Ищущий, который нашел

– Жанна, распускать руки можешь при других обстоятельств и для других целей. Как и язык, - усмехнулся я, начиная медленно двигаться вперед, дабы не отстать от каравана окончательно. На нас натолкнулся какой-то каторжник.

– О, ирвен Виктор, эрра Жанна! Мое почтение, - пробурчал он хриплым, сорванным, по всей видимости, во время побоев, голосом. Поклонился нам. Я наклонил голову в ответ, а Жанна даже не заметила его, только брезгливо поморщилась, словно он был падалью. Каторжник ушел вперед, а мы медленно пошли дальше, продолжив наш разговор.

– На что это вы намекаете, достопочтимый ирвен?
– подхватила Жанна игру, в поддельном возмущении изогнув тонкие брови. Черные глаза прожигали, я тонул в них, как в омуте, что-то темное и жаркое охватывало всего меня...

– О, простите, эрра, что оскорбил вас, однако я отнюдь не собирался этого делать. Просто вы вызываете во мне постыдные желания, - обворожительно улыбнувшись, ответил я. О неоднозначном положении Жанны при дворе ходило много слухов. Суть же была в том, что она спала с важными лордами, со всеми, кто имел при дворе какое-то влияние, а они дарили ей драгоценности и позволяли присутствовать на всех совещаниях. Ходили слухи, что Жанна была любимой игрушкой самого царя. Тот не только спал с ней, но и забавлялся разговорами со своей любимицей, говоря, что она очаровательно глупа. По своей простоте царь рассказывал лордам даже такие подробности своей жизни. Один я знал, что Жанна отнюдь не глупа, и драгоценности - не ее цель. Вот только каждый раз, как я представлял ее с царем, подступала тошнота.

– Ммм, дорогуша, как откровенно. Я бы не назвала их постыдными, не стесняйся страсти, Вик. Я тоже хочу тебя, - добавила она после небольшой паузы, резко приближаясь ко мне, так, что прядь черных волос, выбившаяся из косы, защекотала мне шею. Я хотел отстраниться, но Жанна словно гипнотизировала, и я, сдавшись, прижал ее к себе, обвив руками тонкую талию, укутанную шубкой, и поцеловал ее.

Поцелуй Жанны был обжигающим, страстным и долгим. Потом она кокетливо отстранилась, сказав:

– Все, хватит с тебя. Хорошего по чуть-чуть, а то и рассудок можешь потерять. Это как травка для любителей иллюзий...
– что-то мне подсказывало, что моя спутница не просто бахвалиться, а говорит вполне серьезно. Я все-таки не удержался и ввернул:

– А с царем ты наверняка лучше обходишься...
– Жанна ухмыльнулась, снова приникла губами к моим, слегка куснула нижнюю губу, еще больше распалив меня, и ответила:

– Ревнуешь, дорогуша? Не бойся, ты мне намного дороже, чем этот плешивый царек. А, и, к тому же, ты самый искусный любовник. Вот, я одарила тебя комплиментами, так что с тебя... Даже не знаю. Я люблю сюрпризы, ты же знаешь, дорогуша.

Я невольно осмотрелся. Огромное пространство, покрытое снегом, горело алыми всполохами заката. Закат отличался от рассвета буйством цветов, какой-то угрожающей яркостью. В груди метнулось тревожное предчувствие. Мелькнула мысль: а как, интересно, выглядим мы, если смотреть с небес? Маленькие, копошащиеся черные фигурки посреди огромного пространства, такие ничтожные в этом колоссальном храме величественной природы. Солнце пылало прямо перед нами - огромный раскаленный диск, ярко-малинового цвета, небо над нами уже загорелось алыми красками заката, и мир сиял в красных, фиолетовых, розовых и оранжевых тонах.

Бывают закаты нежные и ласковые, приносящие умиротворение и покой. Тогда я люблю сидеть где-нибудь в одиночестве, смотреть на небо и говорить с Аеной. Сейчас же бушевал совсем другой закат. Как и рассвет, он был маниакально-огненным, краски плескались, словно северное сияние, снег тоже обагрился. У меня возникла нездоровая аналогия - словно бы кровь разлилась по белому полотну.

– Быть бурану, - услышал я где-то впереди, словно в подтверждение своих тревожных мыслей. Видимо, это сказал кто-то из каторжников. Я быстро глянул на Жанну, но она стояла совершенно невозмутимая, продолжая немного ехидно улыбаться. Видимо, ждала ответа.

– Любишь сюрпризы?.. Хорошо, тогда первый: скоро будет буря, - усмехнулся я, пытаясь скрыть тревогу. Я ни разу еще не был в каких-либо природных катаклизмах. Я боялся стихии - опасной и неизведанной. Я вообще ненавижу, когда что-то не зависит от меня, когда я бессилен перед чьим-то могуществом. Разумеется, мой страх не увидит и не узнает никто и никогда. Разумеется, я тверд и спокоен. Улыбка, совершенно естественная, глаза не выдают ни одной мысли...

