Иные песни

Тогда господин Бербелек приказал остановиться, спешился, положил Избавление в траву, Авель и Алитэ потянули вниз своих скакунов. Подзорная труба переходила из рук в руки. Еще одни бандиты? Вряд ли, не здесь, не у границ Сколиодои; да и зачем бы им тогда этот воздушный змей? Скорее всего, еще одна джурджа. Выслать на разведку Н’Зуи? У тех были и свои негры, именно чернокожих фигур крутилось меж пальмами больше всего. Но господин Бербелек видел также и белых, одетых в одинаковые темные штаны и кафтаны, даже в этой жаре застегнутые до последней пуговицы высоких воротников.

Он отдал подзорную трубу Авелю.

— Отступите на два стадия. Следите. Если не вернусь, езжайте к Зайдару и эстле Амитаче, собирайте всех Н’Зуи.

Авель и Алитэ переглянулись.

— А если…

Господин Бербелек поднял руку. Больше не раздалось ни слова.

Он надел, не застегивая, черную кируфу, набросил на голову капюшон. Дернул за повод Избавление, заставил подняться и вскочил в седло. Двинулся шагом; не оглядывался, чтобы проверить, выполнили ли дети приказ.

Он не спускал взгляда с лагеря под пальмами. Когда заметил там суетливое движение, придержал ксевру. Ждал. Теоретически, его сейчас могли застрелить, но он знал, что этого не произойдет. Небось готовы поспорить, что он только потому выехал так вот на середину разделявшего их пространства, будто герольд, посланный от армии к армии, что за ним и на самом деле стоит там некая армия, сила, по крайней мере равная их силе; такова была форма поведения господина Бербелека. Он спокойно ждал, время от времени похлопывая Избавление по зеленой шее.

Десять — пятнадцать минут — столько это длилось, пока из-под пальм к нему на красногривом соловом скакуне не выехал одетый в черное мужчина. Черное к черному — когда повстречались под карабкающимся в зенит Солнцем, тени соединились с мягким чавканьем. Мужчина был рыжим, с густой бородой и широким носом. Для участника джурджи он был слишком бледен, как если бы все время укрывался в шатре либо в фургоне. Среднего возраста, развернутые плечи, амулет с крестом на груди — кристианин. Судя по морфе — уроженец Гердона. Не аристократ, но несомненно из высших слоев.

Подъехал к ксевре слева.

Господин Бербелек опустил капюшон.

— Эстлос Иероним Бербелек, — сказал он, поднимая в приветственном жесте руку, перстень Саранчи блеснул на Солнце.

Гердонец поклонился в седле.

— Теофил Агусто, Белый Иерусалим, софистес Королевской Академии Нового Рима.

Господин Бербелек ткнул в небо над софистесом.

— Мы приняли это за какоморфа, — сказал он, умышленно использовав множественное число. — Только-только застрелили одного. Это приманка?

Агусто оглянулся через плечо, будто и сам удивленный видом воздушного змея.

— Нет. Проводишь джурджу, эстлос? Мы не охотимся. Если, конечно, в этом нет нужды.

— Тогда что?

— Ах. Желаем заглянуть как можно дальше в Искривление.

Господин Бербелек снова поднял взгляд на воздушного змея.

— Привязали к нему человека?

— Да, дулоса, одаренного исключительно хорошим зрением.

— И каким же образом он передает вам информацию?

— Расскажет все, когда его опустим. И, кроме того, сейчас он рисует там карту.

— Да, карта может уцелеть.

— Мы все тщательно подготовили, эстлос. Змей сконструирован из древесины аэревьев, ты их, скорее всего, видел, кружат здесь целыми рощами по равнине…

— Да.

— Поэтому не нужен ветер, чтобы удерживать его наверху. Все искусство состоит в избегании внезапных порывов в момент спуска и подъема змея. Но среди нас есть двое демиургосов метео.

— А не проще ли было бы использовать воздушную свинью?

— Мы получили от короля Густава обещание, что он профинансирует наем либо покупку аэростата, если эта экспедиция принесет конкретные результаты. Мы высадились на Побережье Зубов два месяца назад и продвигаемся на восток вдоль Черепаховой Реки. Если у тебя есть хоть какая-то информация о землях, лежащих к югу от реки, и о природе их какоморфии, мы были бы чрезвычайно благодарны, эстлос, поделись ты ею с нами.

— А почему сами туда не войдете?

Софистес заморгал, удивленный.

— Ты, верно, шутишь, эстлос.

— Разве?

— Это больные земли. Мы не отважились бы войти и на несколько шагов вглубь Искривления. Мы даже не ночуем вблизи реки, каждый вечер возвращаемся к фургонам на севере.

