Искатель, 1962 №2

Он улыбнулся собственной шутке и прибавил:

— Может быть, сама простота этой загадки привела вас к ошибке.

Я уставился на него в полном замешательстве.

— Видимо, тайна была слишком ясна, слишком очевидна, — прибавил он.

— Вы смеетесь надо мной, сэр! — воскликнул я.

— Понимайте, как вам угодно, или оставьте меня в покое, — сказал мистер Перли. — Тем более… — его глаза скользнули по списку отплывающих пароходов, вывешенному на стене напротив, — тем более, что я завтра уезжаю на «Парнасе» в Англию, а оттуда — во Францию.

— Я не думал вас обидеть, мистер Перли. Если можете помочь — помогите.

— Мадам Тевенэ, — начал он, заботливо наполняя пустой бокал, — спрятала завещание глубокой ночью. Вас не удивляет, что она это сделала с такой предосторожностью? Но все преувеличенное предает само себя. Иезавель не должна была найти завещания. Однако мадам Тевенэ никому не доверяла, даже пользовавшему ее врачу. Что случилось бы, если бы она умерла от удара? Полиция бы явилась немедленно и вскоре разгадала бы ее замысел: она была в этом уверена. Если бы ее хватил паралич, то все находившиеся в комнате невольно охраняли бы спрятанное завещание.

Ваша кардинальная ошибка, — продолжал бесстрастно мистер Перли, — это ваше логическое рассуждение. Вы сказали мне, что мадам Тевенэ дала вам намек, посмотрев на что-то у себя в ногах. Почему вы предположили, что это «что-то» — игрушечный зайчик?

— Потому, что он был единственным предметом, на который она могла посмотреть.

— Простите меня, но он не был этим предметом. Вы несколько раз сказали мне, что занавески вокруг постели были тщательно задернуты с трех сторон, кроме той, что обращена к двери. Делая единственно разумный вывод из этого, вы можете спокойно сказать, что занавески в ногах у больной были задернуты.

— Совершенно верно.

— После того как мадам взглянула на игрушку, сказали вы, она посмотрела вокруг. Не кажется ли вам, что она просто хотела попросить вас открыть занавески, чтобы она могла увидеть «что-то» за ними?

— Возможно, — пробормотал я.

— Не только возможно, но вполне очевидно. Сейчас я покажу вам это. Пусть ваше внимание сосредоточится на нелепом барометре, висящем предположительно вот на этой стене. Барометр показывает «холод, дождь».

Плечи мистера Перли под его военной шинелью выразительно вздрогнули.

— Значит, приближается похолодание, — сказал он, — а ведь для апреля сегодня было, пожалуй, жарко, даже знойно, а?

— Да, конечно.

— Вы сами сказали мне, — продолжал мистер Перли, рассматривая свои ногти, — что кровать была подвинута к камину так, что ноги больной почти упирались в его решетку. Предположим, что занавески у постели открыты. Мадам Тевенэ в ее сидячем положении смотрит вперед. Что она видит?

— Решетку! — воскликнул я. — Каминную решетку!

— Так. Мы уже знаем, что в комнате было жарко. А что было за решеткой камина?

— Неразожженный уголь.

— Именно. Что нужно для того, чтобы зажечь камин? Нужен уголь, нужны щепки и, кроме этого… что еще?

— Бумага! — крикнул я.

— В этой комнате, в шкафу, — произнес мистер Перли со своей снисходительной улыбочкой, — вы нашли вчерашний номер нью-йоркской «Сэн», смятый и запачканный, — заметьте, не запыленный, а запачканный. Для того чтобы разжечь огонь в камине, обычно и берут газеты. И эта газета с вечера была приспособлена для этой дели. Но что-то другое ночью заменило ее в камине. Вы сами обратили внимание на грязные руки мадам Тевенэ.

Мистер Перли допил бренди и еще более покраснел.

— Сэр! — повысил он голос. — Вы найдете завещание, смятое, с краями, торчащими из-под наваленного угля и дров. Если бы кто-нибудь и разбросал эту кучу, он нашел бы только листы грязной бумаги, повернутые исписанной стороной внутрь и ничем не напоминающие пропавшее завещание. Все это совершенно очевидно. Ну, а теперь идите.

— Идти? — глупо переспросил я.

— Идите, говорю! — закричал он, сверкнув глазами. — Иезавель не разжигала огонь в камине — в комнате было слишком жарко. Да и полицейские, торчавшие там целый день, не позволяли ничего трогать. Но как сейчас? Ведь глаза мадам Тевенэ предупреждали вас, что нельзя зажигать камина, иначе завещание погибнет.

— Вы подождете меня здесь? — спросил я.

— Да, да. И, может быть, вы принесете счастье бедной девочке, той самой… с больными легкими.

Выбежав на улицу, я заглянул в последний раз в открытую дверь: он все еще сидел, низко склонившись, нелепый и жалкий. А я помчался вперед, подхлестываемый надеждой и волнением, как взмахами кучерского бича. Но когда я достиг цели, надежда угасла.

Лохматый полисмен встретился мне на лестнице у подъезда.

— Мы уходим, мистер Лафайет, и не вернемся больше, — сказал он приветливо. — Старая миссис, как ее там, должно быть, действительно сожгла свое завещание на свечке. Пока!

Входная дверь была не заперта. Я пробежал по темному дому и ворвался в спальню.

Покойница все еще лежала в своей большой мрачной постели. Свечи почти догорели, на полу сиротливо лежал забытый ножик полицейского.

Иезавель стояла на коленях у камина с жестяным коробком Спичек в руках. Спичка вспыхнула голубым огоньком. Рука со спичкой протянулась к каминной решетке.

— Адский огонь в руках Иезавели! — засмеялся я.

И с такой силой оттолкнул ее от решетки, что она споткнулась о стул и упала. Здоровенные куски угля с грохотом разлетелись в стороны, подымая клубы черной пыли, когда я засунул руки в камин. За углем полетели щепки. А внизу я нашел, наконец, то, что искал. Смятые листы пергамента — бесспорное завещание покойной.

— Мосье Дюрок! — закричал я. — Мосье Дюрок!

Мы с тобой, Морис, умеющие взять в руки оружие, когда это нужно, можем не стыдиться слез. Признаюсь, что слезьг буквально ослепили меня. Я едва разглядел Дюрока, поспешившего на мой крик.

И, конечно, я не видел, как Иезавель втихомолку подняла нож полисмена. Я так и не заметил ничего до тех пор, пока она, подкравшись сзади, не ударила меня ножом в спину.

Успокойся, братец, теперь все уже в полном порядке. А в тот момент я даже не почувствовал боли. Я попросту предложил дрожащему от страха Дюроку вытащить этот нож. У него же я позаимствовал его вместительное пальто, чтобы скрыть следы крови. Я должен был спешить, спешить к маленькому столику под газовым рожком.

По дороге туда я тщательно обдумал свой план. Мистер Перли был, несомненно, чужим в этой стране и, видимо, сильно нуждался. Но мы же с тобой не нищие. И при всей его чудовищной гордости он, возможно, не отказался бы (за такую-то заслугу!) от суммы, которая не разорит нас, но позволит ему безбедно прожить до конца дней своих.

Я ворвался в салун и поспешил к стойке. Но тут же остановился. Столик у колонны под газовым рожком был пуст.

Не помню, как долго я простоял так. Рубашка, взмокшая от крови, прилипла к адвокатскому пальто. Тут я заметил обращенный на меня взгляд круглолицего бармена с золотым зубом. В знак уважения он даже вышел навстречу мне из-за стойки.