Ищите женщину

Все они знали и про папу моего, и про маму, вышедшую замуж за Коваленко, и про меня, грешного. Даже про то, сколько раз я сегодня трахнул Катьку. Последнее меня просто убило.

Альтернативы, как пишут авторы детективов, у меня не было. Нет, была, конечно. Я мог с помощью все тех же «обработчиков» вернуться в уже однажды облеванный мною кабинет, где продолжится испытание на прочность моего организма. Но повторный эксперимент не будет длительным. Это он обещал. А жертв нападений бандитов обычно находят по утрам на пустырях идущие на службу законопослушные граждане.

Я не желал такой перспективы. У меня все болело. Единственное, о чем я мечтал, – это о теплой ванне, где вес моего тела будет уравновешен объемом вытесненной воды, а потому я хоть на короткое время смогу почувствовать себя в невесомости. Как тот еврей из старого анекдота, который, впервые попав космос, вошел в состояние невесомости и наконец-то почувствовал себя хорошо.

Поэтому я спросил, что я должен делать? Чего они от меня хотят? Ответ был неожиданным. Они хотели – хотели (!), идиоты, – чтоб я полетел в Америку, чтоб я занялся поиском сведений о своем отце, чтоб я узнал как можно больше о том институте, где до последних дней работал мой папаша, и чтоб все это я рассказал им.

Если это не абсурд – то что же тогда абсурд?!

Я согласился. Я узнал также, как у нас ненавидят стукачей. Я понял, что теперь за мной повсюду будет глаз да глаз. И еще я усек, что, если попытаюсь открыть рот, мне тут же так дадут под жопу, что я, как тот легендарный Орленок, мигом взлечу выше солнца, чтоб никогда уже больше не вернуться на нашу грешную землю…

Борис Николаевич не был чужд художественной литературы. Паролем он избрал почему-то Федора Михайловича. «Привет от Порфирия Петровича» – каково?… А сам я заимел кликуху Прозаик.

Через несколько дней, когда я уже мог спокойно передвигаться, когда я решил, что с Катькой у нас действительно нет ничего общего – она не звонила, не звонил ей и я, – наш главный редактор сообщил мне, что ему был звонок о том, что моя виза готова. И я отправился в консульский отдел.

Вот так. Это – не исповедь сына века, хотя может и потянуть. Нет, это скорее констатация факта.

Рэмке я, конечно, ничего не сказал. Он только несколько удивился моему, мягко выражаясь, измученному виду, но, вероятно, отнес это на счет моих сексуальных упражнений. Не огорчился он и по поводу исчезновения из моей жизни Катьки, с которой у него почему-то с самого начала не сложились приятельские отношения.

Ну все, пока достаточно… Завтра вылетаю. Хочется, чтобы с этой командировкой хоть что-то изменилось в моей жизни. Я никак не ощущаю себя в роли сексота, агента, стукача, – какие там еще термины имеются? Я не чувствую давления на плечи. И «глаз» никаких за собой я в прошедшие дни не замечал. Но есть нечто напоминающее изжогу. И от этого ощущения никакой содой не спасешься.

Но, с другой стороны, откуда у меня такой испуг? Неужели так глубоко и прочно сидит в нас во всех этот страх? Как же все эти деятели ненавидели свой народ, если не только позволили, но и сами активно участвовали в глобальном уничтожении человеческого достоинства! А ведь это, по сути, единственное, что дано нам от Бога. Потому что все остальное – от власти, даже планирование жизни, как в Китае.

Господи, и Ты все это видел и – что? И это благословлял? Или атеисты не в Твоей компетенции? Тогда в чьей же? Недавно в маленькой церквушке Козьмы и Дамиана отпевали – теперь стало модным! – одного старого приятеля. Священник, кажется, его зовут отцом Александром, высказал мысль, которую не вспомню точно, но только смысл: Бог дает человеку возможность выбора, а уж что он сам выберет?… Ну да, у нас, конечно, есть такая возможность! Как же, как же…

Прочитал написанное – ладно, пусть! Вспомнил тот случай, несравнимый, разумеется, с моим, но тоже очень характерный. Рассказывал Валера Расторгуев. Давно его, кстати, не видел. Вот вернусь, и надо будет встретиться. А то скоро и вправду только на похоронах и будем встречаться… Вот подумал о нем…"

А дальше Турецкий уже читал…

«НЕ СПЕШИ ТОРОПИТЬСЯ…»

Она оказалась вполне пристойной хозяйкой, чего никак не ожидал Турецкий. Одинокие женщины почему-то редко умеют, да и не любят, готовить. Для кого? А самой себе – что-нибудь побыстрей, чтоб за столом не рассиживаться. Кого прельщает застолье в одиночку?

Лиза обошлась тем немногим, что было под рукой. Наварила острых и пряно пахнущих пельменей – и с различными соусами, и с маслом и уксусом, и со сметаной – как душа пожелает. Красиво разложила на большом блюде магазинные нарезки, украсила помидорами, огурцами и всяческой зеленью. В разные пиалы поместились разноцветные салаты. Словом, всего оказалось такое обилие, что Турецкий, выбравшийся в кухню «на запахи», был даже слегка растерян.

– Мы ждем гостей? – осведомился он.

– А что, если сами, так можно и на газете? – невинно спросила она.

– Я… не только о форме. Скорее, о содержании. Это ж все просто невозможно съесть.

– В духовке стоит пицца – с рыбкой, грибами и маслинами.

– Чудо! – с печальной улыбкой констатировал Турецкий.

– Может быть, вам просто не нравится хозяйка? Почему вид кислый такой? Ну что ж вы молчите?

– Вы задали очень трудный вопрос.

– Почему?

– Потому что искренний ответ обязывает. А неискренним в данной ситуации может быть только полено. Которое стоеросовое.

– Ловко выбрались… Тогда следующий вопрос: где вы предпочитаете сидеть? В гостиной или, по-простому, здесь? Если вам жарко, кстати, можете открыть форточку.

– Мне не жарко. Вы обратили внимание на цвет моего лица? Так это совсем по другой причине.

– Любопытно – по какой?

– Она заложена еще в первом вашем вопросе.

Лиза многозначительно вскинула глаза к потолку.

– Вон оно что!… Только вы, пожалуйста, не думайте, что если я немного выпила, то могу потерять…

– Что именно? – пряча улыбку, спросил Турецкий.

– Это тоже интересный вопрос, – после паузы заметила она. – Действительно, а что может или еще способна потерять старая женщина… ну пусть не очень старая… А?

– Знаете, когда вы постареете?

– Я и это готова выслушать от вас, но сперва ответьте!

– Отвечаю. В тот час, когда у вас вдруг не возникнет необходимость и задавать себе вопрос о каких-то потерях, и отвечать на него. Но это случится очень не скоро. Можете мне поверить.

– Почему вы так уверены?

– Потому что вы – женщина, и этим все сказано. Я предпочел бы на кухне, если вы не возражаете…

Когда они подняли рюмки – он с коньяком, а она попросила налить ей вина, – Александр сказал:

– Давайте еще раз помянем человека, чтоб ваша душа больше не болела. Каждому свое – не нами придумано.

Обед проходил в молчании. Она была задумчива, изредка бросала реплику, продолжая думать о своем. Турецкий по привычке навалился на пищу, чтобы наесться быстро и основательно. И, выполнив главную часть обеденной программы, мог теперь позволить себе полегоньку потягивать коньячок под сигарету и крепкий черный кофе.