Инварианты Яна

К сожалению, нить оказалась не бесконечной. Тридцать первого августа мы расстались, чтобы не увидеться больше никогда. Нить слов оборвалась, и, что хуже, сплетённый из неё кокон не расплёлся даже, а растворился. Я не мог заставить себя вспомнить, как выглядела и что говорила Надя, но странное дело - близость сохранилась. Я понял тогда, что даже если рвётся нить, и слова разлетаются янтарными брызгами...

***

Просто голова закружилась, подумал я и ещё раз с удивлением глянул на ту женщину. Она теперь не просто держала на плече руку, судорожно ухватилась за мою рубашку. Я услышал голос и не сразу понял, что это я сам и говорю:

– Светка, всё хорошо. Успокойся.

Я вспомнил, кто она. Но легче не стало. Что-то произошло между нами. По моей вине. Она схватилась за меня так, будто испугалась, что упаду. Или боялась упасть сама?

Инна визгливо кричала, Митя бубнил, ему возражал тот парень, Владимир, о котором я так и не смог ничего вспомнить, но все они были далеко, а жена моя - рядом. Я обнял её, осторожно, чтобы не разрушить близость. Всё остальное подождёт.

– Подожди, Ян, - шепнула она.
– Я должна показать тебе.

– Что?
– спросил я. Волосы Светы коснулись моей щеки.

Она отстранилась, чтобы вытащить нечто из кармана куртки и показать мне. Она неуверенно улыбалась, смотрела на меня, ждала. Я взял с её ладони твёрдую янтарную каплю с живым лучом солнца внутри. В глазах потемнело, я вспомнил...

***

Вечером тридцать первого августа жизнь казалась мне пустой, как покинутый бабочкой кокон. Меня забрали из садика перед полдником, и я не успел спросить у Нади, где её искать. Я подумал: вот бы её отдали в ту же школу, что и меня! Отец говорил: не бывает невозможных событий, бывают маловероятные, нужно просто научиться оценивать вероятность. Я стал приставать к нему, чтоб показал, как это делать. Он показал. Ничего сложного. Это весной было, но я не забыл, потому что часто пробовал прикинуть, какова вероятность того, что следующим придёт трамвай нужной марки, или стоит ли надеяться выиграть в 'Спортлото' машину, если денег хватает на один билет. Но всё это чепуха, встреча с Надей - другое дело.

Я прикинул для начала, какова вероятность случайно встретить Надю на улице, и мне стало страшно. Столько неблагоприятных исходов! Это конечно не 'Спортлото', но что-то вроде. Чтобы придать себе смелости, я подумал: но оказаться в той же школе, что и она, - событие гораздо более вероятное! Потом, правда, пришлось поправить себя: не в одной школе, а в одном классе, и желательно сидеть за одной партой. 'Что я как маленький!
– рассердился я на себя.
– Надо считать'. И стал считать. Сколько детей будет в классе, я знал (мама сказала), сколько классов в школе - тоже. Но сколько в городе школ? Я решил - чего мелочиться, пусть будет десять. Посчитал неблагоприятные исходы и вздохнул. Безнадёжно. Если трамвай нужной марки не приходит, можно подождать следующего. Чем меньше вероятность, говорил папа, тем больше время ожидания благоприятного исхода. С такой вероятностью мне до старости придётся поступать в разные школы, чтобы оказаться за одной партой с Надей. Надо спросить у мамы, вдруг школ в городе не десять, а меньше, скажем, шесть?

Мама жарила на кухне котлеты. Раньше вернулась с работы, чтобы меня забрать из садика и собрать в школу, но сказала - сначала неприятное, - и стала котлеты жарить. Когда я сунул голову в кухню, она как раз их переворачивала. Котлеты зло шкворчали, а мама пела им:

– Я в синий троллейбус сажусь на ходу, в последний, случайный.

– Ма!
– позвал я.

– Сейчас-сейчас, - она мне, и даже головы не повернула.

Я вошёл.

– Ян, ты бы, пока я прикончу котлеты, хотя бы в комнате убрал.

– Мам, скажи, сколько в городе школ?

– Чтоб всех подобрать потерпевших в ночи...
– мурлыкала мама.
– Что? Сколько школ? Ну, не знаю. Может, двести, может, и все триста. Твоя - сто тридцать пятая, но есть и больше номера. К чему это тебе?

