Иоганн Гутенберг

После изгнания из Майнца Гутенберг вернулся в Эльтвилле.

Мы признали благородные и усердные услуги, которые оказал и, возможно, будет оказывать и в дальнейшем наш дорогой и верный Иоганн Гутенберг… Каждый год, когда мы награждаем наших простых придворных, будем также награждать его как одного из наших дворян.

Гутенберг также должен был каждый год получать 2 тысячи килограммов зерна и 2 тысячи литров вина – этого вполне достаточно для солидного хозяйства. Его также обещали освободить от уплаты налогов взамен на верность, подкрепленную клятвой. Это означало полное прощение с дополнительными привилегиями при условии, что Адольф может использовать его книгопечатный пресс в случае надобности. Гутенберг мог свободно приезжать в Майнц – у него не было больше причин бояться быть арестованным страсбургскими судебными приставами.

Подобные почести и осознание того, что его изобретение быстро завоевывает мир, – своего рода реабилитация, даже несмотря на то что причины были откровенно политическими. Интересно, какой была реакция Иоганна Гутенберга, когда в 1466 году он узнал о том, что его старый враг Фуст во время деловой поездки в Париж заболел чумой и умер, оставив Шёффера единственным наследником своего дела.

* * *

Смерть Гутенберга осталась незамеченной. Лишь спустя несколько лет кто-то – возможно, эльтвилльский священник Леонард Менгосс – купил книгу, напечатанную с использованием новой технологии в 1470 году, вспомнил о человеке, который начал все это, и написал в ней:

«В 1468 году, в день святого Власия [3 февраля] ушел из жизни почтенный мастер Иоганн Генсфляйш [Гутенберг был также известен под именем Генсфляйш; так его до сих пор называют в Эльтвилле]». Это единственное имеющееся свидетельство о дате его смерти.

Смерть Гутенберга осталась незамеченной.

Спустя три недели после смерти Гутенберга его спонсор и товарищ Конрад Гумери завладел оборудованием эльтвилльского цеха, которое формально ему и принадлежало. Но теперь это было больше, чем просто оборудование. Здесь имелся и политический интерес. Гумери подписал с Адольфом соглашение, в соответствии с которым обещал, что будет использовать эти «взрывоопасные» предметы, эту армию маленьких железных солдат для печатания только в Майнце и что если он захочет их продать, то продаст только гражданину Майнца. Однако у него было мало возможностей для использования своего оборудования. Спустя два года Гумери умер.

Гутенберг, согласно записи, сделанной его далеким родственником Адамом Гельтусом, был погребен в церкви Святого Франциска, в том самом монастыре Босоногих Братьев, где 13 годами ранее он был лишен плодов своего труда.

В память об изобретателе искусства книгопечатания

D. O. M. S. [Deo Optimo Maximo Sacrum – Посвященный Богу Всевышнему],

Иоганну Генсфляйшу,

изобретателю искусства книгопечатания,

достойному сыну величайшего народа,

бессмертной памяти его имени

Адам Гельтус воздвигает [этот мемориал].

Его останки мирно покоятся

в церкви Святого Франциска, Майнц.

Запись Гельтуса, без всяких пояснений включенная в книгу, изданную в 1499 году, выглядит как эпитафия на могильной плите или мемориале. Такого мемориала не существует, однако есть нечто большее – книгопечатание, которое уже тогда начало менять весь мир.

Глава 9 Книгопечатание набирает обороты

Фуст и Шёффер достаточно быстро оправились после катастрофы. Незадолго до смерти Фуста в Париже они создали хорошую команду. После этого Шёффер пожинал то, что посеял Гутенберг, снабжая Центральную Европу книгами в течение еще 40 лет. Это было прибыльное дело, лишенное риска и дававшее высококачественные результаты. Он умер в 1503 году богатым, уважаемым и знаменитым.

Таким образом, карьера Шёффера охватывала период, на протяжении которого изобретение Гутенберга из местного чуда превратилось в международный феномен. Позже, в XVII веке, когда люди начали интересоваться тем, как произошла эта революция, историки стали называть ранние печатные книги красивым словом инкунабула (лат. incunabula – пеленки), что также можно трактовать как «младенчество» книгопечатной революции. Это слово ныне вошло в большинство языков, иногда обретая ложную форму единственного числа – incunabulum (лат. – инкунабулум), а иногда – местные варианты: немецкое Wiegendruck означает «колыбельная печать», а японское yoran – ki – bon переводится как «колыбельные книги» (хотя японцы также используют слово in – kyu – na – bu – ra).