– Во-первых, это не сюрприз, ты меня разочаровал. Во-вторых, не буря, а буран. Да будет тебе известно, буря - это на воде, когда водичка немного злится. Вот как когда ты начинаешь думать, только вскипает не та сомнительная субстанция, которая играет у тебя роль мозга, а вода. А буран - это когда снежок метет, и ветер воет: "Ууу...". Субстанция не напряглась?
– я уже открыл рот, изогнув губы в язвительной усмешке, чтобы ответить, но что-то впереди привлекло мое внимание. Я напрягся и, не подавая виду, что меня это волнует, прислушался. Кто-то дрался. Я ясно расслышал ржание лошади, крики, грубые ругательства. А потом - резкий, хриплый душераздирающий вопль, и - тишина. Весь караван замер. Люди, идущие сзади, натыкались на впереди идущих и останавливались. Гробовая тишина, как в фамильном склепе, когда слышно даже шевеление червей в могилах. Мне стало страшно. Стальная рука сжала мое сердце, я до боли стиснул пальцы, так, что костяшки побелели.

– Малыш, быстрее, но осторожнее,– настойчиво шепнула Аена, и я бегом бросился вперед. Жанна пошла за мной, я услышал ее довольный голос:

– Вот, а это уже сюрпризы. Люблю все-таки сюрпризы!

Караван приобрел вид большого круга. Все хаотично столпились вокруг чего-то, что от меня было пока что сокрыто за спинами каторжников. Я быстро проталкивался вперед, на ходу командуя:

– Разойдитесь, отойдите и постройтесь. Никакой паники!
– голос звучал вроде бы уверенно и спокойно, по крайней мере, все послушались. Вскоре место расчистилось, и моим глазам предстало ужасное зрелище. От запаха крови и от увиденного тошнота подкатила к горлу, я сжал пальцы еще сильнее. Посреди образовавшегося пространства на белом снегу лежал тот самый каторжник, который наткнулся на нас с Жанной. Шея неестественно свернута, в широко открытых мертвых глазах - такой дикий ужас, что я невольно вздрогнул, чувствуя, как что-то темное и холодное струйками тумана крадется из темноты. Это было только неуловимое, почти иллюзорное ощущение, и я отмахнулся от него, как от ненужного, перевел взгляд назад на обагренный алой кровью снег. Воспоминание яркой картинкой вспыхнуло в мозгу - сумасшедший рассвет сквозь бардовые шторы и окрасившийся багрянцем заката снег. Теперь гигантский шар солнца скрылся за горизонтом, небо темнело, а мы так и стояли, молча глядя на мертвого каторжника. Я сделал над собой небольшое усилие, скривил губы в привычной усмешке и спросил у своего отряда:

– И как это понимать? Кто это сделал?
– я начал спокойно. Но тут гнетущую тишину прервал чей-то жуткий вопль. В центр круга вытолкнули какого-то несчастного. Лицо и руки покрыты язвами, худое тело, свалявшаяся борода, одежда заляпана кровью... Чужой кровью. Он рыдал, выдирая волосы и всхлипывая. Взгляд у него был совершенно безумным, в точности как у убитого.

– Тихо, тихо... Успокойся, объясни, что тут произошло, тебя никто не убьет, - мой мягкий тон почти заставил каторжника успокоиться, но безумное выражение в глазах не исчезло, а плечи все так же вздрагивали. Он на коленях подполз ко мне и, уткнувшись лицом в мои сапоги, принялся истерично рыдать. Я удивленно замер, не зная, что делать. В который раз я ощутил стыд - ведь я едва ли не хуже всех этих людей, а они почитают меня... За что?

– Малыш, ты сам этого добивался. Ты не в силах изменить это, но в силах помочь...

Что ж, моя Аена как всегда права. Меня пронзила жалость, я почти физически ощутил боль этого несчастного...

– Все хорошо. Я не казню тебя, я все пойму. Успокойся, все позади, все хорошо...

– Это не я... Не я... Мне как будто шептали.. Я слышал голос...СЛЫШАЛ!
– вдруг истерично закричал каторжник и неожиданно бросился бежать. Его схватили, но он принялся вырываться и кричать, срывая голос. Я случайно встретился с ним взглядом и в ужасе замер - такого безумного взгляда мне еще не доводилось видеть. Тут к нам подошла Жанна. Мягкой, почти кошачьей поступью, она прошествовала к безумному каторжнику, которого держали четверо других. Склонилась над ним и всмотрелась в его глаза. В них были безграничный ужас и безумие.

– Хоггово отродье! Сгинь!
– завопил он, пытаясь вырваться из рук, сжимавших его, и отползти подальше от Жанны. Я рванулся было помочь ему, но не успел... Жанна резким движением вынула из-за пазухи кинжал и легко, словно вылезшую из платья нитку, перерезала безумцу горло. Он тихо захрипел и рухнул на снег. Люди в ужасе отшатнулись, стараясь не смотреть на Жанну.

– Что ты творишь! Зачем?
– почти закричал я, хватая Жанну за рукав. Я был в каком-то ступоре, увиденное не доходило до меня, слишком несправедливое и жестокое... Зачем?! Они же и так мясо, рабы, шли на верную смерть...

– Ты мог бы помешать. Задумайся над его словами, малыш. Безумец ли он?
– тихо шепнула Аена. Я не понял ее слов, а спрашивать не было времени. Меня переполняло возмущение. Я развернул к себе Жанну и заглянул ей прямо в лицо. И меня передернуло. Ее глаза не были безумными, нет. Они были темными и гипнотизирующими, такими темными, что у меня захватило дух. Она только что убила человека, а вела себя так, как будто только что смахнула грязь с сапог.

– Я не творю, я разрушаю. Устраняю мусор, так сказать, - ехидно и совершенно спокойно добавила она. Глаза постепенно становились обычными, тьма снова стала просто окрашенной в черный радужкой. Я задохнулся от возмущения: