Исчадие Кромки. Часть 2

— И меня ты провел, дружище! — засмеялся Ломонос, сменивший гнев на милость. — А теперь давай, как на самом деле было.

Иван вытер выступившие от смеха слезы:

А если серьёзно, жило по соседству с нашим княжеством небольшое, но очень сильное племя — Чудь Белоглазая[1]. Превыше всего чтили они Силу. Всех слабых, немощных и больных они тут же приносили в жертву своему покровителю — Чернобогу…

— Знавал я того Чернобога, — поморщился Ломонос, — тот еще урод. С хозяйкой моей всё воду мутил, а как сынка ей заделал — так и покрылся навсегда! А Хлада мне пришлось растить! Ты продолжай, Ванюшка, продолжай.

— Так вот… — после секундной паузы, продолжил богатырь, — никаких других Богов Белоглазые не признавали, а когда раздался «по соседству» с ними звон колоколов наших, так вся Чудь взволновалась. Принимать православие, как и жить «под русской пятой» и по русским законам им совсем не хотелось. И вот, чтобы «замириться», решил князь чудинский единственную дочку свою — Ясноглазку, отдать за одного из сыновей батьки моего…

— За тебя, что ли? — посмеиваясь, спросил Ломонос.

— Ну, а кого еще не жалко? — пожал плечами Иван. — Третьего сына, конечно! И союз скрепить, и заложника заиметь. Ведь по условиям сделки мне бы пришлось с молодою женой на их территории поселиться. Но моему отцу был выгоден такой союз — ведь воины Чуди были поистине великими. В общем князья встретились, обсудили вопросы и ударили по рукам. А я своей наречённой невесты к тому моменту даже и не видел ни разу.

— Да какая разница-то, как она выглядит? — фыркнул поддатый Ломонос. — Все они одинаковые! Ну, а если уж совсем страшна — рожу передником прикрыл и…

— Да нет же, нет! — воскликнул богатырь. — Она была прекрасна… Ясноглазка… как… как… У меня даже слов нет подходящих, чтобы это передать. Так что, когда я её увидел в первый раз, я понял, что пропал…

— Понятно, — хохотнул Стихийный Дух, — попал ты, паря, как куря в ощип! А дальше?

— И я ей тоже пришелся по нраву. Так что всё было решено, и дело шло к нашей свадьбе. Однако, не все в племени Ясноглазки были с таким решением согласны. Уж больно была прекрасна была дочка князя. Охотников взять её в жены было много. Даже очень много! Они постоянно терлись в княжьем тереме. Пускали слюни, не давали прохода…

— Ага, яйца, значит, подкатывали, — грубо, но точно добавил Ломонос.

— Угу, — кивнул Иван. — Наконец, князю всё это надоело, и он выгнал всех ухажеров прочь. Естественно, кое-кому это не понравилось, и они затаили обиду. Но князь в те годы был ещё силён, а значит — в своём праве. А Ясноглазка с детства росла добрым ребенком. Очень ей было жалко приносимых в жертву Чернобогу сирых и убогих, стариков и детей. Не нравились ей жестокие обычаи родного племени, чуждыми были заповеди Чернобога. Всеми силами стремилась она изменить эти ненавистные ей законы. В племени смотрели на неё как на чудачку, но обижать не смели, не поднималась рука на такую красоту даже у самых отъявленных негодяев. Но вот прошло несколько лет, и обиженные ухажеры сумели убедить жрецов, что князь уже стар и ему уже пора освободить дорогу «молодым и сильным». Но князь не хотел по своей воле ложиться на алтарь. Вот тогда-то он и решил заключить союз с моим отцом…

— А после и веру сменить? — догадался Ломонос. — Послать Чернобога по известной всем дорожке?

— Скорее всего, — не стал спорить богатырь. — Но он не успел — соплеменники решили принудить его силой. И когда разъярённая толпа ворвалась в княжий терем, к ним вышла Ясноглазка. В руке у неё был зажат кинжал.

