Исход

Мажордом кивает в знак понимания. Затем, видя, что я закончил, интересуется:

— Что-нибудь ещё, ваша светлость?

— Особо — нет. Но если тебе попадут в руки свежие газеты или воззвания — прихвати с собой. Деньги я сейчас дам…

…Уф… Наконец то всё. Я проваливаюсь в глубокий сон без сновидений. Всё-таки устал. Неожиданно передо мной появляется лицо, точнее, поражённое личико Геры, средней дочери императрицы, когда по экрану планшета забегали Джерри и Том. И её очарованная улыбка. Прелестный ребёнок…

…Просыпаюсь поздно. По сравнению с тем, как вставал раньше. Почти в десять часов утра. А завалился где-то в половине одиннадцатого вечера. Нехило я придавил. Привожу себя в порядок, сожалея о том. что вместо привычного спортивного костюма приходится напяливать на себя целую кучу дерьма: брюки, жилетку, манишку, ужасно неудобные и неуклюжие туфли. Что поделать — положение и титул обязывает. А как хорошо было дома… Ловлю себя на мысли, что наша Метрополия для меня уже дом… Спускаюсь вниз и встречаю там озабоченную Солу. Завтрак давно готов, а я ещё не выглядывал из спальни. А будить меня… Слуги знают, что это чревато… При моём появлении женщина расцветает улыбкой:

— Ваша светлость, добрый день.

— Увы, Сола. Проспал. Нелёгкие мне дни выдались, умаялся.

Она кивает.

— Прикажете подавать, ваша светлость?

— Да, разумеется. Только кофе потом. На балкон.

Женщина убегает, а я устраиваюсь за столом. Опа! Свежая газета! Торопливо открываю листы, и на первой странице огромный заголовок: 'Свобода в опасности! Все за защиту Республики!'. Знаем. Проходили. Сейчас бледные юноши с горящим взором и экзальтированные девочки массово бросятся записываться во всякие добровольные отряды, дружины и прочие… Бандформирования… Чтобы щеголять оружием, униформой, и строить из себя перед обывателями героев революции. Но как только раздадутся первые выстрелы, исчезнут без следа. Впрочем, может быть и хуже — они превратятся в беспредельщиков, упивающихся своей властью. Грабежи, под громким названием реквизиции на благо общего дела, пытки и насилия под предлогом борьбы с контрреволюцией, насилие над женщинами… Сколько таких идеалистов становилось законченными подонками? Насмотрелся на своей войне… Листаю дальше. Новости столицы. Ого… Деловая жизнь практически замерла. Даже исчезла реклама многочисленных лавочек, магазинчиков, салонов красоты и парикмахерских с портновскими ателье. Зато целая куча всяких оккультных специалистов. Как всегда — когда исчезает твёрдая власть, наверх всплывает всякая накипь. Колдуны, вещатели, предсказатели и гадалки… Сола. И ещё незнакомая девушка лет семнадцати, даже, может, и младше. Плотненькая и крепкая, словно кабачок. Румяные щёчки, курносый носик, задорно вздёрнутый, пухлые губы, не нуждающиеся в помаде. Краснеет от смущения, но уставленный блюдами поднос держит уверенно. Беленький фартучек поверх тёмно-коричневого платья. Кто это? А! Вспомнил. Золка. Невеста моего слуги. Молча киваю, откладываю уже прочитанную газету в сторону. Затем принимаюсь за еду. Повариха у меня — чудо. Готовит изумительно, и даже освоила кое-какие наши, человеческие блюда. Научил. Пока продолжается процесс приёма пищи, я размышляю над тем, что сейчас необходимо предпринять в первую очередь. Но, увы. Слишком мало информации. Эх, почему я не легендарный ментат или не прогност? Те, по одной, двум переменным умудрялись построить цельную, а, главное, абсолютно верную картину происходящего. Жаль, что существовали они только в фантастических романах…

— Сола, кофе на балкон.

Женщина кивает, новенькая служанка торопливо убирает посуду, а я следую на балкон, где уже стоит небольшой столик под скатертью и кресло. Увы. Последнее мне не понадобится. Потому что на улице холодно. Ветра нет, что редкость, зато термометр показывает минус два по Цельсию. Чашка парит, но всё-равно, ароматный напиток на редкость вкусен. Прямо огонь по жилам. Хорошо! Пока пью, прямо ощущаю следящие за мной взгляды. Улыбаюсь про себя. Что, господа? Не ожидали? Да, вот такое я г… Поставь в угол, долго вонять буду! Императрицу, искавшую у меня защиты и помощи, послал подальше. Особняк наглухо закрыт, даже окна и двери забронированы. На улицу никто носа не показывает. Но сам хозяин на месте. Никуда не делся… Обращаю своё внимание на то, что многочисленные заводские трубы предприятий столицы, расположенные ниже по течению Уруры, застыли. Нет ни привычных клубов дыма, извергающихся из них круглосуточно. Ни гудков, ни облаков пара. Забастовка? Или просто остановлены? Но сегодня рабочий день недели. Или пролетариев обуяла жажда праздновать 'свободу'? Хотя сейчас, в преддверии будущего наступления фронтовиков на столицу, все заводы, по идее, должны работать круглосуточно, выпуская оружие, боеприпасы, снаряжение… Но, похоже, господа из Высшего Совета не смогли договориться с хозяевами предприятий. Или с рабочими. А может, действует та самая пресловутая 'Партия Молота', аналог нашей земной большевистской в семнадцатом… Слышу цокот копыт. Извозчик? Из-за угла появляется пролётка с поднятым верхом. К кому? Но коляска тормозит возле нашего особняка, из неё выпрыгивает Горн, торопливо открывает ворота, и извозчик загоняет своё транспортное средство внутрь. Не останавливаясь, проезжают на задний двор, слышен голос мажордома, зовущий слуг. Понятно. Гону повезло, и он чего-то прикупил. Отлично. Но меня интересуют новости в городе… Отдуваясь, ребятишки таскают мешки с сахаром, крупой, мукой. Мажордом подаёт мне плотную стопку различных изданий. И киваю ему, и пока тот разбирается с покупками, отзываю в сторону извозчика. Тот мнёт в руках шапку с бляхой, явно меня смущаясь.

