье. Ангелы Божии одну за другой гасили звезды-свечи в небесной церкви.
Вот-вот раскроет Заря-Заряница двери горницы и выплывет на небосвод отдохнувшее за ночь ясно солнышко… В третий раз заголосили петухи, и с их побудным кличем стало оживать село.
Ахрим вздохнул: не пришла Аксинья проститься, не пришла проводить
— Прощай, сестрица березонька! Передай Аксиньюшке, что люблю я ее…
— Ахримушка!!!
От села во всю прыть бежала девушка. Ахрим бросился к ней навстречу, подхватил, крепко сжал в объятиях.
— Люблю, люблю тебя, сокол мой ясный, — шептала Аксинья. — Пуще жизни люблю…
Рекомендуем посмотреть.
Иван Горюшкин-Скоропудов. Поцелуй. 1910
Пензенская областная картинная галерея им. К. А. Савицкого
Стоп, стоп! Для начала поразительный факт: в Древней Руси вообще не признавались друг другу в любви. Только не падайте со стула! Нет, наши далекие предки не были сухими, заскорузлыми людьми, не знающими такого нежного чувства. Просто само это слово — «любовь» — означало вовсе не то, что мы сегодня под ним понимаем. Смотрите, как использовали его на Руси:
Отдалъ де онъ Терешка самъ по любви племянника своего пытать [102] .
102
Цит. по: Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 28: Старичекъ-Сулебный. — М.: Наука, 2008.
Или так:
…послаша ны… створити любовь съ самими цари, со всимь болярьствомъ и со всими людьми гречьскими на вся лета [103] .
Что ж это за любовь-то такая странная?
Слово «любовь» впервые появляется в договоре 944 года, который князь Игорь заключил с Византией: «…и отсюда узнают в иных странах, какую любовь имеют между собой греки и русские» [104] . «Любовь» в этом договоре — это, что называется, ничего личного: просто дружба и согласие. Все дело в том, что в старославянском и древнерусском языках слово «любовь» прежде всего означало любовь к Богу, один из Его атрибутов: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим» [105] . Отсюда и любовь к ближнему, подразумевающая возвышенное чувство: любовь-сострадание, любовь-милосердие, любовь-дружбу, любовь-согласие, а вовсе не плотскую любовь. Например, «створи любовь, о[т]че, покажи ми путь» [106] . То есть во всех смыслах Любовь — с большой буквы «л». В Повести временных лет это слово встречается 47 раз, из них в 46 случаях речь идет о любви именно такого рода. Впрочем, один раз оно все же обозначает отношения между мужчиной и женщиной.
103
Повесть временных лет: в 2 ч. / под ред. чл. — корр. В. П. Адриановой-Перетц. — Ч. 1. — М.; Л., 1950.
104
Повесть временных лет: в 2 ч. / под ред. чл. — корр. В. П. Адриановой-Перетц. — Ч. 1. — М.; Л., 1950.
105
Евангелие от Матфея, 22:37. Синодальный перевод.
106
Цит. по: Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 28.
В этот единственный раз Повесть временных лет упоминает некий таинственный народ гилийцев, у которых женщины — настоящие феминистки, в привычном нам понимании: «…жены в них орють [пашут], зиждють храми и мужьская дела творять, но любы творять елико хощеть, не въздержаеми от мужий своихъ весьма, ли зазрятъ» [107] . То есть, взяв на себя исполнение мужских обязанностей, они лишили мужей права на контроль над ними и в полной мере отдаются велениям своей женской натуры (в понимании летописца): «…любы творять елико хощеть…» Впрочем, такие «любы» — это, скорее, крайне редкое исключение из правила.
107
Повесть временных лет. — Ч. 1.
«И если будете жить в любви друг к другу, Бог будет с вами и покорит вам врагов ваших» [108] , — это уже завещание Ярослава Мудрого. Своих сыновей он призывает друг друга любить, опять же, возвышенно. Именно в таком контексте — без всякого намека на эротику — и применяли слово «любовь» на Руси.
Не было на Руси также и любовной литературы вроде легенды о Тристане и Изольде. Да и отношений интимных тоже не должно было быть: у образцовых супругов из русской литературы «брак… да будет честен и ложе непорочно» [109] , «в браке целомудренно жили, помышляя о своем спасении… Плоти своей не угождали, соблюдая тело свое после брака непричастным греху» [110] . Как пишет историк Николай Костомаров (1817–1885), «безбрачная жизнь признавалась самой церковью выше брачной и семейной» [111] . Неудивительно, что о женщинах в древнерусской литературе писали будто бы женоненавистники, считавшие их источником и главными виновницами всех грехов. Вот «Слово Даниила Заточника» XIII века: «злая жена» — это «приют ненадежный, бесчинница бесовская. <…> В миру — мятеж, ослепление уму, источник всякой злобы; в церкви — таможня бесовская: греху — пособница, спасению — преграда» [112] . И даже в русских былинах женщины, как правило, коварные предательницы, отвлекающие богатырей от защиты Родины. Ну а если богатырь все ж встретил женщину, например поляницу, то на счастливый финал в их отношениях надежды немного. Никаких там «женились, жили счастливо» и так далее.
108
Повесть
временных лет. — Ч. 1.109
Послание к евреям, 13:4. Синодальный перевод.
