Иоганн Буш

— Согласен, маршал. Не будем слишком щепетильны, тем более, что мы этим вряд ли можем помочь Гансу.

— Никому этим не поможешь, — сказал Виктор. — И потом: может быть в том, что человек ест, когда кто-то умирает, есть какое-то преклонение перед усопшим, перед памятью о нем. В этом, наверное, есть какое-то нежелание воспринимать его мертвым. Поэтому и на поминках пьют за ЖИВУЮ памать покойного. Тем, что едят, люди делают как бы живым умершего.

— Это не приходило мне в голову, — сказал Иоганн Буш. — Вы правы, может быть, маршал. — А в уме подумал: "Бедный Ганс!" Потом вслух добавил:- Излишней щепетильностью никому не поможешь. И Экзюпери тоже.

— Что?

— Ничего… Сегодня с утра я почему-то думал об Экзюпери.

— Понятно. А вы знаете, что самолет Экзюпери нашли?

— Что вы сказали, Виктор?

— Я сказал, что самолет Экзюпери нашли. Сегодня утром по телевизору сообщали.

— Я не знал. — Писатель был очень взволнован. — Сегодня утром, вы сказали? Я был в машине, ехал в город… И как раз думал об Экзюпери…

— Я не знал, что для вас это так важно, — сказал Виктор.

— Важно, очень важно, маршал. Вы не представляете, как важно!

— Я рад, что сообщил вам приятную новость, мой генерал.

— Это, конечно, не притупляет боль за Ганса, но хотя бы какое-то утешение… — сказал Иоганн Буш.

Ну, вот видишь, подумал он, самолет Экзюпери нашли все-таки. Какое теперь будет утешение для Маленького принца! Ну и ладно, Иоганн Буш! Теперь опять подумай о Гансе. Думай, думай, приказывал он себе. Думай до тех пор, пока при воспоминании о нем ты уже ничего не будешь чувствовать… Не скоро это будет, сказал он себе и вздохнул.

На второе подали жаренное мясо, мелко изрубленное, политое острым горячим соусом.

— Послушайте, Виктор, вы видели после смерти Ганса его любовницу?

— Да. Много раз.

— Ну и как она?

— А как вы думаете?

— Думаю, плохо.

— Вы правильно думаете, мой генерал. Ей очень плохо. К тому же ей трудно приходится с детьми. Ей нечем кормить их. "Ганновер"-то пришел в запустение после смерти Ганса. Туда почти нитко не заходит, да и официанты все уволились, говорят, не хотят больше работать в «Ганновере». Короче говоря, ей очень трудно.

— Черт! Ганс умер почти месяц назад, а я узнаю об этом только сегодня. Почему мне никто не сообщил? Трудно было сделать это? Трудно было приехать ко мне?

— Не надо никого винить, мой генерал. Нужно подумать, как помочь ей и детям. Это дети Ганса. Мы собрались хозяевами баров, кафе, ресторанов нашего квартала и передали ей некоторую сумму.

— Вот что, маршал, — сказал Иоганн Буш, — вы должны помочь мне в одном деле.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, мой генерал. Я поеду с вами к ней. Ей понадобятся деньги. То, что мы собрали, она спустила на адвоката.

— А в чем дело?

— Да так… Неприятность одна. Объявились родственники Ганса из Германии, а ей никак не убедить их представителя, что Ганс отнюдь не стал миллиардером. Их представитель, который что-то вынюхивает здесь в городе и родственники в Германии естественно не верят.

— Кто этот представитель?

— Я не видел его, мой генерал.

— Все ясно, маршал. Давайте выпьем, мы уже достаточно поели.

— Отличная мысль, мой генерал.