– Ни к чему, - буркнул я, взял совок с веником, вышел и прикрыл за собой дверь. Выходя, слышал мамино пение: 'Полночный троллейбус, мне дверь отвори! Я знаю, как в зябкую полночь твои пассажиры - матросы твои - приходят на помощь'.

Никто не мог мне помочь, надежды не было. Двести школ! А то и все триста. Я вздохнул, заглянул в свою комнату - там всё вверх дном, уборкой не обойдёшься, раскопки надо устраивать. 'Начну с гостиной, - решил я, - там подметать приятнее', - и потащился туда нога за ногу. Стал возить веником по полу, думая: 'Какой смысл считать вероятности, если в итоге получаешь такой результат, что жить не хочется. Какой смысл искать, если никогда ниче... О!'

Из-под книжного шкафа выкатился в кучу грязи пыльный шарик. Я бросил веник, присел на корточки, поднял, обтёр. Невероятно. Столько времени прошло, я и думать о них забыл, о тех бусах. Мать собрала, нанизала на нитку, но многих не хватало и бусы выглядели уродливо, как беззубый рот. Мама положила их в хрустальную вазу, там они и лежали вместе с порванной ниткой. Мама больше не надевала их никогда. Я несколько раз брался искать недостающие бусины, ведь они были где-то в комнате. Без толку. И вот после стольких лет... Сколько - два года прошло или три? Я держал на ладони бусину и думал: вот тебе и маловероятные события. Отец так и говорил: невозможного не бывает. Даже если против миллиарда неблагоприятных исходов один благоприятный, есть надежда. И ещё я думал: всё равно буду искать, может когда-нибудь...

***

Я спрятал янтарь в карман и обнял жену. Чувство вины ворочалось во мне, цепляя изнутри, точно крючьями, но кое-что ещё я вспомнил. Не только ведь перед женой виноват.

– Инна, - позвал я. Она не расслышала, ей Митя что-то доказывал. Я отметил про себя, что ствол пистолета уставлен в пол.

– Инна!
– сказал я громче и на этот раз был услышан.

– Ян, спокойно, - шепнула жена. Она тоже ничего не понимала. Никто, кроме меня, не знал правды о вчерашнем дне, а из ложных посылок, как известно, следуют любые выводы. 'Нужно рассказать им, - решил я, - но сначала извиниться'.

– Инна, извините меня за вчерашнее. Нет, помолчите, вы не понимаете. Думаете, я прошу прощения за то, что произошло между нами в лаборатории? Нет. В лаборатории с вами был не Горин Ян Алексеевич, а его глупость и самонадеянность. Накануне я возомнил себя богом-творцом, и, поддавшись на уговоры Андрея, решил в виде эксперимента сделать контрольную коррекцию главной диагонали четвёртого симметрического инварианта. Помните, Митя, вы тогда нам помогали с настройкой? И Горин Ян Алексеевич стал - как вы меня назвали, Инна?
– похотливым стариком с детскими комплексами.

– Но всё ведь прошло нормально!
– возразил Дмитрий Станиславович.
– Мы с вами беседовали после сеанса. И позже, утром вы вели себя как обычно. Мы же виделись за завтраком! Инна там была, она подтвердит. Я прав? Правда, Ян Алексеевич вёл себя как обычно?

Инна ничего не ответила, плечи её поникли, пистолет висел на одном пальце.

– Четвёртый инвариант? Это какой из них?
– вмешался Владимир.

– Комок смолы, - коротко ответил я.

Владимиру этого показалось мало. Он спросил:

– То есть, если я правильно понял, ваш... м-м... интерес к Инне Валентиновне и некоторые... м-м... поведенческие отклонения объясняются малым масштабированием главной диагонали четвёртого инварианта?

– Вот именно.

– Но если после незначительной коррекции наступает такая реакция, что будет после полной подмены памяти?

Что-то с лязгом грохнулось об пол. Я вздрогнул. Инна закрыла лицо руками.

Владимир сориентировался быстрее меня - бросился, подхватил с пола пистолет, осмотрел, проворчал: 'Я так и думал, что на предохранителе', - и принялся запихивать оружие в кобуру. Когда справился с этим, снова обратился ко мне: 'Ян Алексеевич, что с ним будет?' Понятно, это он про Андрея.