Иосиф Сталин – беспощадный созидатель

30 марта 1931 года по инициативе Сталина Политбюро приняло постановление о праздновании 40-летия литературной деятельности Горького:

«Объявить строгий выговор тт. Савельеву, Попову Н.Н. и Мехлису за то, что они поставили в неловкое положение газеты и юбиляра, не подготовив дела.

Поручить тт. Долецкому и Мехлису организовать для «Правды», «Известий» и провинциальных газет отклики на юбилей М.Горького.

Разрешить редакции «Правды» выпустить два вкладных листа, один – посвященный откликам на юбилей М. Горького, и второй – новостройкам и МТС».

Спешно организованные юбилейные чествования призваны были убедить Горького принять участие в затеянной Сталиным политической игре по объединению всех писателей страны в единую организацию под знаменем «социалистического реализма». И он в эту игру охотно включился.

В мае 1931 года Сталин разразился убийственной резолюцией в адрес повести Андрея Платонова «Впрок»: «К сведению редакции «Красная Новь».

Рассказ агента наших врагов, написанный с целью развенчания колхозного движения и опубликованный головотяпами-коммунистами с целью продемонстрировать свою непревзойденную слепоту.

И. Сталин.

P. S.: Надо бы наказать и автора и головотяпов так, чтобы наказание пошло им «впрок»».

В своих пометках на полях платоновской повести Сталин наградил Платонова следующими нелестными эпитетами: «Дурак», «Пошляк», «Балаганщик», «Беззубый остряк», «Это не русский, а какой-то тарабарский язык», «Болван», «Подлец», «Да, дурак и пошляк новой жизни», «Мерзавец; таковы, значит, непосредственные руководители колхозного движения, кадры колхозов?! Подлец» и т. п.

Главный герой этой «бедняцкой хроники» в эпоху коллективизации отбыл «прочь из верховного руководящего города» в глубь России. Подобные настроения – бежать, укрыться от власти где-то в глуши охватывали в 30-е годы многих писателей – Даниила Хармса, Михаила Зощенко, Осипа Мандельштама, Леонида Добычина.

В мае – начале июня 1931 года Политбюро рассматривало вопрос о наказании Платонова и провинившихся членов редколлегии «Красной Нови», но определенное решение так и не приняли. 8 июня 1931 года Платонов написал письмо Сталину, в котором извинялся за допущенные идеологические ошибки и назвал повесть «Впрок» «гнусной» и «бредовой». Сталин, похоже, покаянием удовлетворился. Репрессий против Платонова не последовало, хотя его возможности для публикаций были очень ограниченны. В том, что его совсем не перестали печатать, Платонову крепко помогло его бесспорно пролетарское происхождение. В стране было не так уж много по-настоящему талантливых литераторов с пролетарскими корнями, призванных символизировать «расцвет новой, пролетарской литературы». В данном случае писателя, возможно, спасла его относительно слабая известность, в том числе практически полное отсутствие зарубежного «паблисити», а также малопонятный, «тарабарский» язык, который, как полагал вождь, простой народ все равно не воспримет, а потому Платонова читать не будет.

Тем не менее гнев Сталина «бедняцкая хроника» вызвала нешуточный. Вот что вспоминал член редколлегии «Красной Нови» Владимир Сутырин: «Однажды вечером ко мне на квартиру приехал курьер из Кремля… и сказал, что меня внизу ждет машина, чтобы отвезти в Кремль… Меня привезли в Кремль, и я понял, что меня ведут к Сталину. В приемной у Поскребышева сидел несколько бледный Фадеев. Через некоторое время Поскребышев, очевидно, получив сигнал, встал и предложил нам войти в кабинет Сталина. В большой комнате за длинным столом сидели… члены Политбюро. Здесь Калинин, рядом Ворошилов, вот тут Молотов и все другие… Сталин ходил вдоль стола, попыхивая трубкой. В руке у него был журнал, который легко было опознать, – «Красная Новь». Мы переглянулись с Фадеевым, нам стало понятно, что речь пойдет о рассказе Андрея Платонова.

Не приглашая нас садиться, Сталин, обращаясь к Фадееву, спросил:

– Вы редактор этого журнала? И это вы напечатали кулацкий и антисоветский рассказ Платонова?

Побледневший Фадеев сказал:

– Товарищ Сталин! Я действительно подписал этот номер, но он был составлен и сдан в печать предыдущим редактором. Но это не снимает с меня вины, все же я являюсь главным редактором, и моя подпись стоит на журнале».

Сталин тут же выяснил фамилию злополучного редактора – И.М. Беспалов. И распорядился: «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!» Через полчаса, по словам В. Сутырина, «открылась дверь, и, подталкиваемый Поскребышевым, в комнату вошел бывший редактор. Не вошел, вполз, он от страха на ногах не держался, с лица его лил пот. Сталин с удовольствием взглянул на него и спросил:

– Значит, это вы решили напечатать этот сволочной кулацкий рассказ?

Редактор ничего не мог ответить. Он начал не говорить, а лепетать, ничего нельзя было понять из этих беззвучных звуков.