— Я люблю своего отца, — сказала она. — И если вы сделаете ему что-нибудь дурное, я убью себя! Может быть, тогда вы задумаетесь о том, что творите! Толпа замерла — усобицы никто не хотел…

Я не стал перебивать Ивана, но был согласен с его оценкой ситуации. Если бы единственная дочь князя убила бы себя, то легитимный захват княжеского престола был бы невозможен. Кровь полилась бы рекой с такими-то волчьими законами. А само небольшое государство, скорее всего, захватили бы соседи. Отец самого Ивана, например, как будущую вотчину одного из сыновей.

— Слова эти были произнесены с такой страстью, — не останавливаясь, продолжал Иван, — что достигли ушей самого Чернобога, и клятый Демон решил самолично взглянуть на наглеца, дерзнувшего противиться его заповедям. Увидев Ясноглазку он обомлел, ибо даже среди богинь он не встречал подобной красоты. Похоть человека велика, но похоть Демона была безграничной!

— Ага, есть такое дело, — вновь подал голос Стихийный Дух. — Когда-то с красотой моей Хозяйки Мары, никто не мог сравниться — ни средь смертных, ни средь Богов. Вот, этот похабник и её тоже соблазнил! А у вас как там дальше было?

— И Чернобог решил, что Ясноглазка будет принадлежать только ему, — продолжил Иван. — Ты моя! — сказал он моей невесте. — Я сильнее всех!

Но она ответила ему:

— У меня уже есть суженый, которого я полюбила всей душой!

Тогда разъярённый Чернобог прорычал:

— Я мог бы взять тебя силой, но это не принесёт мне удовольствия. Ты сама приползёшь ко мне на коленях, и будешь молить о прощении!

С этими словами он исчез в столбе обжигающего пламени. И посыпались на племя всевозможные беды. Сначала пришли болезни. Смерть косила людей направо и налево, не считаясь ни с возрастом, ни с положением. Сила племени исчезла безвозвратно — её лучшие воины не могли даже стоять на ногах. Денно и нощно жрецы племени молили Чернобога о прощении, заливая его кумиры потоками крови.

Но Демон, сжигаемый страстью и оскорблённый отказом, был глух к их мольбам. Для Ясноглазки наступили чёрные дни. Такой участи для своего народа она не хотела. Оставалось только два выхода. Либо уступить домогательствам Чернобога, чего она сделать не могла, не запятнав своей чести, либо умереть. Была, правда еще одна, очень маленькая надежда. В самой чаще глухого Заповедного Леса, в полном уединении, жила старая Ведунья. По слухам, она была старше многих языческих Богов. Вот к ней-то и направилась моя суженая…

Интересное кино выходит — опять на моём пути всплывает некая «Ведунья» из Заповедного Леса. Что-то слишком много ниточек тянется к этому пока еще безликому персонажу.

— Едва только она подошла к опушке леса, — так же не останавливаясь, продолжал свой рассказ богатырь, — как перед ней появилась тропинка. Без страха ступила Ясноглазка на тропинку, и та быстро вывела её к домику Ведуньи. Превозмогая дрожь, вошла она во двор. На крылечке старого замшелого домика сидела старушка. Маленькая, сухонькая, с морщинистым, словно печеное яблоко лицом, и ни капельки не страшная. Вот только глаза прожигали девушку насквозь, в них была заключена какая-то притягательная Сила. Ясноглазка, опомнившись, поклонилась старушке до земли, но та не дала ей даже открыть рот:

— Знаю я твою беду, девонька. Знаю. Что не пошла к Чернобогу на поклон — молодец! Честь нужно беречь смолоду! Но смертью своей тебе от него не скрыться. Есть только одно место между Навью и Явью, где ты не подвластна ему будешь. Ни жива, ни мертва. За Кромкой — в неподвластных ни одной Силе Землях Хаоса.

— Бабушка я на всё согласная, только бы оставил ненавистный Чернобог всё моё племя в покое! — ответила, не задумываясь, Ясноглазка.

— Тогда девонька, возьми это веретёнце. Как только им уколешься, тут же душа твоя окажется меж двух миров: Явью и Навью, миром живых и миром мёртвых.