Исчезнувшая

Когда я открываю дверь, чтобы вручить Дороти деньги (остаток — восемь тысяч семьсот шестьдесят девять долларов), то вижу Джеффа и Грету, сидящих на ее веранде и наблюдающих за процессом передачи наличных. Джефф не играет на гитаре, Грета не курит. Кажется, они на веранде только для того, чтобы следить за мной. Оба машут мне: «Привет, детка!» Я машу в ответ, закрываю дверь и начинаю собираться.

Удивительно, как мало у меня теперь вещей по сравнению с прошлой жизнью. Суповая тарелка и венчик для взбивания мне не принадлежат. Простыни и полотенце мои, но одеяло опять же чужая собственность. Да! У меня еще есть ножницы, чтобы подравнивать волосы. Вспомнив о них, я улыбаюсь, ведь, когда мы съехались с Ником, у него ножниц не было. Ни ножниц, ни утюга, ни даже степлера. Я спросила тогда, считает ли он себя цивилизованным человеком, не имея в доме ножниц. Он ответил: конечно же нет. Набросился на меня, повалил на кровать и сам упал сверху. Я хохотала, поскольку тогда все еще была отпадной девчонкой. Смеялась, потому что не понимала, к чему это может привести.

Вот мой совет всем женщинам: никогда не выходите замуж за человека, у которого нет дома приличных ножниц. Ни к чему хорошему это не приведет.

Я собрала одежду и уложила в рюкзачок — один из тех, что купила перед побегом и спрятала в автомобиле месяц назад, чтобы ничего не нести из дому в последний момент. Добавим походную зубную щетку, календарь, расческу, лосьон, пузырек снотворного, который я приобрела, рассчитывая утопиться. Дешевые купальники. Полные сборы заняли мало времени.

После я натянула латексные перчатки и протерла все-все. Вынула сеточки из раковин, чтобы не оставить ни одного волоса. Я не думаю, что Джефф или Грета меня опознали, но не хочу оставлять никаких следов. Твержу это себе постоянно. «Если утратишь бдительность, если начнешь считать ворон, тебя поймают, и правильно сделают. Значит, ты глупая девчонка, достойная того, чтобы быть пойманной. И что, если остались отпечатки пальцев в машине Джеффа или на кухне Греты? С чего ты, детка, так расслабилась?» Я воображаю, как полиция детально исследует комнату и ничего не находит, а после представляю крупный план, точно в кинофильме, — мой волос мышиного цвета, один-единственный, медленно опускается на бетонное дно бассейна, чтобы выдать меня с потрохами.

Вскоре мысли начинают двигаться в другом направлении: «Но ведь никто не станет разыскивать тебя здесь. Если несколько мошенников заявят о том, что они видели живую и здоровую Эми Эллиот-Данн в дешевом коттедже в дикой глуши, кто им поверит? Никчемные люди, которые решили повысить свою значимость. Все только это и подумают».

Раздался решительный стук в дверь. Так родители стучат перед тем, как ворваться в детскую. Он означает: я здесь хозяин.

Я молча замерла посреди комнаты, лихорадочно размышляя. Бац, бац, бац! Только сейчас я осознаю, почему в фильмах ужасов так часто используют этот прием, — таинственный удар в дверь обладает кошмарным воздействием. Вы не знаете, что вас ждет, но чувствуете, что обязаны открыть. И вы подумаете так же, как и я: «Тот, кто замыслил дурное, стучать не будет».

«Эй, дорогуша, мы знаем, что ты дома. Открывай!»

Стаскиваю перчатки и тяну ручку на себя. Грета и Джефф стоят на моей веранде. Солнце светит им в спину, а потому лица затемнены.

— Эй, милая леди, мы зайдем? — спрашивает Джефф.

— Ну, я, вообще-то… хотела попрощаться с вами, ребята. — Пытаюсь придать голосу легкомысленность и легкую усталость. — Сегодня вечером уезжаю или ночью, уже завтра. Получила весточку из дому, просят вернуться.

— Из дому в Луизиане или из дому в Саванне? — интересуется Грета.

Они явно обсуждали меня.

— Луизиа…

— Это не важно, — заявляет Джефф. — Пустите нас на секундочку, попрощаемся.

