Иосип Броз Тито

С таким же сарказмом Ходжа описал и церемонию награждения его высшим югославским орденом Народного героя заметив при этом, что «после всех зол, причиненных титовцами нашей партии и нашей стране, все эти награды мы вернули им обратно в знак протеста… Я возвращался с каким-то необъяснимым чувством, — заключает он, — верил, но в то же время был разочарован надменностью и скандальной роскошью Тито, которая еще тогда была очевидной. Я спрашивал себя: сойдемся ли мы с Тито характером, сойдемся ли мы с ним в наших делах?» [295] .

295

Там же. С. 295–202.

Пока Ходжу терзали эти смутные сомнения, Югославия выделила Албании беспроцентный кредит в размере двух миллиардов динаров и фактически обязалась создать, вооружить и оснастить албанскую армию.

Однако в албанском руководстве возникли серьезные разногласия по вопросу дальнейшего сближения с Югославией. Части его представителей во главе с министром экономики Нако Спиру совсем не нравилось повсеместное проникновение югославов в Албанию. Если верить Ходже, то югославы обвинили Спиру в том, что он — «агент империализма, проводящий антиюгославскую политику» [296] . Когда же албанцы вызвали его на заседание политбюро албанской компартии для дачи объяснений, Спиру застрелился, отправив перед этим в советское посольство письмо, в котором обвинял югославов в своей смерти.

296

Там же. С. 357.

Этот случай обеспокоил советское руководство, и Сталин пригласил югославов в Москву. Тито рассчитывал уладить разногласия на этих переговорах. По его распоряжению в югославскую делегацию вошли Джилас (такое пожелание в телеграмме высказал Сталин), министр обороны Коча Попович, замминистра обороны и ответственный за военную промышленность Миялко Тодорович и начальник политуправления югославской армии Светозар Вукманович-Темпо. Делегация отправилась в Москву поездом 8 января.

Встреча югославов со Сталиным, Молотовым и Ждановым состоялась вечером 17 января в Кремле. После обычных приветствий Сталин сразу же перешел к делу: «А у вас там, в Албании, стреляются члены Центрального комитета! Это нехорошо, очень нехорошо!»

Джилас начал объяснять, что Спиру противился объединению Албании и Югославии, но Сталин неожиданно прервал его. «У нас в Албании нет никаких особых интересов, — сказал он. — Мы согласны на то, чтобы Югославия проглотила Албанию!» При этом Сталин сложил вместе пальцы правой руки и поднес их ко рту, как бы глотая [297] . Джилас возразил, что они не хотят глотать Албанию, а хотят объединяться с ней, но тут вмешался Молотов. «Так это и значит проглотить!» — заметил он. А Сталин добавил: «Да, да, проглотить. Но мы с этим согласны: вам надо проглотить Албанию — чем скорее, тем лучше». При этом вся атмосфера встречи, по свидетельству Джиласа, была «сердечной и более чем дружеской».

297

Ходжа Э.Титовцы: Исторические записки. Тирана, 1983. С. 103.

«Между нами нет разногласий, — продолжал Сталин и обратился к Джиласу: — Вот вы лично и составьте Тито от имени советского правительства телеграмму об этом и пришлите мне ее завтра». Джилас очень удивился и даже переспросил Сталина, а тот подтвердил: да, такую телеграмму он должен написать Тито от имени советского правительства. После официальной части Сталин пригласил югославскую делегацию на свою дачу ужинать, и ужин, по сложившейся сталинской традиции, затянулся до глубокой ночи.

Телеграмму «от имени советского правительства» Джилас действительно написал — на листочке из тетради в клеточку. Он сохранился в югославских архивах. Ее текст, в принципе, подтверждает изложенную в мемуарах Джиласа версию — Сталин согласился на объединение Югославии и Албании [298] . Почти то же самое Джилас сообщил в Белград в своей собственной депеше. Правда, в обеих телеграммах он передавал пожелание Сталина не слишком спешить с объединением. «Товарищ Сталин считает, что самое важное — сохранить форму албанской независимости и свободного определения… чтобы не возникало впечатления, будто югославы хотят их (албанцев. — Е. М.)поработить, и тому подобное», — писал Джилас [299] .

298

Гибианский Л.У начала советско-югославского конфликта // Рабочий класс и современный мир. 1990. № 2.

299

Там же.

Казалось, Тито мог торжествовать: Сталин полностью поддержал его в албанском вопросе. Никто и представить себе не мог, что до резкого обострения отношений с Москвой остается всего лишь несколько дней…

Помимо югославо-греческих и югославо-албанских, Москву также беспокоили и югославо-болгарские отношения. 30 июля — 1 августа 1947 года на встрече Тито и руководителя Болгарии Георгия Димитрова на озере Блед в Словении был заключен ряд соглашений между двумя странами. Но главное, что на ней был согласован и одобрен текст бессрочного Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Югославией и Болгарией. Этот документ вызвал весьма недоброжелательную реакцию Сталина.