Иоганн Буш знал, что не сможет поехать домой и что переночует в отеле. За 7 лет, что он жил в этой стране, такое с ним случалось лишь однажды, когда он опять надрался, как последний сукин сын, вместе с Гансом, и не мог вести машину. И теперь тоже самое. Виктор вызвался проводить "своего генерала и его собаку" до отеля, и они всю дорогу пели французские песни, потом немецкие песни, а когда они почти дошли до отеля, они пели песни уже на идиш. Взяв ключи у портье, Иоганн Буш вместе с Бергом поднялся в номер, из номера заказал бутылку джина и, когда рассыльный принес его, он разделася и лег в постель. Он знал, что не сможет заснуть, и посмотрел на часы: дело шло к полуночи. Ты не сможешь заснуть, Иоганн Буш, и ты это знаешь, подумал он. Что же мне делать? — спросил он самого себя и сам же и ответил: что ты еще можешь делать? Ничего. Налей себе в бокальчик и начни думать о Гансе. Ты должен думать о Гансе, чтоб завтра держать себя в руках. Да, сказал он себе. Завтра я постараюсь держать себя в руках. Ведь теперь ты абсолютно одинок, сказал он себе. Правда, у тебя появился Виктор, и самолет Экзюпери нашли, но все-таки ты теперь абсолютно одинок. Даже если знаешь, что у тебя есть Берг… У меня все еще есть Берг, да он тоже уже старый. Все мы старые!.. Боже, как одинок человек! Слышишь, Берг, человек все-таки существо одинокое…

4

— Вот именно, Берг, — сказал он собаке. Он был очень пьян, и все же не так пьян, чтоб сразу отключиться и заснуть. Он чувствовал в себе непреодолимое желание поговорить с кем-нибудь ("не надо было уходить от Виктора, хотя ему ты все равно все бы не рассказал"), и он теперь говорил с Бергом. — Сароян был прав, Берг, человек — существо одинокое. При всем при том, что у него есть 6 миллиардов собратьев, таких же, как и он, «человеков», человек все равно остается одиноким. И знаешь почему, Берг? Потому что он думает, и он не может не думать. Человек думает всегда, каждую секунду, о чем-либо. То есть, если выражаться точнее, человек каждую секунду что-то чувствует, ощущает, видит, осязает, и это приводит к мыслям, картинам, образам, ассоциациям. Вот невозможность рассказать кому-либо о том, что ежесекундно происходит в голове, и делает человека существом одиноким. Значит, человек одимок всегда. Чем больше людей, кому человек может рассказать о себе, тем меньше он одинок. Когда кто-то говорит, что он он одинок вообще, это означает, что ему некому рассказать о себе. Можно выразиться даже в числах: " я одинок на четыре человека", или: "я одинок на пятнядцать людей"…"Я одинок."- говорит абсолютно одинокий человек. Это тот, наверное, который вообще молчит. Ведь если даже на улице ты спрашиваешь, который час, это означает, что ты говоришь о самом себеКто-то ведь узнал, что тебя интересует время; значит, ты куда-то спешишь, или кого-то ждешь… Человек одинокий (человек вообще) живет иллюзиями, иначе он сойдет с ума или повесится. Он гиляет по парку и мысленно говорит с деревьями, птицами, другими людьми ("посмотрел бы на себя, урод!"). Если он позволит себе додуматься до того, что он не нужен никому — ни деревьям, ни птицам, ни другим людям, он не выдержит. Одинокие люди заводят себе кошек, собак, выращивает растения ("ну, как вы, мои милые розы? Соскучились по мне?..); человек заводит себе друзей, подруг, жену (а то и нескольких жен!), детей и т. д. "Я одинок на 150 моих собратьев!" — восклицает он. Но все дело в том, что ни один человек не может сказать: "Я одинок на шесть миллиардов людей". А жаль. Хотя, знаешь, Берг, наверное, нет, не жаль… Может, через два-три столетия придумают такие аппараты, которые надевают на головы и которые показывают все, что ежесекундно происходит в голове того, или иного человека. Тогда не будет ни воров, ни убийц, потому что тогда будут видны все намерения, желания человека. Все будет ясно, наглядно. Но тогда человечество умрет. А знаешь почему? Да потому, милый Берг, что человеку захочется быть абсолютно одиноким. Вот и все. Но все это — пустая болтовня, Берг. Мы с тобой одиноки и никому не нужны. Во всем этом большом мире! Никому…

А кто виноват? — спросил он самого себя и ответил: я… Конечно, если каждый месяц твой литературный агент, живущий в Нью-Йорке, пересылает тебе два мешка писем, пришедших со всего света на твое имя, и ты при всем этом остаешься одиноким, то в этом виноват лишь ты. И с этим, пожалуй, спорить бесполезно…

Иоганн Буш встал с постели, налил себе еще один бокал джина и опять лег.

