Иоанн Грозный

Матвей тут же ускакал из лагеря. Он пустился в Псков. Дороги были перекрыты стражей, стоявшей у рогаток с завалами. Матвей уговаривал пропустить его с беременной женой. Кто-то узнал в нем Годуновского приспешника. Скоро Матвей стоял у зубцов острога, пуляя в прежних то врагов, то соратников. Чего же Ефросинья? Раздавленная судьбой, она покорно следовала обстоятельствам. Куда нелюбимый муж, туда и она.

26 августа неприятель двинулся на псковский кремль плотными толпами. Незащищенная рекой и рвом с водой стена подверглась ударам вражеских орудий. Скрытые пушечным дымом осаждающие шли с лестницами на приступ. Псковичи и московиты стреляли метко, лили на головы полякам и союзникам кипящую смолу, осыпали стрелами, не имея в избытке ружей и пищалей. Баторий не верил глазам, когда убедился, что падают его испытанные в боях воины, пятятся, бегут прочь. Король стыдился неудачи в лагере, переполненном уважаемыми иноземными свидетелями: делегациями иезуитов, шведских и австрийских посланников, обоих сеймов депутатами. Отведя потрепанный авангард, Баторий накинулся на панов. Требовал в Вильно и Варшаве с Краковом поставить под ружье, копье, алебарду каждого двадцатого мужского жителя, обучить воинскому ремеслу и слать к нему под Псков.

После нескольких безуспешных наскоков Баторий перешел к правильной городской осаде. По слову короля поляки и венгры повели секретные траншеи к Покровским воротам для заложения заряда. Наш командир Иван Петрович Шуйский, воеводы псковские узнали от слухачей, землю слушавших, об опасной работе, угадали неприятельское намерение и в ответ заложили новые внутренние укрепления, деревянную стену с раскатами. Князя Андрея Хворостина, героя и брат героя, назначили возглавить смельчаков, определенных умереть или отвадить ворогов от траншей.

На углах крепости звонили каждый час. Духовенство ходило с непрерывными молебнами, кропя святой водой бойцов. Сословия соединились: пели жители, воины, нищие. Полководцы встали у гроба Всеволода Мстиславовича. Положив длани на богатырский меч меч, давали клятвы не сдать кремля. В польском стане Псков слышался музыкальной шкатулкой, ощерившейся зубцами стен и башен, недававшимся день и ночь гудящим улеем.

7 сентября с рассвета поляки с высоты осадных туров открыли пальбу по русским укреплениям двадцатью тяжелыми орудиями. Громили стены меж Покровским и Свиными воротами и пробили бреши. Стефан Баторий на белом коне явился перед войском, провозвестив победу. Приглашенные на особый обед польские и союзные воеводы обещали королю ужинать в Пскове.

Венгры, немцы, поляки, литовцы, русские изменники, запорожцы устремились к проломам в стенах острога. Командиры приказали распустить штандарты и бунчуки с жупелами. Беспрерывно стучали воинские барабаны, звали трубы. Осадный колокол низко гудел из псковского пчельника. Кроме сторожей, не показывался ни один воин. Неприятели думали, что псковичи сдают стены. уйдя во внутреннюю крепость. Но наши воины прощались с женами, благословляли на сиротство детей. Все плакали. Воевода Шуйский торопил. И вот воины встали за деревянной стеной, ставшей видимой в дырах разрушенной каменной. Воины испытывали недостаток в огнестрельном стрелковом оружия, коими хвастали противники. Едино: не желали позора. Замучил враг топтать псковскую землю. Баторий вспоминал древнее право сажать в Пскове литовских князей, так было во времена русской слабости. Псковичи выступали за родину и честь. С луками и стрелами против аркебуз и мушкетов.

Русские осыпали противника ливнем стрел, будто не прошло триста лет, и мы по-прежнему были на Угре или Калке. Но меткий огонь оказался губителен. Неприятель густо падал. По телам перебегал ров, врывался в проломы. Вот уже пали башни Покровская и Свиная. Взвились на них бело-красные с золотом орлиные знамена.

Союзники неистово резались с псковичами, московскими стрельцами, нижегородскими и рязанскими детьми боярскими. С башен, занятых ландскнехтами и венграми просыпались на россиян пули. Защитников теснили. Те желали ближнего боя, где могли бы сравняться. Ножами умалить преимущество. Внезапно в гуще сражающихся показался верхом на коне Иван Петрович Шуйский. Без сабли, неся и показывая воинам образ Богоматери. С воеводой пришли пеше многие иереи. На носилках они открывали раку с костями Святого Всеволода. Огромный меч его несли на плечах трое дьяков. Пели не страшиться ворога, как не страшился Всеволод Мстиславович, пусть сравнивали противостоявших ему с тиграми.

Безвестный русский удалец прошел подземным ходом в Свиную башню и зажег заложенный внизу порох. Башня вздрогнула, затряслась, покачнулась. Будто видении, встала на воздух и разъединилась в прах, скатив с себя польские знамена. Псковичи взревели умиленной радостью. Ударили единодушно. Раненые не уходили, шли вместе со здоровыми. Ров горой наполнился телами отступавших смятенных ворогов. Из дальних частей крепости подтянулось свежее наше подкрепление. Стрельцы входили в бреши и кололи, резали, рубили. Послухи вместе с ратниками сомкнулись плечом к плечу и вопили с ожесточением: «Не предадим Богоматери и Святого Всеволода!»