Еще в конце войны между югославами и болгарами начались переговоры о создании федерации или конфедерации Югославии и Болгарии. Варианты предлагались разные, но все они, естественно, поступали на утверждение в Москву. Так, например, в январе 1945 года Сталин не одобрил идею вхождения Болгарии в Югославию в качестве одной из ее республик. Он считал, что это должен быть равноправный союз, и одобрил идею разработки договора о таком союзе [300] .

Однако планы союза стали известны англичанам и американцам, и они выступили против его заключения: поскольку Болгария, как страна, находящаяся в стадии перемирия, по их мнению, не имела права заключать его до тех пор, пока с ней официально не будет подписан мирный договор. Советское руководство вынуждено было с этим согласиться и рекомендовало Белграду и Софии подождать с заключением договора о союзе до подписания мира с Болгарией.

300

Васильева Н., Гаврилов В.Балканский тупик. Историческая судьба Югославии в XX веке. М., 2000. С. 217.

Тито и Димитров послушались. Они решили не оглашать текст договора. Однако по результатам их переговоров был опубликован протокол, в котором упоминалось о разработке бессрочного Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи. Западные газеты тут же подняли шум. Договор расценили как «угрозу миру на Балканах», «попытку советской экспансии на юг», «наступление на Грецию» и т. д.

12 августа 1947 года Сталин поручил советскому послу в Белграде Лаврентьеву передать Тито срочную телеграмму. «Советское правительство считает, что оба правительства допустили ошибку, заключив пакт, к тому же бессрочный, до вступления в силу мирного договора (с Болгарией. — Е. М.),несмотря на предупреждения Советского правительства, — гласила она. — Советское правительство считает, что своей торопливостью оба правительства облегчили дело реакционных англо-американских элементов, дав им лишний повод усилить военную интервенцию в греческие и турецкие дела против Югославии и Болгарии» [301] . Сталин предупреждал, что Москва не может взять на себя ответственность за пакты, которые «заключаются без консультаций с Советским правительством». Почти такая же телеграмма была направлена и Димитрову.

301

Гиренко Ю.Сталин — Тито. М., 1991. С. 325.

Историк Леонид Гибианский справедливо заметил, что телеграмма Сталина находилась не в ладах с логикой. Во-первых, обвинения Тито и Димитрова в излишней торопливости можно принять лишь с большой натяжкой. Мирный договор с Болгарией был подписан еще в феврале 1947 года на Парижской мирной конференции и официально вступал в силу с сентября. Между тем югославы и болгары по результатам встречи в Бледе объявили о том, что договор о союзе между ними только разработан и согласован, а это значит, что он мог быть подписан уже после вступления в силу мирного договора. Другими словами, они не нарушали сталинских рекомендаций.

И наконец, как их «торопливость» могла дать англо-американцам «лишний повод усилить военную интервенцию в греческие и турецкие дела против Югославии и Болгарии»? Очевидно, что такой повод мог дать им только сам факт заключения югославо-болгарского союза, который, как уже говорилось, рассматривался Западом как реальная угроза своим интересам на юге Европы. Но вот против этого союза Сталин-то как раз и не возражал. Другими словами, острое недовольство Сталина могло быть вызвано не столько какой-либо реальной опасностью, связанной с «торопливостью» Тито и Димитрова, а какими-то другими причинами. Либо он был вообще против этого договора, но старался пока скрывать истинные мотивы своих действий, либо его больше всего возмутило то, что Тито и Димитров предварительно не уведомили Москву о своих действиях [302] . Истинные причины поступков Сталина, впрочем, всегда понять сложно.

302

Гибианский Л.У истоков советско-югославского конфликта // Рабочий класс и современный мир. 1990. № 2.

Несмотря на противоречия в сталинской телеграмме, и Тито, и Димитров тут же признали свою ошибку. Получив телеграмму Сталина, болгарский руководитель направил шифровку Тито: «Необходимо аннулировать этот акт до наступления благоприятного времени после консультаций с СССР». Тито, в свою очередь, сообщил в Москву, что готов опровергнуть сообщения о югославо-болгарском договоре, «если на это согласны болгары» [303] . Опровергать, правда, ничего не понадобилось. 15 сентября вступил в силу мирный договор с Болгарией, и уже на следующий день Сталин дал Тито и Димитрову «добро» на подписание договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи. Договор был подписан 27 ноября. Опять-таки с учетом сталинских пожеланий: не «бессрочно», а на 20 лет, а текст договора заблаговременно был отослан в Москву на согласование. Казалось, что и этот инцидент в советско-югославских отношениях к началу 1948 года был исчерпан.

303

Цит. по: Васильева Н., Гаврилов В.Балканский тупик. Историческая судьба Югославии в XX веке. М., 2000. С. 222.