Господин Бербелек исполнил левой рукой неопределенный жест, поймав и выпустив воздух.

— Если ты достаточно силен… Впрочем, здесь безопасно, открытое пространство, можешь быстро преодолеть немало стадиев, да и Искривление здесь не возбуждает такого уж сопротивления в природе, как дальше на восток, в джунглях. Но даже в джунгли можно спокойно войти на десять стадиев.

Софистес долгое время молчал.

— Ты входил, эстлос, — прошептал он наконец, не глядя на господина Бербелека.

— Я и другие.

— Ты вообще-то знаешь, что это такое?

— А вы знаете?

— Нет. Но опасаемся наихудшего. Король Густав послал нас, поскольку сам кратистос Анаксегирос обеспокоен.

— И это наихудшее — что именно?

Теофил Агусто взглянул господину Бербелеку прямо в глаза.

— Что приводит к тому, что мир таков, каков есть? Что делает камни камнями, воду водой, коня конем, человека человеком? Форма, Форма, что организует Материю в конкретные Субстанции. Если бы не морфа, существовало бы лишь однородное болото неустроенной гиле, бесконечная зыбь бесконечной Вселенной. И где же записана потенция данной Субстанции, еще до того, как она сделается Субстанцией? Что должен изменить текнитес тела, когда изменяет Форму лысого на Форму кучерявого брюнета, всего раз объяв того человека своим антосом? В чем содержатся те силы, что формируют Форму? Мы называем этот предполагаемый уровень реальности керосом, воском, поскольку всякая морфа оттискивается в нем, точно печать, но ни одна не навечно, и ни одна не сможет изменить структуру самого кероса. Но что случилось бы, когда б керос оказался уничтожен? Сумеешь ли ты себе это представить, эстлос? Это даже не стало бы концом мира; конец мира тоже обладает своей собственной Формой. Этого вообще невозможно себе представить, поскольку се — смерть любой Формы. Понимаешь ли, чем ты рискуешь, входя в Сколиодои? Не здоровьем, не жизнью, не телом, не душой. Это все ты можешь потерять, но все же останешься эстлосом Бербелеком: больным, мертвым, бестелесным, бездушным. Но когда разломится твой керос… Согласно с истиной уже нечего будет сказать об Иерониме Бербелеке, даже того, что Иеронима Бербелека уже нет.

* * *

Авель в то утро проснулся с предчувствием чуда, преисполнявшим воспоминания о снах поздней ночи. Горячая энергия текла в его венах, не кровь, но ручейки крохотных молний, щекочущих изнутри мышцы и кожу. Сегодня он поведет охоту, сегодня отправится, сегодня решится!

Юноша поспешно побрился над ручьем (именно в джурдже у него появилась первая настоящая щетина, а поскольку никакой текнитес тела не выморфировал пока ему кожу с вечной гладкостью, пришлось быстро овладевать чуждым аристократам искусством операции острым лезвием на собственном горле). Вернулся в свой шатер и надел кожаные шаровары, высокие югры, обернул труфу вокруг головы. Прицепил к поясу еще и готский канджар, вдохнул поглубже и вышел из шатра.

— Попугай!

Он знал, что его никто не удержит: Зайдар не вернулся с охоты с Марком, Юстиной и Клавдией Верониями, отец исчез на несколько дней с Шулимой, Ливий отсыпался после ночной вылазки за Черепаховую. Эстлос Ап Рек и Гауэр Шебрек разве что побрюзжат минутку и помашут предостерегающе пальцами.

— Дюжину воинов, трех хумиев, запасы на пять дней, быстро, быстро, быстро! — рявкнул он на Попугая, едва тот прибежал к фургонам.

Нужно как можно раньше покинуть лагерь, просчитывал Авель; а после уже останусь единственным белым, а поскольку Н’Те нет — удержать власть будет просто. Взять с собой переводчика? Нет, уговор гласит, что тот всегда остается в лагере; иначе могут обозлиться, что из-за меня —

— А куда это ты собрался?

Алитэ!

— Ой, да тихо ты, только от тебя проблем не хватало — что, жаловаться отцу поедешь?

Но сестра, еще мокрая после утреннего купания, едва обернув вокруг бедер легкую хлопковую бурду и выкручивая над плечом длинные волосы, смотрела на Авеля молча, с иронической улыбкой, левая бровь слегка приподнята — и он уже знал, что не переломит этой формы.

— Ладно, — вздохнул он. — Но у тебя всего четверть часа, подгони Антона. Одевайся и заскакивай на ксевру.