Примерно в то же время, когда стали использовать слово «инкунабула», Иоганн Зауберт из Нюрнберга составил первый каталог ранних книг и установил в качестве конечной даты 1500 год. Название и дата появились практически вместе. Инкунабулы – это книги, напечатанные до 31 декабря 1500 года. Позже были составлены каталоги других коллекций; на сцену вышли ученые и коллекционеры, и сегодня в крупных университетах и библиотеках всего мира имеются свои инкунабулисты. Это занятие превратилось в отдельную науку. С появлением компьютеров стало возможным точно зафиксировать предмет исследований и составить список всего, что было напечатано с использованием подвижных литер, начиная с первого «Доната» Гутенберга и заканчивая книгами, датируемыми 1500 годом. Проект, координируемый Британской библиотекой в Лондоне, известен под названием «Каталог кратких описаний инкунабул» (Incunabula Short – Title Catalogue, ISTC). На данный момент каталог насчитывает почти 30 тысяч позиций практически на всех европейских языках, хранящихся в 96 библиотеках – участниках проекта, и это число постоянно увеличивается (3 тысячи из них хранятся в виде фотокопий). До 1500 года европейскими прессами было напечатано от 15 до 20 миллионов книг.

Карьера Шёффера охватывала период, на протяжении которого изобретение Гутенберга из местного чуда превратилось в международный феномен.

Это называли информационным взрывом, что в некотором смысле так и было, если вспомнить, как «вспыхнул» Майнц в 1462 году. Вместе с тем, расходясь по большой территории, вспышка затухает, а изобретение распространялось все больше и больше, подобно популяции животных, заселяющей новую территорию. Это было естественное, бессистемное распространение, протекающее по торговым путям в поисках наиболее подходящих мест, в которых можно обосноваться, – городов, в которых были университеты, соборы, щедрые правители и крупные суды.

Однако данный процесс не был полностью бесконтрольным. На протяжении 10 лет Шёффер пытался сохранить монополию и брал со своих учеников обещание не выдавать секретов. Существует легенда, что, когда Иоганн Фуст привез образцы 42-строчной Библии для продажи в самый большой университет Европы, Сорбонну, где училось 10 тысяч студентов (это, несомненно, огромный рынок), члены гильдии книготорговцев выгнали своего нового конкурента из города, обвиняя его в общении с дьяволом. Практика переписывания сохранилась, и продукция писцов пользовалась спросом на протяжении еще 20 лет. Кроме того, печатные книги, как это бывает в случае с любой новой технологией, вначале были более дорогими, чем манускрипты.

Инкунабулы – это книги, напечатанные до 31 декабря 1500 года.

Но секрет стал известен, рынок жаждал книг, цены снизились, и бум начался.

Для ученых это проторенный путь, предмет подробных исследований и диссертаций. Однако, вместо того чтобы идти по следам экспертов, я предпочитаю внимательно исследовать территорию, а затем рассказать вам о некоторых историях и взаимосвязях, которые кажутся мне наиболее захватывающими, о тех книгах, которые привнесли что-то новое и – подобно изобретению Гутенберга – представили Европе предметы, которые по сей день – часть нашей жизни.

* * *

Германия оказалась идеальным местом для распространения печатной продукции. Здесь были хорошие рудники с залежами металлов, необходимых книгопечатникам, отличные металлурги и успешные торговцы, способные вкладывать деньги. На протяжении десятилетий немцы доминировали в новом ремесле, путешествуя со своими наборами гравировальных инструментов и литейных форм в поисках финансовой поддержки и работы, на время (от нескольких недель до нескольких лет) останавливаясь в подходящем месте (см. приложение II). Куда бы они ни поехали, везде находили учеников и обучали их своему ремеслу; те же, в свою очередь, тоже способствовали его распространению. Страсбургские протеже Гутенберга, Генрих Эггештейн и Иоганн Ментелин, начали работать в своем родном городе и к 1460 году стали конкурентами, каждый из которых печатал собственные версии первого немецкого перевода Библии (первый перевод Библии на какой-либо современный язык). Это был бессмысленный перевод, который тем не менее начал представлять угрозу традиционной роли священнослужителей как толкователей слова Божьего. В 1485 году архиепископ Майнца запретил этот перевод – и это еще одно доказательство того, что новое изобретение было способно подорвать установившиеся порядки.