Исчадие ветров

На сей раз он не сделает такой ошибки. Его воля, все дальше соскальзывавшая в глубины сна, накрепко сцепилась с Часами и еще крепче — с Морин; так что все трое, мужчина, женщина и машина войдут в миры грез как единое целое. Физически они, все трое, конечно, останутся на орбите, а вот психологически погрузятся в сновидения и люди, и Часы Времени. Более того, сонное видение де Мариньи оказалось чуть ли не чрезмерно точным: Часы материализовались не просто в Ултаре, стоявшем на реке Скай, а во дворе гостиницы «Тысяча спящих кошек».

Там любовники «проснулись» в объятиях друг друга, поднялись, зевнули, потянулись и вышли сквозь переднюю панель Часов в вечерний Ултар. Де Мариньи плохо представлял себе, как их тут примут. Помнят ли его и обрадуются ли ему? Ведь его визит, скорее всего, послужит местным жителям живым напоминанием о черных временах, когда все миры грез захлестнули ужас и насилие. Но сканеры сообщили ему, что двор гостиницы заставлен столами, что вечерний воздух полон аромата бесчисленных цветов и что народ уже подходит и рассаживается, чтобы вкусить вечернюю трапезу под открытым небом. Правда, они не могли объяснить ему, что столы расставили уже после прибытия Часов — ведь в это время они с Морин еще «спали» — и что застолье собирается, точно как при его предыдущем посещении гостиницы, в его честь!

Но когда любовники в конце концов покинули Часы и их дверь закрылась за ними, потушив горевший внутри багровый свет и оставив их в озаренном множеством фонариков полумраке… о, как же радостно обступили их «забытые» друзья де Мариньи из миров грез!

Следует заметить, что с временем в мирах грез происходят странные вещи: в таких местах, как, например, Селефе или Серанниан, оно кажется застывшим, и потому там не происходит никаких заметных перемен. Но у сновидцев из мира яви, которые попадают туда лишь изредка, впечатление иное — будто между их визитами прошло много лет. Хотя, может быть, это впечатление субъективно, ведь не следует забывать, что миры грез сами являются порождением людей, которые видят их во снах. Де Мариньи намеревался попасть в «сегодня» мира грез — не в «завтра» и не во «вчера»; поэтому они с Морин оказались во времени, отделенном от того, когда он побывал в Ултаре в прошлый раз, лишь небольшим промежутком. Иными словами, время здесь шло примерно так же, как и в «бодрствующем мире»: друзья, которых сейчас видел де Мариньи, старели наравне с ним, год в год, а не год в минуту или, не дай бог, год в век!

Был здесь Грант Эндерби со своими здоровяками-сыновьями, и его дочь, темноглазая Литха, такая же скромная, как и в прежних снах. Но теперь она уже была женой каменотеса и имела собственный дом неподалеку от отцовского. Анри же был гостем из мира яви, красивым кораблем, пересекшим некогда ночь мира снов. О да, он собирался когда-нибудь построить виллу здесь, в Селефе, не знающем движения времени — почему бы сновидцу не сделать этого? — но и это тоже было только сновидением в сновидении.

Были здесь и правители нескольких районов, кое-кого из них де Мариньи сразу узнал, и толстяк — содержатель гостиницы со всей семьей, — они втайне гордились тем, что гости для своих сновидений выбрали из всего мира грез именно их владения, — и наконец, здесь присутствовал и сам достопочтенный Атал, который в тот незабываемый год, когда городские власти приняли закон, строго запрещающий убийство кошек, был простым мальчишкой. Атал, которого принесли сюда четверо молодых храмовых служек, облаченный в алую мантию верховного жреца, сидел, откинувшись, в носилках под балдахином. Бритоголовые сопровождающие — их мантии были серыми — относились к магистру с величайшим почтением, и не потому, что этого требовал ритуал и их служба, а из искренней любви. Поскольку он являлся общепризнанным высшим священнослужителем храма, оставаясь при этом просто Аталом, а имя его сделалось одной из величайших легенд в мирах грез.

Паланкин, расположенный во главе ряда маленьких столиков, упиравшихся в стол побольше, наклонили и частично сложили, так, чтобы он принял вид резного кресла, на котором и восседал на расшитой золотом подушке Атал; де Мариньи и Морин отвели почетные места по обе руки от него. После непродолжительных приветствий и представлений подали великолепную, сказочную еду, когда же собравшиеся принялись за еду под негромкий шумок завязавшихся возбужденных разговоров, де Мариньи наконец получил возможность свободно побеседовать с верховным жрецом ултарского храма Старших Богов.