И никого в этом винить не надо, снова подумал он. Ты сам всегда делал то, что хотел и совершал ошибки, следующие одна за другой. Вообще, человеческая жизнь — это цепь бесконечных ошибок. (Он сделал глоток). Все было ошибкой. Абсолютно все. И, несмотря на внешний успех, жизнь все-таки не сложилась. Ведь не сложилась эта чертова жизнь! И вот поэтому-то мне и плохо теперь, потому что я понял это. Тебе плохо потому, что Ганс умер, сказал он себе. И еще потому, что в том, что ты называл "незыблемыми позициями", появилась трещина. О чем ты? О том, о чем ты собирался говорить с Гансом. Не надо сейчас о Гансе! Хорошо, не надо, просто почему бы тебе не согласиться с тем, что у тебя наступил кризис? Ты 7 лет живешь в этой стране, пишешь и веришь в то, что сам же и сочиняешь, и ты эти 7 лет веришь, что ты не дезертир. А вот сегодня ты стал сомневаться в этом, да еще смерть Ганса впридачу. Ты просто выбит из коллеи, сказал он себе, и тебе будет плохо до тех пор, пока ты не придумаешь что-нибудь новое, за что можно будет зацепиться…

— О, Берг, человек всегда живет иллюзиями! И сегодня еще одна иллюзия разлетелась, разбилась, растаяла. Ты просто однажды встаешь утром и чувствуешь, что весь покров иллюзий, в который ты заботливо укутал себя, кто-то грубо сдер, отбросил, и ты оказался голым, незащищенным. Камю был прав, Берг: именно в такие состояния души человек больше всего близок к самоубийству. — Иоганн Буш выпил еще джина.

Так что же все-таки происходит? Ничего особенного. Просто ты стал сомневаться в том, что то, что ты делаешь, кому-нибудь нужно! А как же письма? Письма приходят от читателей, прочитавших твои ранние произведения, и ты это прекрасно знаешь, и нечего себя обманывать. О новых книгах тебе никто ничего не пишет (ты слишком элитарен, сложен и непонимаем для простых людей!). О новых книгах тебе пишет только твой литературный агент, который пересылает тебе газетные рецензии с блетящими рецензиями. А ты знаешь, сколько плохих рецензий он тебе НЕ пересылает? Конечно, знаю, сказал он самому себе, я же сам запретил ему посылать мне неблагоприятные отзывы… И ты после этого можешь сказать, что ты не последний пердун нашего столетия? Иоганн Буш согласился, что он самый настоящий пердун нашего столетия, а потом подумал: все дело действительно в том, что ты стал сомневаться, что твои книги кому-нибудь нужны. Диагноз правильный, как говорит (говорил!) Ганс; главное поставить правильный диагноз… Значит, литература (выражайся попроще, прикзал он себе!), значит, каждая отдельная книга должна помочь каждому отдельному человеку?.. Если ты сейчас скажешь «да», я тебя пристрелю!..

Иоганн Буш сказал «да» и попросил своей второй половине заткнуться. Он встал и налил себе в бокал очередную порцию джина. По дороге он посмотрел в окно, на проязжающие внизу автомашины, на проституток у дверей отеля ("останови ход своих мыслей, пошляк!"), и опять лег.

— В последний раз мы с тобой, Берг, были с женщиной месяц назад, когда с Гансом сняли двух девочек и пришли в этот самый отель.

Вот видишь, это было не так уж и давно, сказал он себе, месяц назад, так что нечего хныкать! Иоганн Буш улыбнулся в темноте и в очередной раз попросил своей половине заткнуться. Расскажи лучше Бергу что-нибудь, что он не знает. Ты уже нашел выход ("КАЖДАЯ ОТДЕЛЬНАЯ КНИГА МОЖЕТ ПОМОЧЬ ОТДЕЛЬНОМУ ЧЕЛОВЕКУ"), так что можешь расслабиться. Расскажи Бергу то, что он не знает. А что не знает Берг? Спроси у него.

— Что же тебе рассказать, Берг? Ты спишь? Ну, спи, псина, я все равно тебе буду рассказывать, потому что мне надо кому-нибудь что-то рассказать…

А, может, тебе пригласить девочку? Нет, ты слишком пьяный и слишком старый для таких развлечений (неужели?). Честное слово, это так. Так что лучше я на самом деле расскажу Бергу что-нибудь из того, что он не знает. Ну, давай, не ленись, сказал он себе, и не думай о девочках, старый пьянчужка!..

5