Исчезновение Одиль

Она не знала дозы. Ей не хотелось, чтобы ее обнаружили в постели, полной блевотины.

По сходной причине ей претило воспользоваться револьвером отца. Чтобы быть уверенной, что она не промахнется, ей придется стрелять себе в голову с риском разворотить половину лица.

Она не хотела умирать здесь, в этой комнате, которую ненавидела. Почему она перестала думать о неге, в которой провела этот вечер? Один-единственный раз ей улыбнулась удача.

Юноша, о существовании которого еще несколько часов назад она даже не подозревала, был с ней так внимателен и даже нежен. Ей вспомнилось, как он совершенно естественно взял ее под руку.

И то, как они поднимались в тишине по темной лестнице. И то, как перед ними вырос призрак старухи, когда Одиль уже уходила.

Все это было хорошо. Это составляло жизнь. К сожалению, такое случалось лишь раз в год, а были еще и все остальные дни, все остальные ночи, которые нужно было как-то провести.

В конце концов она заснула. Она не стала раздеваться. Она подскочила на постели от стука в дверь. Взглянула на часы и увидела, что уже за полдень.

Она пошла открыть дверь, когда горничная уже вставляла в замок свой ключ-отмычку.

— А! Вижу, я вас подняла с постели. Извините, что я постучала, но я думала, вас нет в номере.

Это было неправдой. Ее работе мешало то, что жилица остается в постели до середины дня.

— Я выйду через полчаса.

Ей хотелось уйти прямо сейчас. Она задыхалась в этой комнате. Она приняла душ, кое-как запихала свои вещи в синий чемодан и дорожный несессер.

— Вы нас покидаете?

— Да.

И она умышленно не дала ей чаевых. Спустившись на первый этаж, она направилась к кассе.

— Мой счет, пожалуйста.

— Вы уезжаете?

— Да.

— Уже возвращаетесь в Лозанну?

— Да.

Она расплатилась. Если она возьмет такси у гостиницы, то станет известно, что она не уехала на поезде. Вот почему она пересекла площадь, вошла в помещение вокзала и вышла оттуда через другие двери.

Водитель повернулся к ней и спросил:

— Куда вас отвезти?

Она не знала. Но это очень важно, поскольку это будет место, где она проведет свои последние часы.

— Высадите меня на перекрестке Сен-Мишель.

И вот она стоит там несколько растерянная, в руках у нее чемодан и сумка с туалетными принадлежностями. Но все же она на Левом берегу, где она более-менее чувствует себя как дома.

Она двинулась влево по незнакомой улице, улице де да Арп, и некоторое время шагала по тротуару, вглядываясь в вывески.

В конце концов она оказалась перед входом в гостиницу, которую совсем недавно заново покрасили. По обе стороны двери стояло по крупному зеленому растению.

Внутри, среди светлых деревянных панно, приятно пахло лаком. Стоявшая за стойкой женщина была молода и красива, по линолеуму ползал малыш.

— У вас есть свободный номер?

— На сколько дней?

— Не знаю.

— Вообще-то мы не любим сдавать номера на одну ночь. Почти все наши постояльцы остаются на неделю или на месяц. Есть такие, что живут здесь уже несколько лет.

— Совершенно точно, что я останусь на несколько дней.

— Можно попросить ваше удостоверение личности?

Ей улыбались.

Женщина сняла с доски ключ, подняла с пола ребенка и взяла его на руки.

— Прошу меня простить, но в это время за ним некому приглядеть.

Они остановились на третьем этаже. Лифта не было. На полу лежал новый ковер. Очень светлая комната, тоже выкрашена заново.

— Мы не предоставляем обедов и ужинов, но завтраки подаем.

— Благодарю вас. Этот номер прекрасно подойдет.

Она открыла чемодан и разложила его содержимое в стенном шкафу и по выдвижным ящикам. Флаконам из несессера нашлось место на столике в ванной комнате.

Она в замешательстве осмотрелась. Еще немного — и Одиль бы спросила себя, что она здесь делает.

Тут было хорошо. Чисто. Нарядно.

Она проголодалась и спустилась вниз, чуть дальше на той же улице она нашла небольшой ресторанчик со скатертями в клетку.

Ее последняя трапеза? Возможно. И все-таки она не была взволнованна. Она плакала в объятиях молодого студента. Теперь же у нее были сухие глаза. Она смотрела сквозь оконное стекло на уличную суету. Так же будет и завтра, и в последующие дни. Жизнь в Париже будет продолжаться в том же ритме. И в Лозанне тоже. И каждое утро ее отец будет совершать свою оздоровительную прогулку по парку Мон-Репо, чтобы затем подняться к себе наверх и работать в мансарде. Ее мать будет играть в бридж со своими приятельницами. Первое время они будут ее жалеть. Потом перестанут об этом думать.

От нее никому не было никакого проку. И никто по-настоящему ею не занимался.

— Принесите мне телячью голову, да… Потом котлеты из молодой баранины.

Здесь тоже была приятная обстановка. Немного искусственная — некая имитация старинного постоялого двора, — но все же приятная. Почему бы ей не выпить рюмку джина?

Это уже больше не имело значения. Она могла делать все, что приходило ей в голову. Через час ли, через два, во всяком случае, до того, как стемнеет, все будет кончено.

— Официант! Джин с сельтерской, пожалуйста.

Она выпила две рюмки. Она уже больше не боялась. У нее было ощущение покоя и большей, чем обычно, ясности в мыслях.

Чего ей всегда недоставало и недостает и сейчас, так это чтобы кто-нибудь ею занимался. Кто-нибудь, кто бы знал все ее мысли, оберегал ее от нее же самой, кто говорил бы ей, что делать и чего не делать.

Нечто вроде доктора Вине, привязанного исключительно к ней.

Такого, разумеется, не существовало.

Пока ей не исполнилось три года, эту роль играла ее мать, затем ею занималась Матильда.

Боб ее очень любил. Она тоже его очень любила, но у него была своя жизнь, и, за исключением обедов, ужинов и завтраков, они почти не виделись.

Может, Мартен, ее вчерашний молодой человек… В его объятиях она почувствовала себя в безопасности. Между ними установился контакт. Но будет ли так всегда, если это будет происходить каждый день?

В общем, она искала несуществующую вещь, точнее, существо, которое бы пожертвовало ради нее своей индивидуальностью и личной жизнью. Требовалось, чтобы это был кто-то очень нежный, действующий успокаивающе, а также кто-то, с кем не бывает скучно…