Сталин, обращаясь к Поскребышеву… сказал с презрением:

– Уведите этого… И вот такой руководит советской литературой… – И обращаясь к нам: – Товарищ Сутырин и товарищ Фадеев! Возьмите этот журнал, на нем есть мои замечания, и завтра же напишите статью для газеты, в которой разоблачите антисоветский смысл рассказа и лицо его автора. Можете идти».

В результате появилась в «Красной Нови» покаянно-ругательная статья Александра Фадеева «Об одной кулацкой хронике». А уже 4 июня 1931 года на пленуме РАПП Платонов был объявлен «агентом буржуазии и кулачества в литературе». По поводу фадеевской статьи сохранилась запись в дневнике редактора «Нового мира» Вячеслава Полонского от 4 июля 1931 года, свидетельствующая, что высказывания Сталина о повести «Впрок» тогда же стали достоянием той части литературной общественности, что была приближена к верхам: «…Вчера статья А. Фадеева о повести Платонова «Впрок»: повесть он напечатал в «Красной Нови» – повесть оказалась контрреволюционной. Когда эта рукопись была у меня, я говорил Платонову: «Не печатайте. Эта вещь контрреволюционная. Не надо печатать». А Фадееву нужен был материал для журнала. Он хотел поднять «Красную Новь» до уровня, на котором она была «при Воронском». Ну, взял, может быть, рассчитывал на шум в печати – поднимет интерес к журналу. Но «Впрок» прочитал Сталин – и возмутился. Написал (передает Соловьев) на рукописи: «Надо примерно наказать редакторов журнала, чтобы им это дело пошло «впрок»». На полях рукописи, по словам того же Соловьева, Сталин написал будто бы по адресу Платонова: «мерзавец», «негодяй», «гад» и т. п. Словом – скандал. В «Правде» была статья, буквально уничтожившая Платонова. А вчера сам Фадеев – еще резче, еще круче, буквально убийственная статья. Но, заклеймив Платонова как кулацкого агента и т. п., он ни звуком не обмолвился о том, что именно он, Фадеев, напечатал ее, уговорил Платонова напечатать. В статье он пишет: «Повесть рассчитана на коммунистов, которые пойдут на удочку» и т. д. Кончается статья призывом к коммунистам, работающим в литературе, чтобы они «зорче смотрели за маневрами классового врага» и давали ему «своевременный и решительный большевистский отпор». Все это превосходно – но ни звука о себе, о том, что именно он-то и попался на удочку, именно он и не оказался зорким и т. д. Это омерзительно – хочет нажиться на собственном позоре».

Да, тут и Александр Александрович, и Вячеслав Павлович стоят друг друга. Что ж, в номерах служить, подол задрать. Ни того, ни другого не волновала судьба писателя, подвергшегося буквально смертельной опасности. Полонский думал, как бы побольнее уесть конкурента на журнальном поле, Фадеев – о том, как бы поточнее повторить все сталинские филиппики против Платонова и тем смягчить гнев вождя, грозивший редактору «Красной Нови» потерей руководящего кресла.

Фадеев в своей статье утверждал: «Одним из кулацких агентов… является Андрей Платонов, уже несколько лет разгуливающий по страницам советских журналов в маске «душевного бедняка», простоватого, беззлобного юродивого, безобидного, «усомнившегося Макара»… Платонов постарался прикрыть классово враждебный характер своей «хроники» тем, что облек ее в стилистическую одежонку простячества и юродивости…

Платонов обнаглел настолько, что позволяет себе заниматься своими юродивыми пошлостями и тогда, когда он говорит о Ленине. Один из его героев сидит в доме заключения за самоуправство и узнает о смерти Ленина. «Упоев сказал самому себе: «Ленин умер, чего же ради такая сволочь, как я, буду жить!» – и повесился на поясном ремне, прицепив его к коечному кольцу. Но неспавший бродяга освободил его от смерти и, выслушав объяснения Упоева, веско возразил:

– Ты действительно сволочь. Ведь Ленин всю жизнь жил для нас таковых… Как же ты не постигаешь, что ведь Ленин-то умнее всех, и если он умер, то нас без призору не покинул».

Убежденный словами «босяка», Упоев стал «обсыхать лицом».

Нужно обладать неисчерпаемым запасом тупой и самодовольной пошлости для того, чтобы вкладывать эти слова о Ленине в уста бродяги, сидящего под арестом в советском доме заключения.

С этим неисчерпаемым запасом пошлости Платонов и подходит к выполнению заказа, данного ему его классом.

Основной смысл его «очерков» состоит в попытке оклеветать коммунистическое руководство колхозным движением и кадры строителей колхозов вообще. Разумеется, Платонов делает все от него зависящее для того, чтобы извратить действительную картину колхозной стройки и борьбы.

С этой целью всех строителей колхозов Платонов превращает в дураков и юродивых. Юродивые и дурачки, по указке Платонова, делают все для того, чтобы осрамиться перед крестьянством в угоду кулаку, а Платонов, тоже прикидываясь дурачком и юродивым, издевательски умиляется над их действиями. Святая, дескать, простота!»

Коллективизация в повести «Впрок» выступает как «второе издание» политики «военного коммунизма», а Ленин – как главный вдохновитель этой политики (с чем, собственно, не рискнет спорить ни один здравомыслящий человек. – Б. С.):