Исчезающая ведьма

— Господа, я знаю, что не заплатил на Рождество всё, что положено, но из-за плохой погоды и восстания во Фландрии сейчас очень трудно найти грузы. Долго искать, но мы тщательно ищем. Грядущей весной будет больше работы… Я могу сейчас заплатить немного, но это не покроет моего долга. У меня сейчас столько нет… Просто мне нужно немного времени. К июню, во время следующего сбора налога, вы получите всю сумму.

Произнося это, Гюнтер мог поклясться, что пристав едва слушает. Он замахал на Гюнтера рукой, чтобы заставить умолкнуть.

— Я что, похож на сборщика налогов? — с презрением в голосе сказал пристав. — Но раз уж ты сам заговорил об этом, ты должен знать, что из-за людишек вроде тебя, которые отказываются уплатить долги в декабре, Парламент назначил следующую выплату на двадцать первое апреля. Предлагаю тебе побыстрее найти работу, потому что у тебя осталось меньше месяца, чтобы выплатить весь долг.

Гюнтеру показалось, будто у него из-под ног вышибли пол. Он заметил потрясение на лице Нони. Они заплатили на Рождество лишь четверть налога вместо требуемых двух третей. Нони и так достаточно переживала, как им удастся рассчитаться с долгом к июню, но Гюнтер всё время пытался успокоить её тем, что к тому времени работы станет больше. Но наскрести денег и заплатить оставшийся долг в течение месяца? Это невозможно.

Он смутно понимал, что пристав в это время что-то говорит, и с трудом заставил себя сосредоточиться на его словах.

— …проверка записей. Предполагалось, что бейлиф Гритуэлла должен предоставить список всех мужчин и женщин из каждой семьи, за которых требуется заплатить налог. Но если это, — и он щелкнул пальцем по свитку, — достоверный список, то, должно быть, Гритуэлл постиг какой-то ужасный мор, или, может, всему виной французские пираты, забравшиеся далеко вглубь страны. Согласно этому документу, за последние два года половина населения этой деревни куда-то исчезла, причём по большей части — женщины. Как ты можешь это объяснить?

— Я не… Я не могу…

— Кажется, никто в округе не может. Как странно. Но не стоит переживать, бейлифа уже арестовали. Осмелюсь предположить, что несколько дней в Линкольнской тюрьме развяжут ему язык, и он поспешит поведать, кто в деревне подкупил его, чтобы не внёс в этот список чьих-то сестёр, матерей и дочерей. А тем временем я уполномочен провести тщательную перепись, осмотрев каждый дом, а также каждый хлев или сарай, чтобы найти тех невидимых женщин. Итак, начнём отчёт с тебя, хорошо?

Гюнтер заставил себя не сводить глаз с широкой груди пристава и не смотреть на низенькую дверцу за бочкой, он молился, чтобы Нони и Ханкин тоже не оплошали. Он надеялся, что Рози убежала и теперь прячется, как он и велел, если даже она не поняла, зачем это нужно.

Бейлиф знал каждую семью в округе. Едва ли ему нужно было объяснять, сколько человек в каждой. Предположим, он ошибся, когда записывал. Гюнтер не умел читать. Он просто поставил свою отметину, куда указал ему бейлиф, считая, что сосед не станет его обманывать. Но он помнил, как бейлиф жаловался, что ему придётся платить за свою семью. Если их всех записать, сказал он. Имел ли он в виду, что не собирается их записывать?

— Когда пришёл бейлиф и спросил, я честно сказал ему, что здесь только мы с женой и всё. С нами никто больше не живёт. Ни родителей нет… ни родственников… А что сказано в переписи?

— Гюнтер и его жена Аннора, — ответил пристав, даже не утруждая себя заглянуть в свиток.

Гюнтер почувствовал, как гора падает с плеч.

— Всё верно, значит. Это моя Нони… Аннора. — Он указал на жену, на случай если пристав всё ещё сомневается, кто она такая.

Пристав кивнул.