— Я знал, что вы вот-вот появитесь, — чуть слышно сказал ему старик. — Вы, или Титус Кроу, или еще какой-то эмиссар из мира яви, из внешних сфер. Об этом говорило множество предзнаменований! Вам известно, что жители Нира и Ултара смертельно боятся затмений? Нет? Ну конечно же, ведь вы, как сновидец еще новичок; только не сочтите мои слова за обиду. Я не имел в виду задеть вас, тем более что вы в свое время сослужили миру ваших снов большую службу. Как бы там ни было, боязнь затмений восходит аж к временам моей юности — происхождение этих страхов сейчас не важно, — и за последний месяц случилось два лунных затмения; причем совершенно неожиданных. Видите ли, орбита луны мира грез к настоящему времени изучена вдоль и поперек, и все события, случающиеся с луной, без труда и точно вычисляются — особенно в последнее время, после войн, недавно случившихся в мирах грез, — и наши астрономы, пожалуй, никогда не позволяли себе прозевать приближающегося затмения! Тем более двух подряд! Как я это истолковал? Не скажу, чтобы у меня была полная уверенность, но в Черные дни, когда здесь было сильно влияние Ктулху, затмения случались часто. Они происходили, когда Ньярлахотеп, Великий посланец, являлся подглядывать за людскими снами…

Второе знамение: в Облачном Серанниане случилось единственное в своем роде событие. Мне рассказал о нем Куранес собственной персоной, так что сомнений быть не может. Ничего подобного никогда еще не случалось, так что разговоров пошло очень много. И к тому же в миры грез стали доноситься очень необычные мысли. Я лично слышал их слабые отголоски, когда видел сны во сне, и это были не людские мысли. Впрочем, я убежден, что мысли добрые. Полагаю, они приходят из Элизии и достигают земли где-то за Таларионом. Но как вы считаете, де Мариньи, кому в Элизии может потребоваться общаться с кем-то, находящимся за Таларионом? — Старец покачал головой. — Мой юный друг, это, несомненно, предзнаменования, причем далеко не все. Желаете послушать еще?

Де Мариньи долго, почти не скрывая изумления, смотрел на старика. Он ощущал себя почти загипнотизированным его благородным видом и шелестом голоса. Старец был хрупок, почти бестелесен, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, которые делали его похожим на грецкий орех, с седым пушком на голове и длинной, пышной, как снежная лавина, белой бородой, однако выцветшие глаза на старом увядшем лице светились в глубине всей мудростью миров грез. Так что де Мариньи сказал: «Прошу вас, сэр, продолжайте», — и, стряхнув с себя минутное оцепенение, вновь обратил все свое внимание к патриарху.

Атал слегка наклонился и положил на его руку немного дрожащую, сухую, как у мумии, ладонь.

— Вы знаете, что я первосвященник Их храма и предвкушаю день, когда буду служить Им в Элизии, как служу здесь. Взамен — конечно, я не дерзаю торговаться с Ними — я хотел бы просить Их вернуть мне немного моей молодости, чтобы я мог полнее насладиться пребыванием в Элизии, месте, где обретаются Те, кому я служу.

Де Мариньи печально кивнул.

— Атал, мы оба стремимся к высоким целям, однако должен сознаться, что иногда чувствую, как моя вера пошатывается.

Атал тоже ответил де Мариньи кивком.

— Нетерпение — это привилегия молодых, — сказал он, — пока у них хватает на нее энергии. Однако сейчас не то время, чтобы можно было позволить себе ослабеть верой. Я, как-никак, жрец храма и знаю об Элизии все, что может знать любой другой жрец Старших Богов. Вот только не спрашивайте меня о том, как туда попасть, потому что даже я не смогу объяснить вам дорогу. А сказать вам я должен нечто совсем другое: в последнее время я молюсь, как и всегда прежде, но знаю, что мои молитвы не достигают Элизии. Путь им прегражден! Молитвы остаются неуслышанными, безответными, да и странные мысли больше не попадают на землю за Таларионом; в Серанниан явился посланник-нечеловек, сидит там тише воды ниже травы, и никому из людей не известно, что за послание он принес. Ну, и кроме того, были, как я уже говорил, затмения, а теперь вы, Искатель, снова вернулись в сны. Странные времена, и я не в состоянии даже приблизительно оценить причины и следствия — разве что вы сможете просветить меня?

Де Мариньи обратил внимание на то, что его назвали именем из сновидения — тем самым, под которым он был известен в доброй дюжине миров. Он, хоть и вкратце, объяснил цель своего прибытия в миры грез: его присутствие требуется в Элизии, которой угрожает скорое и неизбежное восстание Великих Древних, но туда, увы, нет прямой дороги. Титус Кроу дал ему несколько подсказок насчет возможного пути, и сейчас он пытается этим подсказкам следовать, насколько это в его силах. А потом попросил старейшину поподробнее рассказать обо всех этих «знамениях», или, как тот выразился, единственных в своем роде событиях.