Искатель, 1962 №2
Шрифт:
Жители кишлака плотно облепили оконца накрепко запертой михмонханы. В углу кибитки угадывались две закутанные в одеяла фигуры. Пограничник с автоматом не спускал с нарушителей глаз.
При свете пылавшего в очаге хвороста мы тщательно разбирали вещи арестованных. Похожая на тоненького цыганенка врач Елена Васильевна по волокнам расщипывала вату их халатов. Пограничник вертел в руках миниатюрный радиопередатчик. В огромных ручищах начальника заставы трещал прочный корешок толстой, написанной иранской вязью книги. И мой универсальный нож не остался без дела: тонкое лезвие его пластовало массивные подошвы, отделяло стельки, отпарывало
Поиски принесли богатый улов: карты, фотокамера величиною с пуговицу, ампулы с ядом, малогабаритные пистолеты и какая-то деликатная аппаратура неизвестного мне назначения. На полу — груда отходов: тряпки, ремни и раздерганные в пух клочья ваты.
— Все! — сказала Елена Васильевна, устало вытирая вспотевший лоб. — Сжечь! — кивнула она в сторону кучи.
— Семь раз отмерь, один раз отрежь! — запротестовал Подопригора.
Рассевшись на земляном полу вокруг хлама, дружно взялись за дело.
— Нашел! — вдруг объявил начальник заставы.
Я подбросила в очаг охапку топлива. Кривые языки огня жадно лизнули сухую полынь и чертополох. Сноп пламени метнулся вверх. Он осветил обширную ладонь, а на ней маленький цилиндрик — не толще соломины.
— Дай сюда! — перехватила Елена Васильевна находку мужа; ловко зацепив ногтем край, она растянула пленку. Мы склонились над ней. Что это? Пик Алмаз, ледник Ордебар, наш лагерь…
— Карта, наша карта! — крикнула я.
— Какая? — подался вперед начальник заставы.
— Которую мы составляли. Ветер унес ее… искали с собакой… не нашли… затем силь… — растерянно бормотала я, вглядываясь в крохотный снимок.
Словно прислушиваясь к нашим словам, Тюнька поскреб лапами земляной пол и ткнулся носом мне в руку.
— Что скажешь? — спросила я пса по привычке.
И тут же замелькали мысли. Карта? Ее клочья навек похоронены в ледниковой трещине. И раньше она была надежно упрятана. Сфотографировать ее невозможно. Но факты — вещь упрямая! Почему Тюнька вел себя так странно перед силем? И за что он тогда особенно возненавидел Карымова? Мгновенно и яростно! Странно, очень странно… И вдруг припомнился рассказ доктора Бакиева: Абдул-Каюм на корточках перед раскрытым сундуком в запертой кибитке.
Я бросилась разбирать ступенчатую пирамиду сундуков. Подергав прочные накладки нижнего — он был заперт солидным висячим замком, — я сказала:
— Здесь! Карта здесь! Ломайте!
Жалобно застонали петли. Вихрем полетели вещи: вот знакомый мне ковер-намазлык, парадный шелковый халат, ослепительно зеленая ткань чалмы, вышитое сюзане, полотенца…
Стоя на коленях, я рылась в сундуке. Тюнька обнюхивал имущество. Уткнувшись в цветистое тряпье, он словно ловил среди чужих запахов какой-то еле уловимый, но знакомый.
— Ища, ищи хорошенько! — поощряла я собаку, потряхивая вещами Абдул-Каюма. Под руку попался большой, что-то напомнивший мне кисет. Где и когда я видела такую парчу? Ощупав цветистый мешочек, я осторожно развязала шнурки. Чай, зеленый кок-чай. Но что в нем блеснуло? Достала — запрятанный металлический капсюль. Отвинтив нарезную крышку, извлекла крохотный, наполовину пустой пузырек с маслянистой жидкостью.
Ко мне подбежал пес.
— Ты нашел? Что? — наклонилась я к Тюньке и увидала под моржовыми усами измызганный уголок плотного ватмана. Поднесла его ближе к огню.
Неужели кусок нашей карты? Да, конечно! Вот две цифры координатной сети… Как он сюда попал? Значит, карта побывала здесь?
— В капсюле яд! — неожиданно крикнула Елена Васильевна.
Я вспомнила: в ют вечер, когда повар угощал нас сочной дыней, Карымов именно из такого кисета заваривал
кок-чай. После дыни мы все отказались от чая, только Алимджан подставил свою пиалу. Значит, это Карымов отравил Алимджана! Но зачем?..Что-то сказав пограничнику, Подопригора поспешно вышел из михмонханы. Надевая Тюньке ошейник, я увидела через окно, как начальник жестами объясняется с жителями кишлака. И вдруг всех словно ветром сдуло. Люди помчались в разные стороны. Казалось, их тени едва за ними поспевают: Абдул-Каюм, пользуясь всеобщим замешательством, скрылся.
Тюнька — шерсть на загривке дыбом — тянул к двери.
— Ищи! — я дала собаке снова понюхать оборванный угол карты.
Пес уткнулся носом в землю и повел, а точнее — поволок, нас. Вскоре мы очутились у подножия скалистого кряжа.
Собирались тучи. Где-то слабо погромыхивало. Вдалеке полыхнула острозубая молния…
Тюньку спустили с поводка. Балансируя над пропастью, проползая под нависшими скалами, мы углубились в хаотическое нагромождение утесов. Как выбираться назад из этого каменного лабиринта?
Пес пролез в узкую расщелину. Я — за ним. Но… застряла. Насилу выползла назад.
— Давайте я, — ловко и легко, совсем по-мальчишески Елена Васильевна нырнула в темное отверстие.
Когда она показалась из провала, огненная паутина молний оплела небо, а ветер с косыми потоками дождя едва не сбивал с ног.
Доктор прижал к груди измазанные ладони:
— Карта здесь!
…Как мы не сломали себе шею на обратном пути, не могу постигнуть! Стоя на одной ноге — куда поставишь другую в этой беспросветной, как разведенная сажа, черноте? — ждали, когда туча извергнет ослепительно синее пламя, чтобы при вспышке сделать бросок вперед и выгадать несколько метров пути. Зато по улочкам Мын-Тэке мы уже мчались, мокрые до нитки, прямо на гул толпы. Около мазара, в тесном, как перчатка, подземелье, разыскали сбежавшего Абдул-Каюма.
Допрос кончился.
Между прочим, мыло, мочалка и ведро горячей воды превратили седобородого старца в средних лет афганца — возраст Крашеной Бороды. Оба были агентами иностранной разведки. Тщательно обшарив наш лагерь, они убедились, что поживиться здесь не удастся, и тогда стали действовать через Абдул-Каюма. Этот религиозный старец в прошлом судился за контрабанду и некоторые другие дела. Шпионы что-то знали, запугали или купили его. Поняв, что за бутылку водки Карымов продаст родного отца, старик выбрал его исполнителем задуманного. Не вышло! Отравился один Алимджан: мы не пили кок-чая.
…Преступников увезли. Мы сидим усталые, но вполне удовлетворенные. И даже чуточку грустные. Сказалось напряжение последних дней. Впереди — возвращение домой. Возвращение, о котором мы столько мечтали. А потом… потом мы опять заскучаем по суровой природе Памира и опять нас потянет в эти края.
Е. Федоровский
ТЫ БУДЕШЬ ЛЕТАТЬ, ДРУЖИЩЕ!
Рисунки Ю. Макарова