Он шагает прямо ко мне. Я подумываю, не захлопнуть ли дверь, а может, позвать на помощь? Но вряд ли что-то получится. Уж лучше делать вид, будто дела идут прекрасно, и надеяться, что так оно и есть.

Грета затворяет за собой дверь и прислоняется к ней спиной. А Джефф прохаживается, непринужденно рассуждая о погоде, по крохотной спальне и такой же кухне.

Распахивает дверцы и выдвигает ящички.

— Вам придется навести здесь порядок, — говорит он. — Иначе Дороти не вернет залог. Она просто помешалась на чистоте. — Это он сообщает холодильнику и морозильной камере. — Даже бутылку с кетчупом нельзя оставлять. Всегда считал это глупостью несусветной. Кетчуп же не портится.

Он открывает шкафчик, берет простыни, которые я сложила, встряхивает их:

— Я всегда трясу простыни. Просто чтобы убедиться — не забыл ли чего. Например, носок или трусы. Или еще что-нибудь.

Джефф открывает прикроватную тумбочку, заглядывает в ее нутро, опустившись на колени.

— А вы неплохо потрудились, — наконец заявляет он, поднимаясь с улыбкой и вытирая ладони о джинсы. — Вычищено идеально.

Джефф осматривает меня с головы до ног и спрашивает:

— Где они, детка?

— О чем вы?

— О бабках. — Он пожимает плечами. — Не злите меня. Они нам очень нужны.

Грета молчит за моей спиной.

— У меня долларов двадцать…

— Врете. Вы за все платите наликом, даже за аренду. Грета видела у вас целую кучу денег. Отдайте их нам, и можете убираться восвояси. Надеюсь, мы больше не увидим друг друга.

— Я заявлю в полицию.

— Да пожалуйста. — Джефф ждет, скрестив руки на груди и спрятав пальцы под мышками.

— У тебя очки фальшивые, — говорит Грета. — Простые стекла.

Я не отвечаю, пристально глядя на нее и надеясь, что она одумается. Эта парочка выглядит слегка взвинченной, в любой миг они могут заявить, что разыграли меня, и мы вместе весело посмеемся, и каждый при этом будет знать, что притворяется.

— У тебя волосы отросли. Корни у них светлые, гораздо симпатичнее, чем этот сусличий цвет. Кстати, стрижка ужасная, — заявляет Грета. — Ты прячешься. Не знаю, от парня или еще от кого, но в полицию не пойдешь. Так что отдай деньги.

— Это Джефф тебя подговорил?

— Это я подговорила Джеффа.

— Выпустите меня! — Я шагаю к двери.

— Сначала деньги, — заступает дорогу Грета.

Я пытаюсь схватиться за ручку, но Грета толкает меня к стене, одной рукой хватает за лицо, а другой задирает платье и вцепляется в денежный пояс.

— Не надо, Грета! Прекрати! Я серьезно.

Ее горячая соленая ладонь распластана по моему лицу, зажимая нос; один из ногтей раздирает веко. От толчка я бьюсь головой о стену и прикусываю кончик языка. Но мы не издаем ни звука.

Я отчаянно цепляюсь за пояс, но не могу бороться, поскольку слезы заливают глаза. Вскоре Грета разжимает мои пальцы, оставив болезненные царапины на суставах. Снова толкает меня, расстегивает молнию и вытаскивает деньги.

— Оба-на! — восклицает она. — Да здесь же… — Грета считает. — Больше тысячи — две или три! Срань господня! Подруга, ты что, банк ограбила?

— Может, с кассой драпанула? — предполагает Джефф. — Хищение?

В художественном фильме из тех, которые так любил Ник, я должна была бы ударить ребром ладони Грету по носу, а когда она, заливаясь кровью, без чувств рухнет на пол, наотмашь вырубить Джеффа. Но суть в том, что я не умею драться, а эти двое наверняка умеют. Нечего даже и пытаться. Если я попробую убежать, они схватят меня. Буду дергаться и вырываться, как ребенок, — рассердятся по-настоящему и изобьют до полусмерти. Я не умею драться. Я боюсь, что мне сделают больно.