110
Цит. по: Снесаревский П. В. Представления о любви в памятниках письменности Руси XIV–XV вв. // «А се грехи злые, смертные…»: любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X — первая половина XIX в.): сб. ст. / под ред. Н. Л. Пушкаревой. — М.: Ладомир, 1999.
111
Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей: в 3 т.: репр. воспр. изд. (1873–1888 гг.) — 1992. — Т. 3.
112
Слово Даниила Заточника / подг. текста, пер. и коммент. Л. В. Соколовой // Библиотека литературы Древней Руси. — Т. 4. — URL: lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4942.
Лишь в XVI веке, во времена Ивана Грозного, появляется первое русское произведение, посвященное взаимоотношениям мужчины и женщины, — «Повесть о Петре и Февронии». Подробности их весьма необычного знакомства мы расскажем в главе 18 , здесь же важно заметить, что Петр и Феврония — это вовсе не русские Тристан и Изольда, и в их случае о любви, а уж тем более о любви телесной и речи быть не может!
Все это даже привело некоторых исследователей к весьма неутешительным выводам по поводу славян: те, кто создавал русскую средневековую литературу, под любовью понимали «гамму эмоций, которая была синонимична привязанности, благосклонности, миру, согласию», причем не между супругами, а между родственниками вообще. Никакого «чувственного оттенка» к ней не примешивалось, поскольку духовное преобладало над плотским. И такое положение дел сохранялось «не только в раннее Новое время, но и несколько столетий спустя» [113] .
113
Гладкова О. В. «Возлюби бо разум еа и благочестие»: Образ идеальной любви в древнерусской литературе // «А се грехи злые, смертные…»: любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X — первая половина XIX в.).
Но ведь что-то чувственное между мужчиной и женщиной все же было? Не может, чтобы на протяжении тысячелетий наши предки оставались этакими лишенными чувств роботами, способными лишь выполнять программу «Плодитесь и размножайтесь»?
Глава 8. Любовь жалейная
Вы скажете: неужели же в Древней Руси вообще не любили друг друга в привычном нам смысле? Конечно, любили; проблема в том, что о чувствах древних русичей мы можем узнать лишь из произведений древнерусской литературы, а тексты эти писали не любовники, а моралисты, осуждавшие любовь как грех [114] . Вот только страсти прорывались на страницы, несмотря ни на что! Как эмоционально звучит вот это признание:
114
Мороз Е. Веселая Эрата. Секс и любовь в мире русского Средневековья. — М.: Новое литературное обозрение, 2011.
И рече мужу своему: «Господине мой и свете очию моею! Азъ на тя не могу зрети. Егда глаголеши ко мне, тогда взираю и обумираю, и въздеръжат ми вся уды тела моего, и поничю на землю».
Говорит она мужу своему: «Господин мой и свет очей моих! Я на тебя не в силах смотреть: когда ты говоришь со мной, тогда лишь гляну — и обмираю, и содрогаюсь всем телом, и падаю на землю» [115] .
Такая страстная речь приведена… в «Слове Даниила Заточника» как образец речей жены злой, неверной, которая признается супругу в пылких чувствах.
115
Слово Даниила Заточника / подг. текста, пер. и коммент. Л. В. Соколовой.
Может сложиться представление, что любовь, какой ее понимают наши современники, была неизвестна в прошлом. Но это не так. По словам отечественного историка Вадима Долгова (род. 1972), исследующего именно повседневную жизнь Древней Руси, то чувство, которое известно нам как любовь, называлось по-другому: жалость, тоска по кому-то, горение сердца [116] . Еще говорили: «Похоти разгорелись».
Отсюда и пошло то самое «жалеет — значит любит»! «Жалеть», имея в виду «любить», в старину говорили в большинстве российских губерний. Причем такое значение сохранялось даже в начале XX века. Русская писательница Надежда Тэффи (1872–1952) пишет: «Между прочим, ведь “любить” интеллигентское слово. Народ говорит “жалеть”. Как это глубоко и горько» [117] .
116
Долгов В. Быт и нравы Древней Руси. — М.: Яуза: Эксмо, 2007.
117
Тэффи Н. Предел: повесть // Страшный ужас: авторский сборник. — М.: Эксмо, 2011.
Любимого человека всегда «жалеют»: например, в Калужской губернии «жалкий» — это «милый», «дорогой». В Псковской «жалена» — «любимый», «милый». «Прощай, жалкий!» — могла сказать влюбленная девушка своему возлюбленному. А о себе подумать: «Он меня жалеет, с другой не сменяет!» За любимого русские женщины болели душой, сострадали ему: «болезненький», «боля» — эти слова тоже обозначают возлюбленных. Вот такая загадочная русская душа, вот такая любовь по-русски!
Для более интимных отношений на Руси были в ходу свои слова: «любосластие», «любоплотствование», «похотьствовать», «спать», «залежать», «разжение плоти». В некоторых средневековых текстах половой акт обозначали словом «колотье». Судя по всему, влюбленные между собой говорили достаточно откровенно. Церковные исповедники среди других грехов выделяют и «замолвить срамное слово ради похоти» или «блуда ради» [118] .
118
«А се грехи злые смертные…»: любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X — первая половина XIX в.).