— Гюнтер с женой Аннорой… Хорошо… хорошо, — добавил он задумчиво. — Но вот в чём незадача, здесь больше не живёт никого из твоей родни… Это неправда, так? Сам посуди, я прямо сейчас насчитал двух твоих родственников, если, конечно, они не речные духи. — Он обернулся к двум стражникам. — Вы их тоже видите, или я и в самом деле перебрал той лошадиной мочи, что хозяйка Линкольнской таверны имеет наглость называть вином?

Те двое осклабились.

— Хочешь я ущипну одного, чтобы проверить, настоящие ли они? — спросил один.

— Только пальцем тронь моих сыновей. — Нони шагнула вперёд, сжимая в руках тарелки, словно хотела использовать их как оружие. — Ясно же, как белый день, они всего лишь дети. Бейлиф сказал, что мы должны назвать их имена, когда им исполнится пятнадцать, правильно, Гюнтер? Ханкину без двух месяцев тринадцать. Даже слепой в тумане скажет, что он ещё дитя. Да у него даже голос ещё не сломался.

Ханкин яростно воззрился матери в спину, и на миг Гюнтер испугался, что сын возразит, что он тоже мужчина, но у того хватило ума проглотить обиду и помалкивать.

— Но нам известно, у тебя есть ещё ребёнок. Девочка?

В глазах Нони промелькнула тревога, а Гюнтер ощутил, как свело желудок.

— Рози… ей едва исполнилось четырнадцать. Гюнтер старался говорить спокойно, будто перечислял тюки, входящие в состав груза. — У меня больше никого нет. Спросите любого.

Пристав слабо улыбнулся.

— Ей четырнадцать? Нам сказали другое.

— Кто? Кто так сказал? Они ошибаются. Спросите нашего священника, он её крестил. Он должен был оставить запись, потому как мы уплатили ему пошлину. Он же должен записать это куда-то в свои книги. Должен указать год, так?

Гюнтер внезапно осознал, что не уверен в том, что записал священник. Спроси его об этом вчера, и он поклялся бы, что каждая царапина и значок на пергаменте должны быть правдой. А теперь он уже не знал, так ли это.

— Если ты думаешь, что я буду тратить время на записи о крещении каждого паршивца в этой деревне и во множестве других, которые мне предстоит посетить, то ты болван. Кроме того, её точный возраст не имеет значения. Бейлиф должен был сказать тебе, что любому человеку старше пятнадцати следует платить налог, а также тому, кто состоит в браке, независимо от возраста. Если твоя дочь замужем, то по закону она больше не ребёнок и должна заплатить налог, сколько бы лет ей ни было.

— Но наша Рози не замужем. — На лице Нони отразилось явное облегчение.

Гюнтер чертыхнулся про себя. Каждый мускул на его теле превратился в камень. Он должен был предостеречь Нони. Но он сам едва верил слухам и не хотел пугать жену или стращать Рози.

Пристав фыркнул.

— Мне известно, что большинство простолюдинов никогда не утруждают себя заключением брака перед лицом священника. Они просто-напросто обручаются {30} , а порой даже и этого не делают. Мужчина просто живёт с девушкой, как лис с лисой. Она вынашивает его детёнышей и называет себя его женой. Разве не так?

30

Обручение Во времена саксов — договор о вступлении в брак. Пара клялась хранить друг другу верность в течение года, после которого обручение либо аннулировалось, либо играли свадьбу. В Средние века это стало законной брачной церемонией, осуществляемой парой и их семьями без священника. Во время церемонии пара держалась за руки, вокруг которых обвязывали веревку, ленту или полоску ткани. Другие традиции включали в себя прыжок держащейся за руки пары через костер.

— Но нашу Рози не брал ни один мужчина, — горячо сказала Нони. — Я бы никогда такого не позволила. Она живёт здесь, вместе с нами.

— И почём мне знать, а может, её дружок в море или в дороге? Твоя дочь ещё девственница?

Нони выступила вперёд, глаза горели от негодования.

— А как же иначе? Я никогда не позволяла мужчине прикасаться к ней и не позволю. Она пока всего лишь дитя.

— Разве мать может сказать иначе о своей дочери? Каждая заявляет, что её дочь невинна как монахиня, но среди монашек немало таких, которые способны поучить городских шлюх некоторым хитростям насчёт мужчин. У девочек всегда есть возможность ускользнуть и порезвиться за спиной матерей. Я хочу расспросить её. Где она?