Инженер Петра Великого 3

Новости про то, что англичане шведам подмахивают, конечно, оптимизма не добавили. Скорее наоборот — какая-то злая упертость появилась, захотелось доказать, что хрен им. И тут, как по заказу, будто в подтверждение того, что враг не спит, разведка начала таскать все более интересные сведения уже конкретно о шведских военных приготовлениях. Информация, которую сливали агенты Брюса из Стокгольма и других шведских городишек, где у них там оружейные заводы были, рисовала картину какой-то лихорадочной движухи. Шведы, похоже, реально взялись за апгрейд своего арсенала, и, что самое паршивое, в их разработках явно торчали мои уши.

Было ясно, что тот дневник, который у меня сперли во время того дебильного ареста, да и показания предателей, которых, к сожалению, всегда как грязи, не канули в Лету. Шведы, пользуясь этими обрывками информации, вовсю пытались скопипастить мои изобретения. В донесениях черным по белому писали, что на их заводах полным ходом идут эксперименты с «недымным зельем». Честно говоря, читая эти строки, я не мог удержаться от ехидной ухмылки. Да пусть пыхтят! Создать стабильный бездымный порох — это такой геморрой, там столько нюансов и подводных камней, что без глубокого понимания химии и технологии они еще лет двадцать будут, как слепые котята, в стенку тыкаться. На выходе у них будет либо какая-то совершенно бесполезная фигня, либо жутко опасная и нестабильная хрень, готовая бабахнуть от любого чиха. Я сам через это прошел, сколько шишек набил, сколько раз своей шкурой рисковал, прежде чем нащупал верный рецепт (и это я еще знал тропинку по которой надо было идти)! Не, за порох я был относительно спокоен. Спереть формулу можно, а вот наладить безопасное и стабильное производство — совсем другая история. Тут нужны чуйка, опыт, сотни проб и ошибок.

А вот другая новость заставила меня напрячься куда сильнее. Шведы, по донесениям, пытались слизать и ключевые принципы конструкции моей винтовки (хотя у них чертежей нет, насколько я знаю). Вот это уже было не смешно. Металлургия у них, что уж там скрывать, была на голову выше нашей. Шведская сталь по всей Европе славилась своим качеством. И если они, имея на руках мои эскизы и описания, смогут отлить стволы и детали затвора из своего крутого металла, это могло создать нам очень большие проблемы. Конечно, я себя успокаивал тем, что даже имея все данные, они стопудово столкнутся с теми же трудностями, что и я: с точностью изготовления, с подгонкой деталей, с тем, чтобы затвор не сифонил при высоком давлении. Без понимания всех этих мелких нюансов, их попытки, скорее всего, были обречены на провал. Они бы наклепали каких-нибудь сырых, опасных и ненадежных образцов. Я прекрасно помнил, сколько времени и сил у меня ушло на то, чтобы заставить первые прототипы СМ-0.1Ф хотя бы кое-как работать, а ведь это была куда более простая конструкция, чем СМ-1. Так что, скорее всего, вся эта их бурная деятельность была больше понтами, попыткой выиграть время, взять нас на испуг, заставить Петра засомневаться в успехе моих начинаний. Но червячок сомнения все-таки был. А вдруг у них что-то да получится? Вдруг отыщется какой-нибудь гениальный шведский Кулибин, который сможет раскусить мои секреты и создать работающее оружие раньше, чем я доведу до ума СМ-1?

В один из таких дней, когда небо над Игнатовским было затянуто свинцовыми тучами и мелкий, противный дождь нагонял тоску, ко мне в кабинет, отряхивая с плаща капли воды, ввалился Орлов. Физиономия у него была озабоченная.

— Петр Алексеевич, весточка от Якова Вилимовича, — доложил он, кладя на стол сверток из просмоленной ткани. — И вот это… велел передать лично вам в руки. Сказал, вам будет любопытно взглянуть.

Я развязал продолговатый сверток. Внутри, на грубой мешковине, лежал штуцер. С первого взгляда — ну почти точная копия моего экспериментального СМ-0.1К, над которым мы тут с «академиками» бились, пытаясь выжать из новой стали хоть какую-то стабильность. Та же компоновка, тот же откидной затвор, даже форма ложа была до боли знакома. Но если присмотреться, становились заметны отличия. Качество изготовления было явно похуже, металл обработан грубее, не так чисто, как на наших опытных образцах. Делали на скорую руку, стараясь как можно быстрее скопировать то, что увидели или где-то вычитали.

— Трофей, — пояснил Орлов, заметив мой интерес. — Наши лазутчики в стычке на границе захватили, у какого-то шведского офицера. Яков Вилимович думает, это один из их экспериментальных образцов. Пытаются, значит, не отставать.

Я взял штуцер в руки. Он был тяжелее моего, какой-то неуклюжий, что ли. Затвор двигался туго, со скрежетом. Явно не хватало точности в деталях. Но мое внимание привлекло другое. В конструкции затвора было одно небольшое, но очень существенное «улучшение», которого не было в моих чертежах. На первый взгляд, оно должно было упростить запирание ствола. Но я, как инженер, сразу просек, что это «новшество» — чистой воды мина замедленного действия. При высоком давлении, которое давал бездымный порох, такая конструкция была бомбой. Затвор мог не выдержать и вылететь стрелку прямо в морду. Шведы, очевидно, не до конца врубались в физику процесса, тупо копируя и пытаясь «улучшить» то, в чем ни хрена не разбирались. Это было наглядным подтверждением моих мыслей: без глубокого понимания всех тонкостей их попытки создать надежное оружие нового типа были обречены. Они могли слизать внешнюю форму, но не суть.