— Скажи-ка, милейший, что слышно в городе?

Тот мрачнеет, потом нехотя выдаёт:

— Плохо, ваша светлость. Плохо.

— А пояснее можешь сказать?

— Да что тут говорить, ваша светлость? Грабят. Магазины закрыты, лабазы тоже. Намедни ночью хотели Путятинские склады сжечь, еле отбили. Говорят, деверсанты военные…

Эти склады — крупнейшие продовольственные в столице. Принадлежат государству…

— А где сами военные, не слыхать?

— Как не слыхать? Намедни свояк мне каблограмму отбил, из Турова. Надысь, эшелоны миновали. Сутки уже подряд идут один за другим. Пушки, солдатики…

Хм… До Турова — две тысячи километров. Значит, где-то неделя у Республики есть… Извозчик оглядывается по сторонам, затем шепчет:

— Нехорошие дела завариваются, ваша светлость. Очень нехорошие. Рабочие бастуют второй день, требуют передать власть Советам. А господа из Совета грозят смертоубийством. Мол, не будете работать — всех постреляем.

— У них войск нет.

— Есть, ваша светлость. Столичный гарнизон на их сторону перешёл. За Республику встал.

Качаю головой. Как же всё повторяется…

— Ладно. Спасибо тебе за помощь и за рассказ. Если что интересное услышишь — сообщи. Не обижу.

Кладу ему в руки тонкую стопочку радужных купюр. Чего их жалеть? Скоро они вообще ничего стоить не будут. Возчик ахает, рассыпается в благодарностях, потом страшным шёпотом добавляет:

— Не знаю, правда ли, ваша светлость, но поговаривают, что гонведы и прусы…

Делает паузу, я не выдерживаю:

— Пошли на Русию?

Он отчаянно мотает головой:

— Нет, ваша светлость! Они своё слово держат крепко! Войска пошли в свои края! Хотят власть менять, как в Русии. Мол, надоело им свою кровь за чужие богатства проливать!

… Едва удерживаюсь от мата.

— Спасибо, милейший… Обрадовал…

Извозчик вновь расцветает улыбкой, кланяется напоследок, запрыгивает на облучок и трогает свою лошадь. Горн спешит вперёд, чтобы выпустить пролётку. А я стою столбом, переваривая новость. Если это правда… Тогда нас ждёт большой-большой 'п'. В смысле, песец. Полярный. Настоящий… А что? Вполне вероятно. По сведениям, полученным от Петра, что одна, что другая стороны, точно в таком же состоянии. Солдаты Прусии и Гонведии так же, как и русы, недоедают, разуты, раздеты, страдают от отсутствия боеприпасов и оружия. Несколько раз были случаи братания… Причём, никем не наказанные… Мать Богов! Да что же это тут намечается?!..

…Возвращается Горн. Кланяется.

— Ваша светлость, всё, что смог, купил. Пусто на рынках. Деньги брать не хотят. Требуют чистую медь, либо драгоценности. За бумажки ничего.

Возвращает мне толстую стопку денег.

— Значит, платил монетами?

Он кивает. А я досадую — значит, не сегодня, так завтра, надо ждать незваных гостей… Слухи о том, что мой мажордом расплачивался аметистами, разнесутся среди торговцев мгновенно, и об этом сразу доложат либо властям, либо, что вернее всего, уголовникам… Ну, что же. Мне не привыкать, а моего арсенала хватит, чтобы перестрелять половину столицу… Зловещая ухмылка на миг проскальзывает по моему лицу, Горн замирает, но я машу рукой.

— Не переживай. Ты всё сделал совершенно верно. Это не по твоему поводу. Не волнуйся…

Возвращаюсь в дом, анализируя свои ощущения. Так сегодня, или завтра? Но я ошибаюсь. Не успел я подойти к лестнице, как с улицы доносится треск старинных моторов и скрип передач. Уже? Вбегает бледный, словно смерть, Горн:

— Ваша светлость! Революционный отряд!

Мои губы кривит злобная усмешка:

— Много их?

— Две машины. Пятьдесят, не меньше.

Усмехаюсь:

— Да где ж мы их хоронить то всех будем?

Челюсть мажордома отвисает, а я слышу грубый пропитый голос:

— Именем Республики, открывайте!..

Глава 13

Писк брелка, очень похожего на автомобильный, в моей руке, и слышен лязг засовов. Все рольставни и двери первого этажа наглухо задраиваются мощными засовами.

— Горн, соберите всех слуг и спуститесь в подвал. А я — разберусь с непрошеными гостями.

Не спеша, несмотря на начавшиеся удары в дверь, поднимаюсь на второй этаж, выхожу на балкон и слегка нагнувшись вниз, окликаю суетящихся возле массивных створок аборигенов: