Иные города

— Они не здесь, — мягко произнес голос позади нее. Он был спокойным, четким, прохладным, как сладкая вода из родника. — Ты и я. Только мы двое, Анастасия. Руки графа и Диего исчезли с ее пальцев, все трое растворились, как дым от свечи. Настя поняла, что она уже не в комнате, а в каком-то ином пространстве.

— Кто ты? — страх продолжал царапать ей спину и сжимать в когтистых лапах сердце.

— Я проводник. Не оборачивайся, — предупредил он ее. — И не бойся. Разве не учили тебя слушать интуицию?

Настя почти рассмеялась. Учили. Демон то и дело ее шпынял этим. На этом уроки заканчивались.

— Твоя душа еще очень слаба. И сразу научиться сложно, — поддержал ее голос.

— Куда же ты меня поведешь?

— Туда, где все началось.

Она почувствовала, как на плечи легли его руки. И тут же сильнейшее головокружение подхватило ее и завертело, так что, когда оно прекратилось, она вдохнула рывком воздух. И открыла глаза. Вместе со зрением вернулся слух, звуки обрушились с такой силой, что она подалась назад.

— Стой тихо, нас не видят, — прозвучал голос за спиной.

Настя послушалась. Но как тяжело было ему сначала поверить! Они оказались на деревянном помосте, вокруг — ревущая, гневная толпа, а по краям площади, словно вытесненные людьми и жмущиеся у края — невысокие домики с треугольными крышами. Это была не Барселона, а какая-то северная страна, воздух морозный и прозрачный. Она не понимала, что кричали люди в толпе, но было видно, что они требуют, наслаждаются, клокочут от удовольствия. Простые лица и одежды слились и размазались в одно коричневое блеклое пятно. Она перевела взгляд на помост и содрогнулась: справа от них палач сек белое с багровыми полосами от плети тело женщины. Настя порывисто схватилась за пояс: меча не было. Ее проводник остановил ее, положив руки на плечи.

— Стой. Смотри.

Ее мутило от этих ненавидящих воплей. Что бы ни сделала женщина, она не заслужила такого позорного наказания.

Словно в согласии с ее мыслями, раздались крики и топот копыт. Толпа отхлынула от эшафота, нехотя пропуская трех всадников. Один из них повелительным возгласом остановил палача, двое других поднялись на эшафот, прикрыли тело и отвязали от столба. Несмотря на недовольство толпы, арестантку увезли. Настя вздохнула от облегчения. Ее невидимый спутник сжал ее плечи. Спустя мгновение, она оказалась в спальне с высоким альковом. На кровати лежала та самая женщина, две служанки смазывали следы от кнута дурно пахнущей мазью. Настя стояла совсем рядом и могла рассмотреть, что это совсем еще юная девушка.

— Это девушка с картины. Ее высекли, как блудницу, потому что она позировала художнику. Пусть даже далеко от этого места. Ее забрал к себе градоначальник. Уже узнал, что девушка из состоятельной семьи.

— Он спас ее?

— Спас для себя. Он обесчестит ее, как только заживут эти раны. И тогда она возненавидит все вокруг.

Внезапно стемнело, Настя снова очутилась на улице. Мимо нее скользнула, завернувшись в плащ, девушка. Проводник подтолкнул ее в спину, и Настя пошла за ней по улицам.

Шмыгнув вслед за девушкой в маленькую дверь, Настя оказалась в потайной часовне, завернула за алтарь и долго спускалась в подземелье. Скрипнула дверь, пахнуло дымом трав, они оказались в каменном подвале. Девушка зажгла свечи, достала из сумки книгу в кожаном переплете.

Настя почувствовала, как прирастает ногами к холодному каменному полу. Это была та самая книга, в которой хранилась частица Ноктурны.

Девушка открыла страницу, заложенную шелковой лентой, и начала рисовать мелом звезду и символы.

— Она решила продать свою душу. Чтобы взамен обрести силу для мести. Только она и не подозревала, что эта книга — часть Ноктурны. Она не просто потеряла душу, она стала частью хранилища ее энергии, первая дочь Люцифера, та самая, что искала книгу в Венеции, управляла ей.

Раздался скрип, словно что-то придвигалось к ним на колесах. Настя пересилила детский ужас про гроб на колесиках. Но на всякий случай отступила так, чтобы чувствовать спиной присутствие Проводника.

Навстречу девушке из темноты выехало большое зеркало в золоченой раме, прикрытое покрывалом. Сердце Насти забилось, как бешеное. Целый склад таких зеркал был у графа Виттури в палаццо в Венеции.

— Я не хочу видеть, — прошептала она.

Проводник снова положил ей руку на плечо. Колени перестали предательски дрожать.

Тем временем, девушка подошла к зеркалу и сдернула покрывало. Стекла в зеркале не было, только темный провал, мутно-блестящий и дрожащий. От девушки отделилась светлая и прозрачная ее копия, которая сгустилась в шар белого света и нырнула в тьму зеркала. А взамен из мутной глади вылезли черные щупальца, которые вонзились в кончики пальцев, пупок, глаза девушки, залезли ей в рот, так что Насте стало душно смотреть на это. Все произошло очень быстро, и зеркало стало отражать, как обычное.

Снова перемещение, и Настя уже стоит на холме и смотрит вниз, на горящий город. Мимо нее по дороге едет верхом на лошади девушка с картины, только в глазах плещется вместе с пламенем ненависть и разрушительная сила.

— Она отомстила обидчикам: сначала жители растерзали живьем градоначальника, потому что пошли слухи о его служении Сатане, а после войска, присланные королем, разрушили город и сожгли его дотла. И всего этого она добилась сама. Теперь она едет домой. Отомстить своей семье, а еще заказать художнику другую картину. Которой хочет передать часть своих сил, ноша зла слишком тяжела для тела смертной.

На рассвете они подошли к маленькому домику на перекрестке из двух узких улиц. Настя понимала, что это совсем другой город.

Дверь была приоткрыта, они вошли. Поднявшись по скрипучей лестнице, они оказались в комнате с низким потолком. Разбросанные тряпочки, перемазанные в краске, кисти и холсты, не оставляли сомнений о профессии хозяина. На постели, прижавшись друг к другу, в полутьме свечи и рассветной серости двигались два обнаженных тела.

Настя стыдливо отвела взгляд. Но до нее долетали шепот, стоны, поцелуи, скрип кровати. Мимо прошла обнаженная девушка, нашла одежду, стала одеваться. Она проворковала что-то художнику, спрашивая, тот кивнул. Она оделась и ушла, улыбаясь так злорадно, что Настю передернуло.

— Он дал согласие на ее просьбу нарисовать портрет.

— И что теперь?

— Если он его сделает, его душа не будет знать покоя. Если нет, то станет рисовать так, что станет знаменит еще при жизни.

Художник тоже оделся, взъерошил волосы, пригладил бороду. Обернулся на скрип ступенек и стук.

Дверь открылась, и на пороге, высокий и зловещий, появился человек в черном плаще и капюшоне, под которым не было видно лица. Он произнес слова приветствия, художник кивнул, пригласил его сесть за стол.