— Любопытно, — пробормотал я, вертя штуцер в руках. — Очень любопытно. Они играют с огнем и даже не догадываются об этом. Это «улучшение»… оно может стоить жизни тому, кто решит из этого пальнуть.

Орлов хмыкнул.

— Значит, Яков Вилимович прав был, когда говорил, что их потуги нам пока не страшны?

— Пожалуй, — кивнул я, кладя трофейный штуцер на стол. — Но они учатся. И у них есть то, чего у нас пока в обрез, — качественный металл. Если они смогут соединить свою металлургию с нашими идеями, даже не до конца понятыми, это может стать большой проблемой.

Работа не затихала ни на минуту. Мы все так же бились над этой проклятущей сталью для СМ-1, колдовали с порохами, доводили до ума технологию изготовления деталей для СМ-0.1Ф — эти, кстати, несмотря на все свои «детские болячки», уже успели на фронте себя показать. Магницкий, зарывшись в свои расчеты, то и дело выдавал какие-то новые формулы, от которых наши литейщики и механики за головы хватались — настолько все было заумно.

В один из таких дней, когда от жары аж воздух плавился над крышами мастерских, а единственным спасением была тень старых лип в усадебном парке, случилось то, что встряхнуло всю нашу размеренную жизнь. Без предупреждения, без обычной помпы и свиты, в Игнатовское приперся сам Государь. Я как раз был в новой химической лаборатории, где мы с герром Шлегелем пытались очередной образец пироксилина «успокоить», как вдруг в дверях нарисовался запыхавшийся Орлов.

— Петр Алексеич! Государь… Государь приехал! — выдохнул.

Обычно о таких визитах становилось известно сильно заранее, начиналась беготня, подготовка. А тут — здрасьте, приехали. Я наспех привел себя в божеский вид, накинул чистый камзол и рванул во двор. Там уже собралась небольшая толпа из моих «академиков» и мастеровых, все глазели на подъехавшую простецкую дорожную коляску, из которой как раз вылезал высокий, до боли знакомый силуэт.

Петр был не один. С ним прикатил Меншиков, одетый с иголочки, и еще несколько каких-то незнакомых мне военных. Государь выглядел подуставшим, под глазами мешки.

— Здрав будь, полковник, — рявкнул он басом, перекрывая общий гул. — Решил вот заскочить, глянуть, как у тебя тут делишки. Не отвлекаю от важных дел?

— Ваше Величество! — я отвесил положенный поклон. — Да какое ж отвлечение, это честь для нас! Всегда вам рады в Игнатовском.

Петр хмыкнул, оглядывая отстроенные заново цеха, чистоту и порядок во дворе.

— Ну, давай, показывай, что тут у тебя новенького. Чем обрадуешь? — в голосе его слышалась добродушная подколка.

Я провел Государя по всей мануфактуре. Он внимательно все осматривал, и восстановленные, и новые помещения, заглянул в литейку, где как раз шла очередная опытная плавка, долго торчал у работающих станков в механическом цехе, засыпая мастеров каверзными вопросами по технологии. Лаборатории его особенно заинтересовали. В химической он долго беседовал с герром Шлегелем, расспрашивая о тонкостях получения кислот и очистки селитры. А потом завалился ко мне в кабинет, где уже ждал Леонтий Магницкий, которого специально выдернули из его «кельи», где он предавался своим вычислениям.

К автору «Арифметики» Петр отнесся с явным уважением. Они заперлись с Магницким почти на час, и я только слышал обрывки их разговора — что-то про баллистику, про сопромат, про какие-то жутко сложные формулы, в которых я, честно говоря, плавал. Государь, сам мужик в точных науках не профан, явно нашел в Леонтии Филипповиче родственную душу.

В общем и целом, Петр остался доволен тем, что увидел. Размах работ, системный подход, то, что я ученых мужей привлек — все это ему явно понравилось. Он похвалил меня за усердие и настырность, но в я заметил какую-то затаенную тревогу, которая от моего взгляда не укрылась.

После «экскурсии», когда мы сидели в небольшой беседке, прячась от полуденного пекла и потягивали холодный квас, Государь заговорил о том, что его гложет.

— Обстановочка, барон, складывается, прямо скажем, не ахти, — задумчиво протянул Царь, глядя куда-то вдаль, на изгиб реки, что виднелся сквозь деревья. — Англичане воду мутят, голландцы им подпевают. Наш Карлуша неугомонный силенки собирает. Слухи ходят, что он войска к нашим границам перебрасывает. Готовит новое большое наступление, и, сдается мне, кто-то ему в этом деле активно помогает. И деньгами, и советом, а то и мастерами. Еще недавно все его мысли были про западные дела, про Саксонию, про курфюрста Августа. А теперь, видать, передумал.