Наши дружным валом смяли утомленных врагов, вытеснили из проломов, низвергнули с раскатов. Заставили обернуться, побежать. Упорствовали венгры, засевшие в Покровской башне, но и их выкурили, рычагами покидав в окна зажженные хворост, паклю, мягкую рухлядь в корзинах. Венгры горели заживо В отчаянии прыгали из горящих бойниц, разбивались о камни.

Стефан шел спасать венгров с запасными полками. Псковичи вышли встречь. На освобожденные стены влезли старцы, женщины и дети. Воодушевляли наших, показывая младенцев, проклинали неприятеля. Стар и млад выбегал под пулями и стрелами из острога, цеплял веревками брошенные вражеские пушки, тащил в кремль. Жены несли воду освежать сражающихся, перевязывали раны за их честь пострадавшим. Священники спешили отпевать павших, отпускали грехи, не успевали прикладывать кресты к устам отходящих. Деды неустрашимо заковыляли на врага с поднятыми копьями. Зрелые неумных гнали. Те мешали своим воодушевлением.

Союзническое войско выровнялось и в полном порядке, бия в барабаны и гремя трубами, медленно отступало в сторону Снятной горы, еще огрызалось недовольным поджавшим хвост зверем. Польские стрельцы останавливались шеренга за шеренгой, сыпали на полки порох, чиркали кремнями, пуляли из ружей на подставках, прикрывали отход. Показывая спину, Баторий ехал на белом коне, кусал пока никто не видит ногти.

Наши вернулись ввечеру с польскими и союзническими трофеями, знаменами, трубами, множеством пленников. Ночью осветились псковские церкви. Воины и жители воздавали благодарность Богу за отбитый натиск. Послали гонца в Москву с радостной вестью. Гонец счастливо обогнул лагерь неприятеля, где едва мерцали погребальные огни. Иезуиты с прелатом Антонием и другие посланники сделались свидетелями польского поражения. Везде в лагере раскладывались тризны, отпевали павших. Поляков, литовцев, иных пало в том приступе до пяти тысяч, наших – восемьсот шестьдесят три человека.

На следующий день Баторий опять выехал к войску. Крепя лицо в присутствии войсковой Думы, потребовал или умереть, или взять Псков. Никто не уедет от стен, пока не выполнит. Осажденным пустили стрелу с польскою грамотой: «Дальнейшее кровопролитие бесполезно. Сдайтесь мирно. Вам будет честь и милость, какой не заслужите от московского тирана. Народу – льгота, неизвестная Руси, со всеми выгодами свободной торговли, издревле процветавшей в Псковской земле, когда ваши предки обладали достаточным разумом, чтобы приглашать князей для городской защиты и управления не из Московии, но - Вильно. Обычаи, достояние, вера сдавшихся на мою милость будут неприкосновенны. В случае несогласия – гибель! Мое королевское слово – закон!»

Шуйский отвечал королю: «Иди на брань. Победа зависит от Бога». Наши спешили довершить деревянную стену сзади каменной. Залатали проломы. Выкопали ров между каменной стеной и задней, деревянной. Во рву наставили острый частокол. Принялись ждать нового нападенья.

Шесть недель тянулась осада. Поляки воздерживались от нападения. Перегруппировывали силы. Пополняли полки подходившими подкреплениями. Пушечный обстрел города был ежедневным. Пришло осеннее ненастье. Союзники мерзли в палатках и землянках, промокали под дождем. В неуспехе дела винили не короля, но воеводу Замойского, королевского заместителя. Пустили слух, что Замойский с королем скоро едут греться в Варшаву, где начинались балы, оставляя войско в сломанных домах и палатках на всю суровую зиму. Сплетня подтверждалась: командование распорядилось рыть землянки, укреплять их стены тесом, внутри класть печи. Повсюду сновали разъезды, отбиравшие у крестьян хлеб и скот. Этим освободители не могли не раздражать провозглашено освобождаемых от неистовства Московита.

В великой тайне поляки вели девять подкопов под псковскую стену. Хотели заложить порох и взорвать. Иван Петрович Шуйский снова узнал . Послали смельчаков рыть навстречу. Среди них выступил и Матвей Грязнов, не уронивший лица на стенах. Вместе с другими он копал. Два хода соединились схваткою. Поляков порезали, отогнали. Встречные ходы засыпали предупреждающими взрывами.

Непогода и близость сильных морозов подгоняли стоявшего полем неприятеля. Выходя по утрам из шатра, Баторий с ужасом взирал на иней, серебривший орудия, повозки, палатки. Воины мерзли. Знать цепенела под тремя-четырьмя покрывалами. Непривычные деревянные ложа томили кости. Все чувствовали утомление, желали развязки. Войско потребовало задержанного жалованья. Ландскнехты, которым не платили, ушли восвояси, уменьшив войско на три тысячи человек. В стане начал ощущаться недостаток питания. За четверть ржи платили десять злотых, за яловицу – двадцать пять. В сто пятьдесят верст вокруг польского лагеря все было поедено. Открылся конский падеж.