Иоанн Грозный

– Тебя, государь, мы величаем наследником Мономаховыми, значит, с Киевской областью. Святой Отец же…

– Да что с тобой говорить, говорено! Чужак ты нам. Сладкие плоды твои горьки нам. У христиан один Отец – на небесах. Нет на земле. Мы уважаем митрополита нашего и требуем его благословения, но он ходит по земле и не возносится выше царей гордостью. Ваш же папа, велящий или принимающий, что носят его по улицам на седалище, как на облаке, живет не по Христову учению, потому есть не пастырь, а волк.

Антоний вздрогнул от словесной пощечины. Бывшие с ним иезуиты понурились. Нунций с обидой за мирное посредничество сказал:

– Если папа волк, а не пастырь, тогда мне говорить не о чем.

В палате замерло. За царем было последнее слово. Подальше от него Годунов предусмотрительно отставил клюку. Не застряли ли под ручкою ли волосы убитого царевича? Ослаб в горести царь, а вдруг встанет и возьмет жезл. Не предскажешь, и никто слабой руке его не воспротивится.

– Вот я и говорил, что нам нельзя спорить о вере, - будто прочел мысли собравшихся утомленный государь. – Без раздорных слов не обойдется. Оставим. Не про Григория XIII я говорил, о папах вообще, Христовым заветам не следующих.

Напряжение упало. Духовенство уверилось в победе царя с итогом диспута предрешенным. Митрополит троекратно государя сложенными перстами благословил. Подойдя, обнял с мягкой кротостью. Иоанн отпустил Антония, дозволив полу длинного своего вретища поцелуем коснуться. Стольникам передали подать Поссевину и другим иезуитам в гостевые кельи лучшие блюда от царя на закуску, храня, однако, строгость первой недели Великого поста, в те дни стоявшей.

На третий день нунция снова пригласили к царю в Кремлевский дворец. Иоанн дозволил Антонию сесть на лавку против себя. Поссевин присел на край, готовый вскочить, не доверяя сей нежданной милости. Государь громко сказал, обращаясь не столько к посланнику, сколько к боярам и духовенству:

– Антоний, прошу тебя забыть сказанное мною к твоему неудовольствию о папах римских. Мы не согласны в некоторых правилах веры, но я хочу жить в дружбе со всеми христианскими государями, и пошлю с тобою одного из моих сановников в Рим. За оказанные же тобой услуги по заключению мира с Речью покорно благодарю.

Царь велел на этот раз Антонию обращаться со словами увещевания не к нему, но боярам и духовенству, будто от тех зависело остаться Руси в православии или признать Унию. Антоний с жаром выступил. Толмачи не успевали переводить.

Потом три дня еще собирали Думу и синклит. Антоний каждый раз говорил перед ними, мысленно равняя себя с Павлом перед языческим ареопагом. Готовился пострадать не менее апостола. Ночами Поссевин почти не спал, подготовлялся к дневным выступлениям. В три дня он написал целую книгу о мнимых заблуждениях греков, основываясь на бывших у него богословских творениях Константинопольского патриарха Геннадия, поддержанного в первосвятительстве и султаном, и крымским ханом Мухаммедом II.

Именем папы Антоний убеждал царя послать в Рим, кроме посла, еще несколько грамотных молодых людей, дабы они, узнав истинные догматы древней греческой церкви, от коих на Руси будто бы отошли, выучились итальянскому и латинскому, передав итальянцам язык наш для ясной с царем и Думой переписки. Легат убеждал выгнать из московских областей Лютеровских миссионеров, отвергающих Богоматерь, мощи и святость Христовых Угодников, и принимать единственно латинских просветителей.

Царь, доверяя Думе, не вмешивался, бояре отвечали: согласны, государь станет искать людей, способных для наук. Если найдет, обязательно пошлет к Григорию. С тоской думали о сыновьях – обалдуях нередкостных, собственный письменный язык редко знавших.

Антоний опять настаивал на скорейшем выступлении России против турок. Царя же после мира с поляками занимали шведы:

– Заставьте короля шведского первым изъявить миролюбие, тогда увидим искренность союза с европейцами на турок. Унять неверных не менее вашего желаю. Жду из Европы широкого посольства об ополчении на султана. Пока же ни в какое обязательство войти не могу.

5 марта в первое воскресение Великого поста царь позвал Поссевина и иезуитов в Успенский собор на богослужение. Антоний догадался: царь хочет показать народу смирение латинян перед Православием. Не на словах, на деле клонят они главу, признают высшие древние уставы. Антоний и иезуиты не могли отказаться, пришли. На паперти царь пошутил:

– Смотри, Поссевин, как бы лютеране за тобой следом в храм наш не проскользнули!

Царь приготовил нунцию и иезуитам «подарок». В этот день должен был креститься в православие отрекшийся лютеранства немецкий проповедник Каспар и некоторые с ним. Вот Иоанн и намерился выставить Антонию образе. Не крестится ли в православие и легат?

Кидая взгляд на вежливую толпу купцов-протестантов и прочих, явившихся поддержать Каспара, папский легат отвечал:

– С лютеранами мы общения не имеем.

Воспользовавшись, что царь заговорил с придворными, Антоний и иезуиты бочком ускользнули прочь. Царь заметил, потер сухой старческой рукой лоб, сказал:

– Вольным воля!

Довольствовался крещением лютеран, с великолепием и продолжительностью митрополитом совершенным. Протестанты не смели жаловаться. Имели свою слободу на Яузе, подвязывались в ремеслах и художествах. Враги папства всегда принимались как братья меньшие, неразумные.

В последующие дни Антоний успел выпросить свободу восемнадцати испанским наемникам, бежавших с Азова от турок, в Вологде на дознании сидевших. 15 марта Поссевин уезжал. Государь дал ему на прощанье руку. Нунций поцеловал. Горькую жалость испытывал Антоний к сему несчастному человеку, прозябавшему посреди великой страны своей в темноте и невежестве. С легатом ехал в Варшаву, после - Рим гонец Молвянинов. Проводив папское посольство, царь тщательно вымыл душистым мылом руку, выпачканную католическим поцелуем.

Дождавшись отъезда Антония, Иоанн приказал собрать по тюрьмам да боярским, дворянским дворам ливонских пленников, туда на пленную работу отданных. Мстя за военный проигрыш их несколько дней прилюдно травили дикими зверями, потом всех умертвили.

В России долго запрягают, быстро едут. Отправляя Географуса в Англию для сватовства к королеве, царь ему наказывал:

– Будьте там с Писемским поважнее да посерьезнее. Шапки перед англичанами без толку не ломайте, не позорьте родины. У нас своя гордость. Не подстилка мы, чтоб ноги о нас вытирать. Вернетесь с честью, одарю суровое игрище поставить. С умом, поучением, смыслом. Без кривлянья недостойного. Можно из светской жизни, но с библейским смыслом. Поучись у англичан. Слышал, они на то мастаки. Надо нам крытый терем для представлений на Москве ставить.

Государь, по обыкновению, упрекал Географуса и скоморохов, что люди они праздные, за церковной оградой без отпевания батюшки хоронить их советуют. Пьянь, рвань, блудодейство беспрерывное, перемены жен и полюбовниц, плутоватая продажность всеобщая. Географуса задело оскорбление цеху. Ставя на кон поездку в Англию, он отчаянно отвечал, что театр таков, каков народ. А пьесу по возвращению поставит он достойную.

– Какую, юродец? – рассмеялся царь.

– Про старика-царя, который в безумстве единственного разумного наследника прибил.